– Стареешь ты, брат, стареешь, – не согласился с ним Сноуден. – Поглядывала там на тебя одна. Я бы так выразился: весьма и весьма заинтересованно. Но тебя в силу твоего возраста куда больше интересовало то, что стоит на столе, что булькает и чем это можно закусить. И разговоры пустопорожние. Что молчишь? Нечем крыть? – Просто она не в моем вкусе. Потому и сделал вид, что ее взглядов не замечаю. – Именно это и есть признаки старения! – чуть ли не торжественно объявил Гриша. – В молодости оно как? – Как? – Видишь, что дама к тебе неравнодушна, хвать ее в охапку и поволок туда, где вам никто не помешает. Сделал свое дело, а уже затем разбираешься: симпатичная она или страшненькая, как зовут и так далее. – Сразу-таки в охапку и поволок? – Именно! Как наш Теоретик. – Гриша рассмеялся. – Слышал я, что этот самый Данила не просто так исчез. Он смог собрать достаточно пикселей, чтобы открыть портал, – сказал Янис совсем не в тему. – Мне тоже говорили об этом, – включился в разговор до этого молчавший Слава. – Да ну! – усомнился Гудрон. Я было подумал, что он скажет: «Какая чушь все эти ваши порталы! Нашли во что верить!» – когда тот добавил: – И откуда бы у него столько пикселей? На перевозке через эту речку-вонючку заработал? Верится с огромным трудом. – Говорят, он целую жилу нашел. А еще где-то в горах у него плавильня спрятана. В какой-то пещере. Невдалеке действительно виднелись отроги, и все невольно посмотрели туда. В том числе и Гудрон. Что не помешало ему с укоризной покачать головой. – Янис, ты же серьезный человек! Жениться вот собрался. А во всякие сказки веришь. Взял Данила да и нашел целую жилу! А затем добыл из нее кучу пикселей. Если бы все было просто, разве они ценились бы так высоко? За все то время, что я здесь, мне ни разу больше тысячи штук накопить не удавалось. И скажу вам честно: только у десятка из них узоры сошлись. Или тот же Шах. Уж он-то, думаю, состоятельный человек и пикселей у него хватает. Так почему же он еще здесь? – Может, и сказки, – пожал плечами Янис. – Но что, теперь и помечтать нельзя? Что касается Шаха… А чем ему здесь плохо живется? Он же по местным реалиям олигарх. Мне кто-то говорил, что на Земле он в ларьке шаурмой торговал. Или чебуреками. Или кто-то другой торговал, а он этим ларьком владел, не важно. Ну и какой ему смысл возвращаться? По ларьку соскучился? Наверное, крыть Гудрону было нечем, потому что он промолчал. А может, все дело было в том, что лодка успела ткнуться носом в берег, и теперь нам предстояло взобраться по нему наверх. Берег был крутым и глинистым. Какие тут разговоры? На ногах бы удержаться и не скатиться вниз. Вопреки уверениям Гудрона дом оказался обитаем. Это стало понятно еще на подходе к нему. Ухоженный огородик, на веревке вперемешку сушатся мужские, женские и детские вещи, а в деревянном корыте замочена еще одна партия белья. Я не ошибся: из-за угла дома выглянули две любопытные мордашки, а затем показались и сами дети. Погодки лет пяти-шести, волосы у них были светлые, почти белые. Босоногие, в одежде не по росту, но у каждого на поясе висел нож. Причем не какая-нибудь там детская игрушка. Достаточно серьезный нож, с лезвием длиной в ладонь взрослого мужчины. Хотя чему тут удивляться? В этом мире необходимо научиться защищать себя сызмальства. Следом показались мужчина и женщина. Оба средних лет. Мужчина был наголо обрит, но с черной окладистой бородой. Женщина тоже не была блондинкой – темно-русые волосы. Но не возникало никаких сомнений, что дети именно их: слишком большое сходство. Мужчина оглядел нас довольно хмуро, но без неприязни. В глазах женщины было больше любопытства, чем тревоги. – Здравствуйте вам, – начал разговор Грек. И, не дожидаясь ответного приветствия, спросил: – Переночевать сможем? – Отчего нет? – пожал плечами бородач. – Я дом перегородкой пополам разделил, и вторая половина полностью ваша. Хоть неделю живите. Только сами о себе заботьтесь: мы вам не обслуга. И еще, грядки не затопчите. – Понял, – кивнул Грек, скидывая с плеч рюкзак и подавая тем самым пример остальным. – Грядки побережем. Колодцем, надеюсь, – указал он движением головы на сруб с журавлем, – пользоваться можно? – Сколько угодно, воды не убудет. Да, вот еще что… Мяса не купите? – без особой надежды в голосе поинтересовался хозяин. Все верно: дичи здесь на каждом шагу. Так и лезет под ноги. – Какого мяса? – Интереса в голосе Грека было нисколько не больше, чем надежды у бородача. – Косуля. Молоденькая! Перед обедом ходил себе что-нибудь добыть. Подсвинок попался. А тут эта косуля выскочила. Я больше от страха в нее выстрелил, настолько неожиданно она появилась, – смущенно пояснил он. – Ну не бросать же ее там было? А столько нам без надобности. Отдам за символическую плату. – Ну если только за символическую… тогда возьмем. – Пиксель, и она ваша! – обрадовался бородач. – Мог бы и так отдать, – буркнул Гудрон, когда хозяин скрылся за домом. – С пикселя не разбогатеешь. – Курочка по зернышку клюет, – не согласился с ним Гриша. – А потом золотые яички несет. И мы с пикселя не разоримся. Нажарим мясца впрок. Завтра целый день ущельем предстоит идти. А там ни воды, ни дров. Да и останавливаться лишний раз неохота: быстрей бы его миновать. Внутри дом действительно оказался разделен перегородкой. Надежной, из свежеошкуренных бревен, на которых там и сям проступили капельки янтарной смолы. Чтобы оказаться на хозяйской половине, такую перегородку с ходу не снесешь, попотеть придется. Все остальное выглядело обычно: несколько лежанок из необструганных и ничем не прикрытых досок, стол из них же возле окна и вешалки для одежды в виде забитых в щели между бревнами колышков. В доме приятно пахло свежим деревом. А из настежь распахнутого окна совсем не доносилось запаха тины, хотя выходило оно в сторону реки. Пристроив рюкзак в изголовье первой попавшейся лежанки, я отправил туда же разгрузку и куртку. После чего, с удовольствием сняв берцы, босиком пошлепал к выходу, чувствуя, как доски пола приятно холодят разгоряченные долгой ходьбой ступни. Но не забыл прихватить с собой ФН ФАЛ, который стал так же привычен, как, например, мобильник в моей прежней жизни. Наши сидели в ряд на лавке под навесом и от безделья наблюдали за тем, как Гриша снимает шкуру с туши косули. Та выглядела совсем как земная, разве что окрас был несколько непривычен. Пятнистая практически полностью, и такая шкура больше бы подошла какому-нибудь леопарду. На лавке сидели все, кроме Грека, которого не было видно нигде. Я постоял на пороге, привыкая к яркому солнечному свету после полутьмы помещения, и присоединился к ним. – Гриша, ну кто же так ее снимает?! – осуждающе покачал головой Гудрон. – Осторожней ножичком нужно, осторожней. Чтобы ни одного пореза! – сказал он таким тоном, как будто шкура имеет огромную ценность, а не небрежно будет выброшена сразу после того, как покинет свое место. – Советчиков, смотрю, много, а помощи хрен от кого дождешься. Взял бы и помог. – Сейчас! Каждый должен заниматься своим делом. – И какое же оно у тебя в данном конкретном случае? – Гриша даже свое занятие бросил. – Следить за тем, чтобы на тебя внезапно какой-нибудь птер не спикировал. Или, не дай бог, гвайзел не набросился. Ты разделывай, разделывай: твоя безопасность – моя забота! Но ножичком поаккуратней работай. Гриша хмыкнул, но труд свой продолжил. – Нет, категорически не понимаю тех, кто мяса не ест. Ну вкуснотища же! Проф, должно же быть этому какое-то объяснение? – на мгновение оторвавшись от еды, сказал Гудрон. – Чему именно? Тому, что некоторые от мяса отказываются? Или тому, что оно такое вкусное? – Слава на миг задержал у самого лица ложку, чтобы тут же отправить ее в рот. – Что мясо такое вкусное. До тех, кто от него отказывается, мне дела нет – ущербные люди! – Конечно же есть. – Ну и какое? – Как и обычно, дело вот в чем. – Слава полусогнутым указательным пальцем свободной руки постучал по голове. Не своей, Гудрона. – В волосах, что ли? – сделал вид, что не понял его, Гудрон. – У кого как, – пожал плечами тот. – Хотя я имел в виду мозг. – И что – мозг? – Таким образом он тебя поощряет. – Поощряет за что? – За то, что ешь качественную, богатую аминокислотами пищу. А те ему жизненно необходимы для строительства новых межнейронных связей, которые он строит постоянно. Частью новые, а частью – чтобы заменить те, которые разрушаются. Что является неизбежным процессом, например, нашей долговременной памяти. Отсюда и получаемое тобой удовольствие, которое он тебе внушает. – Так сразу и внушает? – Именно! У него свой особый язык для общения с владельцем. Например, в числе прочего мозг постоянно следит за водным балансом организма, и в случае обезвоживания во рту появляется сухость. Причем сухость не настоящая – фантомная. Таким образом он дает тебе понять: выпей воды! И чем больше обезвоживание, тем сильнее фантомная сухость во рту. В итоге мозг своего добивается: попил ты водички, и все, баланс восстановлен, а сухость исчезла. А вообще, знаете, если сказать честно, до сих пор толком непонятно, кто кому на самом деле принадлежит: мозг нам или мы мозгу. – С водой разобрались, но мы про мясо говорили, – не унимался Гудрон. – С мясом такая история. На корне нашего языка имеются особые рецепторы, которые реагируют на глутамат. – Это который усилитель вкуса? – Янис с интересом слушал разговор Гудрона и Славы. – Его повсюду пихают. И в лапшу быстрого приготовления, и в приправы всяческие, и вообще куда угодно, в те же бургеры. Янис слушал, не забывая налегать на еду. Впрочем, как и Гудрон и все остальные. Но не Слава, который, едва только речь зашла о его любимой теме, совершенно забыл, что находится за столом и что у нас ужин. Он даже ложку на стол бросил. – Глутаминовая кислота – совсем не усилитель вкуса и вообще к нему никакого отношения не имеет. Она самая распространенная среди аминокислот и потому является для мозга маркером: ведь если в пище есть белок, обязательно имеется и она. Если объяснять на пальцах, глутамат дает ему знать, что пища богата белком. И он, мозг, в свою очередь поощряет тебя тем самым чувством удовольствия: правильную пищу ешь, дядя Боря! Мне белок во как нужен! Потому-то производители всяческого фастфуда, да и не только его, так охотно и суют везде глутамат. Наш мозг принимает все за чистую монету, и в итоге мы получаем удовольствие, поедая всякое дерьмо. – Плевать бы я хотел на фантомные ощущения, когда с бодуна такой сушняк, что язык шершавым как напильник кажется! – высказался Гриша. – А вот не надо жабать, как слепая лошадь, при первой же возможности! Незачем свой мозг алкоголем травить. Проф, правильно я говорю? Слушая Гудрона, я не удержался от улыбки: тоже мне трезвенник нашелся! – Ну если алкоголь некачественный и выпито его много – тогда правильно. – А в других случаях? Если качественный и в меру? – Каждому индивидуально. Все зависит от ферментов, которые разлагают молекулы этанола. И тут уж кому как генетически повезло. Хотя с возрастом их становится все меньше и меньше, и в этой связи бодун, по выражению Сноудена, все злее и злее. Кстати, убежденные трезвенники – в подавляющем большинстве своем люди, чей организм нужных ферментов практически не вырабатывает. А вообще некоторое количество алкоголя производит и сам организм. При приеме пищи. Именно это и дает мозгу понять, что прием пищи состоялся. Так сказать, сигнал. – То-то когда долго не ешь, а затем от пуза, такое ощущение, как будто немного захмелел! Жаль, что недолго, – высказался Гриша, который выпад Гудрона полностью проигнорировал. – Так, Слава, все это очень интересно, но ты и есть не забывай. – Грек, который тоже внимательно слушал объяснения Славы, придвинул сковородку к нему вплотную. – Иначе твой мозг во сне тебя кошмарами замучает в отместку за то, что ты его не накормил. Маркерами. – В первый раз я услышал от Грека шутку. – Все, доедаем, и спать. Завтра нам идти каньоном, и преодолеть его мы должны одним броском.