Спецагент сидел у себя в кабинете, положив ноги на стол. Опасно раскачивался на стуле, устремив взгляд в пустоту, безумный эквилибрист, стремящийся сохранить равновесие в мыслях. Хич наблюдал за ним из угла, в который всегда ложился, – одно из преимуществ отверженного: ты можешь брать с собой на работу пса и тебе никто слова не скажет. За стенами кабинета бурлила жизнь. Но ее неистовство затухало у порога: коллеги Бериша держались на должном расстоянии от его личного пространства. Он видел только смутные тени, мелькавшие за матовым стеклом двери. Кабинет был местом его изгнания. Но Бериш содержал его в порядке, как будто в любую минуту ждал посетителя. Папки с документами стояли на полках, выстроенные безупречно ровными рядами. На столе, со старанием размещенные, – стереоскопическая лампа, пенал, календарь и телефон. А перед столом, на равном от него расстоянии, – два стула. Такая рутина спасала его в эти годы вынужденной изоляции. Он выстроил вокруг себя барьер из обкатанных привычек, которые помогали терпеть презрение окружающих и одиночество. Рухнув в бездну, смешавшись с прахом, он был вынужден заново придумывать себе жизнь, а заодно и новый способ оставаться полицейским. Когда ты утратил уважение коллег, остается одно разумное решение: подать в отставку. Но как раз это его и не устраивало: осуждение без права апелляции. Расставшись с удостоверением, он падал бы все ниже и ниже. Так, по крайней мере, скольжение в пропасть приостановилось. Несмотря на цену, которую приходилось платить каждый день, непочтительные жесты и косые взгляды вызывали на бой, заставляли бороться. Битва началась, когда он купил первую книгу по антропологии. Он всегда был человеком действия, но теперь решил использовать ту сторону своей натуры, которой слишком долго пренебрегал, и книги заменили ему пистолет. Ум стал его оружием. Всем сердцем и всей душой он погрузился в изучение предмета и приложил немало стараний. Вначале то было простое любопытство, но вскоре Бериш увидел, какой здесь таится потенциал. Уроки, которые можно применять в ежедневной полицейской работе. Антропология открыла перед ним новые горизонты, позволила многое понять и в других людях, и в самом себе. В отделе определенно подумали, что он помешался, видя, как все свои дежурства Бериш проводит, окопавшись в кабинете и поглощая книгу за книгой. Но по сути, ему больше нечего было делать. Начальство не поручало ему никаких расследований, а коллеги не желали с ним работать. Все надеялись, что он сломается и подаст в отставку. Поэтому он должен был чем-то заполнять пустоту своих дней. И эти тома оказались великолепным наполнителем. Вначале Беришу казалось, что они написаны на каком-то непонятном языке, и у него не раз возникало искушение швырнуть фолиант в стену. Но мало-помалу смысл фраз становился все различимее: так остатки погибшей цивилизации всплывают со дна океана. Когда Бериш таскал в кабинет коробки с книгами, коллеги провожали его косыми взглядами, не понимая, что у него на уме. На самом деле Бериш и сам не знал, для чего все это может пригодиться. Но был убежден, что рано или поздно из этого выйдет толк. И толк вышел, когда через много лет ему довелось вести допрос подозреваемого. Вместо того чтобы вырывать признание, силой добиваться его, Бериш встал с допрашиваемым на одну доску и превратил противостояние в дружескую беседу. Секрет успеха заключался в очень простом наблюдении. Люди не очень любят говорить, но определенно любят, когда их слушают. Некоторым эта фраза кажется оксюмороном. Мало кто понимает разницу. Бериш понял и с тех пор двигался дальше, без остановки. Молва о его особом таланте не пересилила дурную славу отверженного, но передавалась из уст в уста как некий масонский секрет, последнее средство в безнадежных случаях. Бериша звали, когда без него никак нельзя было обойтись. Так он выкроил себе место среди коллег, тем не менее оставаясь невидимым. Но Мила Васкес поставила под угрозу хрупкое равновесие, какого он с таким трудом добился за эти годы. Хотя она ничего и не сказала по этому поводу, у Бериша сложилось впечатление, что, кроме дела Андре Гарсия, имеются и другие. Пропавшие без вести, которые возвращаются, чтобы убивать. В последнее время он ощущал, что в Управлении сложилась какая-то напряженная атмосфера. Случилось что-то серьезное, в этом Бериш был уверен, хотя, разумеется, ему никто ничего не рассказывал. Даже если бы Мила Васкес ограничилась тем, что сообщила об отпечатках пальцев Гарсия, обнаруженных на месте убийства толкача, у спецагента уже был бы повод забеспокоиться. Но она еще и назвала имя Кайруса. И это внушало страх. В китайском ресторане он попытался скрыть изумление и сказал Миле Васкес, что впервые слышит это прозвище. Но он солгал. Агент Васкес поняла, повторил он про себя. Поняла, что он наплел ей с три короба. Имя Кайрус звучало в деле о семерых пропавших без вести двадцать лет назад, но федеральная полиция решила его не разглашать. Нередко случалось, что в ходе самых деликатных расследований старались держать в тайне какую-нибудь существенную подробность, чтобы легче было разоблачить возможных мифоманов или проверить достоверность свидетельств. Но решение держать под секретом имя Кайруса было принято по гораздо более серьезным соображениям. Значит, только тот, кто по-настоящему замешан в деле, может знать это слово. Но агенту Васкес посоветовал поговорить с ним сам Стефанопулос: уж если старый капитан настолько вышел из равновесия, стало быть дело принимает опасный оборот. Саймон Бериш почувствовал, что перестает быть невидимым, – ощущение не из приятных. Может быть, он поторопился отделаться от Милы Васкес. 28 Уже тридцать шесть часов не поступало сообщений о новом убийстве. Пока все в Управлении ждали очередного выступления пресловутой террористической организации, Мила все больше убеждалась, что взяла верный след, и в данный момент не имела ни малейшего намерения делиться с начальством своими открытиями. Рисковала, конечно, но такова уж ее натура. Беседа с Беришем в китайском ресторане открыла ей глаза. Мила была уверена, что спецагент не сказал всей правды. Капитан Стеф посоветовал быть осторожней с этим человеком, но не счел нужным сообщить, что Бериш служил под его началом, когда только что окончил академию, а сам он возглавлял программу защиты свидетелей. Так или иначе, Мила составила свое мнение. Что бы там ни случилось в его карьере такого, что от него все отвернулись, спецагент не сдался. Не пристрастился к бутылке, ища в алкоголе утешения, пытаясь таким образом забыть обиду и злость, как это делали многие полицейские, утратившие вкус к работе. Он прибег к другой стратегии. Переменился. Покинув китайский ресторан, Мила вернулась в Управление. После собрания, где она выставила себя на посмешище, Борис и Гуревич больше не обращались к ней, занятые, должно быть, охотой на массового убийцу и на полицейского, ставшего преступником. Никто не подозревал, что цепь преступлений вовсе не обрывалась на убийстве, совершенном Эриком Винченти, вовсе нет: она протягивалась к недавнему прошлому, к смерти толкача, последовавшей 19 сентября, за день до того, как Роджер Валин устроил бойню. Сама последовательность преступлений подсказывала: ответы на вопросы агент Васкес может найти, только уходя все дальше и дальше в прошедшие годы. Нужно добраться до того, что случилось двадцать лет назад, и сопоставить с тем, что происходит сейчас. Существует очевидная связь между настоящим и прошлым. Машина времени, которая поможет вернуться вспять, – архив, размещенный в подвале Лимба. Мила спустилась по лестнице, ведущей в глухое подземелье. Когда ступеньки закончились, протянула руку в темноте и повернула выключатель. Неоновые лампы под низким потолком зажигались по очереди – словно поднимали веки, пробуждаясь ото сна, – и высвечивали лабиринт коридоров, над которыми нависали высокие, во всю стену, шкафы. Свежий запах сырой земли и замшелых камней коснулся ее. То было место, отрезанное от мира, дневной свет не проникал сюда, и сигнал сотовой связи замирал у порога, словно боялся войти. Мила уверенно свернула налево. На шкафы, мимо которых она шла, были наклеены шифры в порядке возрастания, и на застекленных полках можно было видеть самые разные предметы в пластиковых упаковках с этикетками. Одежда, аккуратно сложенная, собранная в один пакет; зубные щетки разных видов, непарная обувь – какой толк в том, чтобы хранить всю пару. Очки, шляпы, расчески. Окурки сигарет. Еще, кроме отходов повседневности и личных вещей, пульты дистанционного управления, испачканные наволочки и простыни, так, грязными, и положенные в пакеты; телефонные аппараты. Все, на чем могли сохраниться биологические следы пропавших без вести, прилагалось к делу. Агенты Лимба обязательно раздобывали предмет, которым человек ежедневно пользовался, чтобы выделить ДНК или просто снять отпечатки пальцев. Когда имелись обоснованные подозрения, что человек не удалился по доброй воле, его дело помещали в раздел ПЖУ – потенциальные жертвы убийства. То была стандартная процедура, когда пропадали дети, но к ней прибегали и в случаях, когда можно было предположить, что причина исчезновения взрослого – насильственная смерть. Всякий дееспособный гражданин волен исчезнуть без следа, буде он того пожелает. «Мы в Лимбе никого не заставляем возвращаться назад, – все время твердил Стеф. – Мы только хотим удостовериться, что с пропавшими не случилось ничего плохого». Каждый раз, приходя в архив, Мила вспоминала слова капитана. Короткий путь, хоженый-перехоженый, привел ее к некоему подобию комнаты – на самом деле квадратной выгородке между шкафами, – где и находился центр лабиринта. Посредине – облицованный пластиком стол, стул и старый компьютер. Прежде чем приняться за работу, Мила повесила куртку на спинку стула, вынула из карманов все громоздкие предметы и разложила их на столе. Вместе с ключами от дома, ключами от «хендая» и мобильником попался и платок, который Бериш одолжил ей в китайском ресторане. Мила машинально его понюхала. Платок пах одеколоном. Это уж чересчур, сказала она себе, не желая признаваться, что запах ей понравился. Положила платок рядом со всем прочим и решила забыть о нем, потом сразу отправилась на поиски папки, содержавшей документы по делу о семерых пропавших без вести двадцать лет назад. Архив начали оцифровывать лишь год спустя, так что данные сохранились только в бумажном виде. Нашла нужную папку, вернулась с ней к облицованному пластиком столу. Едва начав листать дело, Мила поняла, что в нем хранятся только протоколы, касающиеся отдельных исчезновений – все они попали в разряд ПЖУ, – и ничего более. Ни намека на Мага, Заклинателя душ или Господина доброй ночи, не говоря уже о Кайрусе. Только скупое упоминание о том, что, возможно, за всеми исчезновениями стоит кто-то один. У Милы возникло впечатление, что дело «подчистили», то есть подлинные результаты расследования хранятся в другом месте, а в архиве Лимба оставлено «зеркало» – так назывались дубликаты документов, засекреченных из соображений престижа или безопасности. Но у нее был Андре Гарсия. Человека, не заплатившего штраф, можно сравнить с пациентом «зеро» во время пандемии. С него все начинается. Среди семерых пропавших без вести двадцать лет назад бывший военный первым замел за собой следы. Из четверых убийц, заявивших о себе в последние дни, он вернулся первым. И первым нанес удар, подумала Мила. Поэтому можно многое узнать, покопавшись в деле Андре Гарсия. Так эпидемиолог ищет первоначальный очаг заражения, чтобы понять, как распространялась болезнь. Она придумала, где можно поискать связь между Гарсия, Валином, Ниверман и Винченти. Когда кто-то принимает решение исчезнуть, он, как правило, не собирает чемоданы, еще и потому, что вещи, ему принадлежащие, будут вечно напоминать о той жизни, от которой он пытается бежать. Если же, напротив, пропавший без вести взял с собой что-то, может так статься, что этот предмет, вернее, душевная связь, в нем воплощенная, окажется спасительным канатом, тралом, который можно выбрать, чтобы прибиться к берегу и вернуться домой. Но чаще всего встречаются случаи, когда бегство не замышлялось заранее. Их расследовать сложнее всего.