Пока стальная кабина медленно скользила вниз, Саймон Бериш задавался вопросом, был ли нарочно избран такой номер. «Вы суеверны, агент?» – спрашивал Майкл Иванович. Обычно в отелях и в небоскребах не бывает тринадцатых номеров и тринадцатых этажей. Но здесь номер комнаты не исключили. Нет, я не суеверен, сказал себе Бериш. И мертвецы тоже, им уже нечего терять, что может с ними приключиться хуже, чем смерть. Лифт остановился с шипением сжатого воздуха, воцарилась тишина, показавшаяся Беришу бесконечной, и наконец двери раскрылись, явив взору круглое лицо сторожа. За его спиной простирался длинный коридор. Бериш ожидал увидеть белый кафель, освещенный жестким стерильным неоновым светом, чтобы у посетителей даже здесь, в нескольких метрах под землей, создавалась иллюзия открытого пространства и они не страдали бы от клаустрофобии. Но стены были зеленые, а точечные светильники оранжевого цвета располагались вдоль плинтусов на равном расстоянии друг от друга. – Такая цветовая гамма успокаивает, помогает предотвратить паническую атаку, – с готовностью объяснил сторож, одетый в голубое, протягивая ему халат, тоже голубого цвета. Бериш надел халат. Они двинулись в путь. – На этом уровне в основном трупы бродяг или нелегалов. Ни документов, ни родни: окочурятся и оказываются здесь, внизу. Они помещаются в залах от первого до девятого, – объяснял сторож. – Десятый и одиннадцатый – для людей, которые, как и мы с вами, платят налоги и смотрят матчи по телевизору, но в одно прекрасное утро помирают в метро от инфаркта. Какой-нибудь пассажир притворяется, будто оказывает помощь, а на самом деле свистнет бумажник, и привет, фокус удался: дяденька или тетенька исчезают навсегда. Иногда, правда, всему виной бюрократы: девчонка в конторе перепутает бумажки, и вот родным, приглашенным на опознание, предъявляют чужой труп. Ты как будто бы и не умер, тебя продолжают искать. Сторож пытается произвести на него впечатление, подумал Бериш. Но ничего не сказал. – Дальше – самоубийцы и жертвы ДТП: зал двенадцать. Ведь, может статься, труп в таком состоянии, что сомневаешься даже, человек ли то был, – добавил сторож, испытывая, насколько крепкие у гостя нервы, но тот и бровью не повел. – Так или иначе, закон предписывает с ними всеми обходиться одинаково: держать в холодильной камере не менее восемнадцати месяцев. По истечении срока, если никто не опознал или не востребовал останки, и в случае если тело уже не представляет интереса для следствия, отдается распоряжение о его уничтожении путем кремации. – Сторож на память процитировал инструкцию. Так и есть, рассудил Бериш. Но для некоторых дело обстоит по-другому. – Дальше – эти, из тринадцатого номера, – продолжал сторож, будто читая его мысли. Он говорил об анонимных жертвах нераскрытых убийств. – В случае убийства закон гласит, что тело входит в число улик до тех пор, пока не будет установлена личность потерпевшего, – разъяснял сторож. – Нельзя осудить убийцу, если не доказано, что человек, которого он убил, на самом деле существовал. Если нет имени, тело – единственное тому доказательство. Поэтому оно хранится бессрочно. Один из вывертов судебного крючкотворства: адвокатам такие очень по душе. Пока не будет выявлено преступное действие, послужившее причиной смерти, останки не могут быть уничтожены или преданы естественному разложению, говорилось в инструкции. Но ведь не будь этого юридического парадокса, он сегодня ночью не оказался бы здесь, подумал Бериш. – Мы называем их «спящими». Неизвестные мужчины, женщины, дети, виновного в убийстве которых так и не нашли. Годами ждут они, когда кто-нибудь придет и снимет с них проклятие быть похожими на живых. И, как в страшных сказках, чтобы это свершилось, надо произнести волшебное слово. Назвать имя. Помещение, приютившее их, – зал номер 13 был последним, в самой глубине коридора. Они остановились перед металлической дверью, и сторож стал возиться со связкой ключей, пока не отыскал нужный. Из открывшейся двери в ноздри им ударил затхлый запашок. Ад пахнет не серой, а средствами для дезинфекции и формалином, заметил Бериш. Едва он шагнул в темноту, как на потолке засветился ряд желтых лампочек: сработали датчики движения. В центре зала стоял стол для вскрытий, вокруг высились холодильные камеры с десятками отсеков. Стальные соты. – Вы должны расписаться здесь, таковы правила. – Сторож показал на регистрационную книгу. Спецагент оценил черный юмор: оставить свои данные, засветиться именно здесь, в этой комнате. Имя – первое, что ты узнаешь о себе, явившись в этот мир, рассуждал Саймон Бериш. Полугодовалый младенец узнает его по звуку и понимает, что обращаются к нему. По мере того как ты вырастаешь, имя все больше говорит о том, кто ты такой, – это первое, о чем тебя спрашивают при знакомстве. Ты можешь придумать себе новое или солгать, но всегда отличишь настоящее и никогда не сможешь его забыть. После смерти от тебя останется только имя. То, что ты сделал, рано или поздно превзойдут другие. Но имя остается в памяти людей. Без имени тебя никто не будет помнить. Человек без имени – не человек, заключил Саймон Бериш и рассеянно поставил подпись в книге регистрации. – Который вас интересует? – осведомился сторож, явно взбудораженный ночным визитом. Спецагент наконец разомкнул уста: – Тот, что находится здесь дольше всех. AHF-93-K999. Отсек с такой этикеткой находился по левую сторону, третий снизу. Сторож указал на него гостю. – Среди всех, хранящихся здесь, внизу, история этого тела даже не самая оригинальная, – не мог не уточнить он. – Однажды субботним днем мальчишки играли в футбол в парке, и мяч залетел в кусты: так его и обнаружили. Выстрел в голову. Ни документов, ни даже ключей от дома. Лицо до сих пор вполне поддается опознанию, но никто не обрывает телефон чрезвычайной службы, никуда не поступало заявление об исчезновении. За отсутствием преступника, которого, возможно, никогда и не найдут, единственным доказательством того, что совершено преступление, является тело. Поэтому суд постановил, что оно должно храниться до тех пор, пока преступление не раскроют и правосудие не восторжествует. – Он помолчал. – С тех пор прошли годы, а труп все еще здесь. Двадцать лет, подумал Бериш. Сторож, наверное, рассказал ему эту историю потому, что после долгих часов, проведенных здесь, внизу, не мог упустить случая поговорить с кем-то живым. Но спецагент ее уже знал, мать Майкла Ивановича все ему изложила не далее как утром. Но сторож даже не мог представить себе, что тайна, скрытая за несколькими сантиметрами стали, касается отнюдь не только личности покойного. Причина, подвигнувшая спецагента на ночную прогулку в морг, была связана с загадкой куда более серьезной, из-за которой погибло слишком много людей. Тело – разгадка тайны. – Откройте, – велел Бериш. – Хочу на него взглянуть. Сторож исполнил требуемое. Повернул задвижку и потянул на себя отсек. Спящему настало время пробудиться. Носилки выступили из холодильной камеры. Под пластиковой простыней – то, чем мать Майкла Ивановича расплатилась с Господином доброй ночи. Труп. Сторож открыл лицо, еще молодое, несмотря на прошедшие двадцать лет. Вот в чем единственное преимущество смерти, подумал Бериш: умерев, ты уже не состаришься. И если вспомнить фоторобот, составленный по описанию Сильвии, Кайрус в самом деле нисколько не постарел. Спецагент мог остановиться на мысли, что это лицо столько времени было для него наваждением. Или что, применив нехитрый трюк, противник заставил их гоняться за мертвецом, в то время как проповедник без всяких помех действовал где-то поблизости. Но он подумал о другом: какая ирония – обнаружить Господина доброй ночи именно среди «спящих». Он не мог отделаться от ощущения, что зашел в тупик. То, что, как ему казалось, он знал по этому делу, и то, что раскопал в последние дни, могло тоже оказаться обманом. Он не мог отличить правду от лжи, и уже не оставалось времени, чтобы найти способ отделить одно от другого. А это означало, что у него не было шанса найти Сильвию, а главное – выяснить, что случилось с Милой. – Ну и кто он? Как его зовут? – спросил сторож, сгорая от нетерпения. Бериш пристально взглянул на него: – Мне жаль, но я не знаю. Спецагент повернулся и направился к выходу. Ноги подгибались от неожиданно накатившей усталости. Сторож снова прикрыл лицо покойника, которому суждено было и далее именоваться AHF-93-K999. Иногда, если знаешь имя демона, достаточно позвать его, и он ответит. Но Бериш только что узнал: секрет демона именно в том, что он не имеет имени. Ничего не попишешь: придется уйти ни с чем. За его спиной сторож толкнул носилки в отсек, и дверца закрылась с металлическим скрежетом – кто знает, на какой еще долгий срок. – Вот и другой сказал то же самое. Бериш застыл на месте: – Кто – другой? Сторож пожал плечами, продолжая запирать отсек: – Полицейский, который приходил несколько дней назад. Он тоже не опознал тело. Спецагент на несколько секунд утратил дар речи. Потом выдавил короткую фразу: – Кто это был? Страж мертвых указал на регистрационную книгу, в которой Бериш недавно расписывался: – Он, как и вы, записал свое имя, на предыдущей странице.