Лудивина кивнула, но так и не нашла, что сказать. Излить свою душевную муку она не могла, а ничего другого в голову не приходило, так что пришлось молчать, пока они шли к машине и усаживались в салон. Сеньон обнял ее, еще раз повторил, что он всегда рядом и на него можно рассчитывать, затем машина тронулась с места. По дороге они завернули позавтракать в Buffalo Grill, и, уже когда допивали кофе, Лудивине позвонил Гильем: – А если ты у нас теперь возглавляешь расследование и командуешь группой, я должен обращаться к тебе «патрон» или как? – Называй меня просто «моя госпожа», – отозвалась Лудивина, вспомнив слова Сеньона о том, что она перестала шутить и все воспринимает всерьез. – Что у тебя? – У нас нашелся целый фотоальбом подружки ГФЛ, Катрин Декенк. Наркотики, несколько краж в супермаркетах, проявления неуважения к властям, то есть в основном к фликам. Но все это до две тысячи первого года, с тех пор она ведет себя как паинька, ни разу не привлекалась. – Что-нибудь еще есть? О работе, об учете в психдиспансере, о дочери? – Нет, но ты можешь узнать об этом из первых уст. – Ты нашел адрес? – А кто у нас красавчик? – Нашел или нет? – Сначала скажи, что я красавчик! – Давай колись! – Какая неблагодарность… Короче, я везде порылся, с парижской ССЖ[38] мы теперь друзья навеки. Адрес последнего места проживания Декенк сейчас скину тебе эсэмэской. – Круто! Гильем, ты – красавчик! Перед тем как нажать на «отбой», Лудивина услышала из динамика долгий вздох полного удовлетворения. Через пять минут они с Сеньоном уже мчались в 20-й округ. * * * Катрин Декенк жила в обветшалом многоквартирном доме – серая краска кусками обваливалась с фасада, грязный двор был завален ржавыми остовами велосипедов, обломками скутеров и детских колясок. Лудивина с Сеньоном не надеялись застать Катрин дома в разгар рабочего дня – просто хотели осмотреться на местности, потолковать с соседями и в общих чертах набросать для себя портрет женщины, которая, возможно, лучше, чем кто-либо, знала Кевена Бланше. Лестничная клетка еще больше, чем фасад, свидетельствовала о возрасте здания: дверные створки были хлипкие, стены тонюсенькие, система вентиляции плохо продумана и в ужасном состоянии. На каждой площадке вразнобой громко играли телевизоры и радио, букет кухонных ароматов менялся от этажа к этажу – воняло то жареной рыбой, то карри… Двое жандармов остановились перед дверью на пятом, последнем, этаже и постучали. Всего здесь было три квартиры, так что шансы узнать что-нибудь у соседей подросли, но… Скрежетнул замок, дверь приоткрылась, и в щелке показалось угловатое бледное лицо. – Да? – Катрин Декенк? – спросила Лудивина. – Это я. Жандармы показали удостоверения с триколором. – Можно нам войти на минутку? Лицо нахмурилось: – Зачем? Я ничего не сделала. – Нет, но нам надо с вами поговорить. Это важно. – Вы насчет Лилит? – Лилит – ваша дочь? Дверь приоткрылась пошире, и Катрин Декенк стало лучше видно: лет тридцать, не больше, высокая, очень худая, даже костлявая, черные волосы заплетены в косички. – С ней что-то случилось? – Нет, не беспокойтесь. Мы пришли из-за Кевена Бланше. Дверь начала закрываться, осталась совсем узкая щелка. – Я ничего не знаю, понятия не имею, где он, перестаньте меня доставать из-за него! – Мы его арестовали, мадам Декенк, и всего лишь хотим навести о нем справки. – Да пошел он в задницу, – процедила брюнетка, и Лудивина, догадавшись по ее лицу, что дверь сейчас захлопнется, быстро положила руку на косяк. – Нам нужно понять, что он собой представляет, чтобы спасти людей, которые иначе могут погибнуть. Это действительно крайне важно. Нам необходима ваша помощь. Худая женщина замерла в нерешительности. – Все настолько серьезно? – уточнила она. – Более чем. – Черт, – пробормотала Катрин Декенк и отступила на шаг, пропуская жандармов в квартиру. – Моя дочь вернется из школы минут через сорок. Я прошу вас уйти до ее прихода. Не хочу, чтобы она слышала разговоры об отце. Лудивина кивнула, проходя мимо нее в коридор. Планировка состояла из ряда смежных тесных комнатушек, паркет скрипел под ногами, крашеные стены явно требовали ремонта. Но Катрин Декенк придала этим руинам видимость уюта, развесив на стенах прямоугольники ткани с восточными мотивами. Она провела жандармов в маленькую гостиную, и те уселись на низкую потертую софу. Лудивина отметила про себя, что в комнате нет фотографий – ни единого снимка самой Катрин или ее дочери. И все же какое-то подобие украшений в интерьере присутствовало – в основном экзотические безделушки. А вот признаков мужчины в доме, насколько ей удалось заметить, не было никаких – ни мужской обуви в прихожей, ни одежды на вешалке, ни вещей в гостиной. Ничего. – Вы ведь арестовали его не только из-за той истории с кладбищем, да? Не за осквернение могил? – Верно, мадам, – кивнул Сеньон. – Кевен Бланше перешел на следующий уровень. Повыше. Катрин Декенк как будто не удивилась. Лудивина, сидя напротив, воспользовалась возможностью получше ее рассмотреть. Лицо молодой женщины можно было бы назвать красивым, если бы не чрезмерная, болезненная худоба, от которой втянулись щеки, запали глаза и резко обозначилась линия челюсти. Казалось, будто большая голова с трудом удерживается на тоненькой, хрупкой шее. Кисти, торчащие из длинных рукавов футболки, выглядели ломкими, почти прозрачными. Широкие штаны цвета хаки скрывали бедра, но было ясно, что вместо ног под ними тоже одни кости. Сгибов локтей не было видно под рукавами, и Лудивина подумала, уж не начала ли Катрин Декенк снова колоться. Впрочем, других признаков наркозависимости – остекленевших глаз, отсутствующего или слишком пристального взгляда – не было. – Что он натворил на этот раз? – спросила Катрин. – Он имеет прямое или косвенное отношение по меньшей мере к двум убийствам, – спокойно сообщила Лудивина. Молодая мать, прикрыв глаза, издала долгий вздох. – Этого можно было ожидать. – Вы не удивлены? – Вы же видели его. И что, удивились? – Но вы определенно знаете его лучше, чем кто-либо другой, и… – Нет, лучше всех его знают психиатры. А я знаю только, каким он был раньше. То, во что он превратился сейчас, для меня непостижимо. – Каким же он был раньше? – В двадцать лет? Милым. И впечатлительным. Мы познакомились на концерте металлической группы. Кев сразу показался мне хорошим парнем, немного мечтательным… – Он уже тогда был сатанистом? – перебил Сеньон. – О’кей, сатанизм всегда был его слабостью. Из-за этой фигни у всех металлистов дурная репутация. Паршивое клеймо лепят на всех, кто слушает такую музыку, но Кеву оно как раз пришлось впору, уж поверьте. Хотя в те времена для него это было что-то вроде спасательного круга – вера, которая помогает чувствовать себя живым, сильным, не таким, как другие, понимаете? – Он действительно верил в эту чушь? Катрин Декенк пожала костлявыми плечами: – Когда мы были вместе, для него это как будто потеряло значение. По крайней мере, мне казалось, что на какое-то время я его успокоила, дала силы, и он перестал нуждаться в своей вере. А потом все пошло вразнос… Кевин слишком чувствительный, клубок нервов. Он как губка впитывает эмоции и не может себя контролировать. Словно живет с содранной кожей… Лудивина на это ничего не сказала, но в свете недавних событий последнее сравнение показалось ей неуместным. – Рождение дочери его не утихомирило? – спросила она. – Нет, наоборот. Мы были слишком молоды, и у него тогда просто сорвало башню, все стало хуже, чем раньше. Меня-то рождение дочери как раз привело в чувство, а Кев совсем слетел с катушек… Я не говорю, что до этого он был психически уравновешенным. Мне, конечно, приходило в голову, что без меня он вытворяет разные пакости, но я по глупости думала, что смогу ему помочь и у нас все наладится… А вышло по-другому. Если честно, я была по уши влюблена и вела себя как дура. Представляла себя мамашей Терезой, спасительницей утопающих, и какое-то время терпела. А потом решила, что хватит с меня этого дерьма. Я ушла от Кева, когда он взялся за Лилит. Лудивина с некоторым изумлением слушала этот монолог – для человека, который поначалу так упирался и отказывался общаться, Катрин Декенк вдруг оказалась очень разговорчивой. – Спасибо за вашу откровенность, – сказала она. – Знаете, мне сейчас стало легче. Я уже давно ни с кем не говорила о Кеве – только с фликами, которые постоянно меня доставали вопросами, где его найти. Но теперь, когда вы его задержали… – Вы его боитесь, да? – догадалась Лудивина. Катрин Декенк медленно кивнула. – Я правда чувствую облегчение. Не думала, что так будет, но мне гораздо лучше.