– Значит, это неофициальный разговор, без протокола? Предупреждаю, я не буду свидетельствовать в суде. У меня есть право молчать, гарантированное врачебной тайной. – Мы просто хотим лучше понять Кевена Бланше. – Например, его сатанинский бред, – подхватил Сеньон. – Он уже имел место, когда Бланше поступил в ваш отдел? – Я не буду обсуждать с вами его психическое состояние, это конфиденциальные сведения. Однако могу сообщить, что его перевели сюда, если не ошибаюсь, в начале две тысячи шестого года из больницы Святой Анны[37] на принудительную госпитализацию по решению суда. Мы довольно долго держали его в отделении для пациентов с острой фазой психического расстройства, затем он провел два года в отделении обычного режима. После этого за ним некоторое время наблюдали в общем секторе для готовящихся к выписке, и он показал себя очень хорошо. Заключительный этап лечения состоялся в простом стационаре, по-моему, опять в больнице Святой Анны, и в конце концов было решено его выпустить. Терапия оказалась эффективной, больной проявлял осознанные действия, в состоянии наблюдались улучшения. – Он проявлял склонность к агрессии? – спросила Лудивина. – Не больше, чем другие пациенты, которые поступают к нам. Вы находитесь в ОПТД, мы специализируемся на чрезвычайных случаях. – Бланше – именно такой случай? – Когда он поступил сюда, его поведение было непредсказуемым, приступы бреда сопровождались вспышками агрессии. Поэтому его и определили в ОПТД. – По вашему мнению, он способен снять кожу с человека? – Не могу ответить на этот вопрос. Лудивина, стараясь скрыть нараставшее раздражение, продолжила: – Он говорил с вами о близких друзьях, о соучастниках? – Нет, не припоминаю. – Бланше когда-нибудь упоминал о Сатане как о реальном человеке, с которым он встречался? – Нет, но самой этой темой он, конечно, был очень увлечен. – Значит, «хозяина» он встретил после того, как прошел курс лечения, – сказала Лудивина Сеньону и снова обратилась к Каршану: – Доктор, у него бывали посетители, когда он был здесь? Каршан наморщил нос, размышляя. – Послушайте, господа, вы явились сюда без предупреждения и без официального разрешения, отнимаете у меня время… Я не обязан отвечать на ваши вопросы. Лудивина подалась вперед: – Но это невероятно важно! Кевен Бланше может быть причастен к нескольким тяжким преступлениям, и если произойдут новые убийства, бессонница нам с вами, доктор, обеспечена, так что… Каршан вскинул руки перед собой: – Я прекрасно понимаю ваши аргументы и очень сожалею, но не могу выдать историю болезни без ордера. – Мы просим только назвать имена его посетителей, – сказал Сеньон. Лудивина поспешила добавить: – Ваше имя при этом не будет фигурировать ни в одном протоколе, разговор останется между нами, даю слово. Каршан еще подумал, провел острым кончиком языка по губам, затем оторвал клейкий листок из блока бумаги для записей и взял перьевую ручку. – У него была только одна посетительница, – сдался он наконец. – Но приходила часто, я ее хорошо запомнил. Катрин Декенк, мать его дочери. – Врач протянул Лудивине бумажку с написанным именем. – У Кевена Бланше есть дочь? – Да. Дальше выкручивайтесь как хотите, я вам ничего не говорил. В любом случае я понятия не имею, где она живет. – Каршан встал из-за стола, чтобы выпроводить жандармов из кабинета. – Спасибо, доктор, – сказала Лудивина. Психиатр, стоя у открытой двери, удержал девушку за руку, когда она уже собиралась выйти. Хватка у него была железная. Он наклонился ближе – от бороды пахло трубочным табаком: – Если найдете девочку, удостоверьтесь, что у нее все в порядке. Я для нее ничего не мог сделать – это не в моей компетенции. – Конечно… – Я говорю об этом, – врач постучал пальцем по виску. – То есть у нее проблемы с психикой? Как у отца? Какие именно? – Это мне неизвестно, но вы сами все поймете, когда ее увидите. Я бы сказал, ее проблемы налицо. Каршан стоял спиной к свету, и его собственные глаза казались чернильно-черными. Лудивина несколько секунд впитывала этот странный взгляд, как промокашка чернила. И ее пробрала дрожь. 18 Лудивина надела солнечные очки, скрывшие пол-лица, и мир вокруг мгновенно погрузился в полумрак – от этого сразу стало легче, светлые кудряшки веселее заплясали по сторонам толстой черно-коричневой оправы. Майское солнце начинало припекать, в одиночестве нежась на лазурной перине. – Я позвонила Гильему, – сказала Лудивина напарнику, – он попытается найти адрес Катрин Декенк. – Я рад, что мы наконец вышли оттуда, – проворчал Сеньон. – И так терпеть не могу лечебницы, но эта – полный отстой. Больница-тюрьма! Ограды, решетки, прутья на окнах, камеры с замками, санитары-качки так и смотрят, как бы кого-нибудь заломать при малейшем поводе… Я там уже задыхаться начал. А еще этот Каршан. Не самый приятный в мире человек. – Я вообще не доверяю бородатым врачам. Борода свидетельствует о нерешительности. Сеньон погладил усы и отрастающую бородку: – Ну спасибо… – Я не о тебе. Для тебя бородка – стильный аксессуар, и ничего больше. А Каршану этот здоровенный черный веник нужен для того, чтобы за ним прятаться. – Но он мог бы нас сразу послать, Лулу, у него для этого были все основания. – По сути, именно это он и сделал. Козел! – А тебе, как всегда, подавай все и сразу. Знаешь, по-моему, у тебя нервы пошаливают в последнее время. Извини, что приходится тебе об этом говорить, но я все-таки твой друг и напарник… – Видимо, под словами «нервы пошаливают» ты имеешь в виду, что я вот-вот слечу с катушек? – Ну, почти. Ты стала принимать работу слишком близко к сердцу, Лулу. И шуток от тебя теперь что-то не слышно – ты ко всему относишься с предельной серьезностью. Где девчонка, с которой мы вместе веселились и у которой хватало времени на личную жизнь? – Не надо преувеличивать, я никогда не была душой компании. – Согласен, но… Я за тебя беспокоюсь. Правда. Лудивина, одновременно раздосадованная и тронутая заботой друга, поглубже засунула руки в карманы джинсов. – Я… Откровенничать с кем бы то ни было она не привыкла. Скорее ее можно было назвать человеком замкнутым. Сеньон в который раз протягивал ей соломинку, но Лудивина не спешила за нее хвататься – это было не в ее стиле. И он, зная об этом, осторожно пытался ее разговорить: – Я понимаю, тебе нелегко пришлось. Сначала Алексис, потом бойня в Канаде… Я ведь тоже все это пережил. Я был там, не забывай, пожалуйста. Мы с тобой стараемся избегать разговоров о тех событиях, но поговорить все-таки нужно. Той ночью я был напуган до смерти. До смерти. Мне потом долго снились кошмары и до сих пор снятся. Но у меня есть Лети и близнецы, они помогают мне самим фактом своего существования, тем, что они рядом со мной. А иногда утешают словами. Но у тебя нет семьи. Поэтому я хочу, чтобы ты поняла, что у тебя есть я. – Ты очень добрый, Сеньон… – Я говорю искренне. Ты нормально засыпаешь? – Когда очень устаю – да. – Принимаешь что-нибудь? Снотворное, успокоительное? – Редко, не люблю таблетки. Но чем дальше, тем сложнее от них отказаться. – А психотерапию не пробовала? – Чтобы попасть в лапы к какому-нибудь бородатому козлу вроде того, с кем мы только что общались? Нет уж, спасибо! – Слышала поговорку? Психотерапевты – как хлеб, найдутся на любой вкус. Просто надо поискать. – Не знаю, по-моему, это не для меня. – Тогда поговори со мной, станет легче.