Академия не существовала и трех лет к тому моменту, когда Тьерри прибыл туда сдавать экзамены весной 1991 года. Повезло Тити: до этого момента двенадцати– и тринадцатилетние ученики там даже не рассматривались. Повезло самой школе: это изменение в правилах вскоре полностью трансформирует ее структуру, так как до этого она подходила в целом на роль скелета французского футбола, но мяса на этом скелете практически не было. Появление совсем юных игроков – как показало позже масштабное исследование – в том возрасте, когда восприятие обучения и наставничества наивысшее, а моторика находится на самой критичной стадии развития, дало новый фокус программе. В Национальной технической дирекции по футболу уже давно не являлось секретом, что французский футбол страдает от «вакуума навыков» у молодых футболистов – клубы этот вакуум заполнять совсем не стремились. Их приоритетом являлось не научить футболу, а натренировать футболистов. Эти две точки зрения совсем не обязательно взаимоисключают друг друга, но политика клуба, при которой все направлено на результат через коллективную единицу, не станет обращать внимание на отдельных игроков, как это делали в Клерфонтене. Новая академия никогда не будет работодателем; она призвана дополнять работу, уже сделанную клубом, но ни в коем случае не подменять его. Стиль работы и отношений в академии можно назвать типично французскими; в школе придерживались принципа селективной меритократии, он являлся ведущим в системе образования еще со времен Наполеона Первого, когда были созданы большинство «гранд эколь», то есть высших учебных заведений, которые и по сей день сохраняют свой главенствующий статус. Подобно тому как перспективных высших государственных служащих предпочитали и до сих пор предпочитают отбирать из выпускников Национальной школы администрации, будущие футболисты национальной сборной также обзавелись своей элитной школой. Кристиан Дамиано, помощник Клаудио Раньери в «Монако» на момент написания книги (он также ранее работал в тренерском штабе Жерара Улье в «Ливерпуле» и Жана Тигана в «Фулхэме»), становится ключевым членом технической команды в Клерфонтене с момента открытия там академии. Слушая его, становилось очевидным – создавалась столь любимая французскими чиновниками вертикальная пирамида иерархии. «Во главе – национальный технический директор, – объясняет Кристиано. – Ему помогают семь или восемь национальных тренеров, я был одним из них; затем есть региональные технические советники, которые, в свою очередь, курируют работу местных тренеров. Тренеры – на областном уровне – дают свои рекомендации, кого можно выдвинуть в более высокий иерархический эшелон. Они называют лучших молодых игроков по результатам собственных наблюдений в своих небольших клубах; именно эти лучшие получают право сдать вступительный экзамен – нет и не было никогда речи о том, чтобы кто-то, кто бы то ни было, поступал как-то иначе, в обход предусмотренных правил». Совершенно случайно, но лучшего времени для появления Тьерри придумать просто невозможно. Трудоемкий процесс отбора включал серию физических и технических тестов, затем следовала двусторонняя игра – такой процесс повторялся снова и снова, на каждом уровне пирамиды, начиная с января. В итоге в каждом департаменте получался список из тридцати или сорока игроков, таким образом покрывалась территория Парижского региона и соседней Нормандии (Иль-де-Франс – основной резервуар талантов в количественном выражении, оставался в какой-то степени нераскрытым из-за отсутствия команд высшего дивизиона в этом регионе). Затем этих молодых людей приглашали в Клерфонтен, где с апреля по июнь они проходили новые тесты, еще более суживая туннель для поступления. К тому времени инспекторы и экзаменаторы Федерации футбола сокращали количество потенциальных кандидатов с 50 000 до финальной группы в 22 человека. Стоит ли удивляться, что эти оставшиеся чувствовали себя «избранными»? Это совершенно пьянящее ощущение для такого тринадцатилетнего парня, как Анри, равно как и для всех его товарищей по новой команде. Он очень гордился своим успехом, и имел на это полное право и, возможно, еще в «Вири» слишком явно это выказывал перед теми, кто был немного менее талантлив или удачлив, чем он. Тьерри очень скоро осознал, что его необыкновенно быстрый и стабильный прогресс вызывал зависть и ревность, а также восхищение среди игроков, с которыми он тренировался и играл почти каждый день до этого самого момента. Но никто не мог сказать, как далеко пойдут эти «избранные». Высокие критерии отбора влекут за собой большую конкуренцию, а значит, ужесточаются отношения среди игроков и тренеров. Тьерри напомнил об этом воспитанникам его бывшего клуба «Монако», когда неожиданно приехал в клуб перед матчем за Суперкубок УЕФА в 2009 году. «Это самая жесткая вещь в футболе, – сказал он потрясенным подросткам, вероятно, ожидавшим услышать от своего кумира, нападающего «Барселоны», совсем иные слова. – Только один из вас станет профессионалом. Может быть. Когда вы приедете в академию, вы подумаете: ну все, я это сделал. Но ничего вы еще не сделали. Абсолютно ничего». Анри прав. Слишком часто забывается, какая ничтожно малая толика многообещающих футболистов, «сделавших это», оказывается на финишной прямой. Посмотрите на стартовые составы любой команды, принимающей участие в международных соревнованиях молодежных сборных до 17, да хотя бы и до 20 лет, и вы увидите, что в большинстве случаев, даже среди победителей, подавляющая часть талантливых футболистов канут в безвестности или вообще уходят из спорта через несколько сезонов. Чтобы выжить в теплице, требуются сила и ум, а также способность идти в одиночку в толпе, да еще и быстрее, чем все остальные. Кристиан Дамиано быстро добавляет, что «мы старались убедиться, что всем воспитанникам добираться до дома требовалось не более девяноста минут», однако эти девяносто минут спокойно могли превратиться в световые годы. Подростки, которых забрали из привычной среды уютных домов, их семей и родных местных клубов, должны были выработать свои механизмы самообороны с нуля; это частично объясняет, почему выпускники этой академии, конечно же, к Тьерри это относится в первую очередь, став профессионалами, не могут расслабиться ни на секунду. Они доверяют только тем, кто вырос вместе с ними и чье взросление они сами наблюдали. Такая настороженная бдительность – цена, которую платят Анри и многие другие за привилегию быть избранными за выдающийся талант еще по сути мальчишкой, когда тебя неожиданно перемещают в гиперконкурентную среду, к которой ни один ребенок готов быть попросту не может. Внешне спокойный, всегда готовый подшутить или подразнить кого-то (французы бы употребили здесь слово chambrer, которое, вполне очевидно, имеет один корень со словом chambree – «общага»), уже сам немного повзрослевший, по собственному признанию, Тити научился защищать ту небольшую частичку личного пространства, которую удавалось урвать от режима в Клерфонтене, где прекрасно ощущался дух казармы. Рабочие дни ученики проводили в шато. Место совсем не напоминало сказочный дворец с лабиринтами обвитых плющом башенок и загадочных коридоров. Клерфонтен, как сотни других подобных поместий аристократии и богатой буржуазии, которым впоследствии Республика нашла полезное применение, на мой взгляд, не представляет ничего особенного: практически ничем не примечательное скопление камней, из них сооружены офисы, спальные и общественные помещения. Короче говоря, школа-интернат, и далеко не самая лучшая в этом смысле. Жизнь в стенах шато имела суровую предсказуемость, характерную для таких заведений. Подъем в 7 утра, через час воспитанники собирались в классных комнатах, занимались, обедали, затем снова занимались до 15.30, затем час отдыха – и тренировки, на которых три ответственных тренера по девяносто минут отрабатывали с ними футбольную технику. И только с 18.00 они могли поиграть с мячом так, как играют дети. И все это происходило практически в полной изоляции от мира, недавно ими оставленного. Должно быть, для Тьерри находиться там было тяжело. Но еще тяжелее это испытание стало для его отца, предпринимавшего еще более отчаянные попытки контролировать прогресс своего сына. Клерфонтен располагается на территории леса Рамбуйе, площадь поместья составляет 56 гектаров. Чтобы проникнуть туда, необходимо преодолеть несколько постов охраны. Даже допуская, что в начале девяностых охрана представляла собой более расслабленную структуру, установка контакта с Тити требовала близких к комичным способов проникновения на территорию: Тони скрывался за кустами и перебежками подбирался поближе к сыну. Дамиано вспоминает, как Тони «прятался за деревьями», чтобы на мгновение увидеть Тьерри, и как он затем звонил в академию каждый день и просил, чтобы сыну передали его советы. Но не все было таким уж смешным. Дамиано вскоре начала раздражать эта постоянная тень за плечами Тьерри, да и сам Тьерри, довольно быстро нашедший общий язык с тренером, уже начинал видеть роль своего отца не в таком лестном свете. Режим в академии подходил молодому человеку по многим параметрам. По крайней мере, на пять дней он избавлялся от неусыпного внимания Тони и испытывал влияние более мягкого характера. Дамиано и другие тренеры ни в коем случае не являлись менее требовательными, чем Тони, но они добивались технического совершенства ради самой техники, а не ради соревновательного «успеха». Как ни парадоксально это звучит, но одной из причин, по которой Тьерри и Кристиан нашли взаимопонимание, стало то, что тренер никогда на выказывал явного фаворитизма по отношению к своим воспитанникам, включая вест-индского подростка, вымахавшего почти до 1 м 70 см – он выделялся среди товарищей по команде в том числе попросту торчавшими над всеми головой и плечами. Тити был «каланчой в красной майке с номером девять», который забивал гол за голом. Кристиан, особенно первое время, следил за тем, чтобы не выделять никого из воспитанников и не звать их по именам; однако отметим, что Тьерри ему довольно быстро понравился. Он описывает его как «очень взрослого, но и в то же время крайне чувствительного молодого человека, по-настоящему покладистого, он страстно хотел добиться успеха и с готовностью слушал тех, кто мог ему в этом помочь». «Если Тьерри прогрессировал так быстро, это благодаря Клерфонтену. Именно там его обучили необходимым техническим приемам, впоследствии приведшим его на самую вершину. Он ухватился за этот шанс. Он мог произвести впечатление немного беспечного игрока, но на поле вел себя очень грамотно – его также отмечало колоссальное трудолюбие». Он отличался трудолюбием и в самой школе. Его академические успехи, казалось, настолько улучшились, что его посчитали подходящим кандидатом для получения степени бакалавра, однако его выдающиеся успехи в футболе означали, что в конце концов времени на подготовку к экзамену у него не оказалось. Это было закономерно. «Я был настоящим бандитом в классе, – так двадцатилетний Тьерри описывал себя в немного более юном возрасте. – Я даже вопроса себе такого не задавал – есть у меня уроки на сегодня или нет. Но чтобы я мог остаться, я должен был подчиняться». Дамиано находился рядом, чтобы убедиться, что Тити усвоил этот особенный урок. «Тити видел во мне воспитателя и имел ко мне безграничное доверие», – говорит Кристиан. Но не Тони. «Его отец вел себя так, что его поведение в таком возрасте было просто недопустимым… И дело было не только в недостатке сдержанности, у него напрочь отсутствовало чувство уважения к людям. Он много говорил, часто нес полную околесицу. – Дамиано идет еще дальше. – Тьерри очень страдал от всего этого. Я попросил Тони держаться от сына подальше. Я хотел работать в спокойной обстановке». Спокойная обстановка… Но не в выходные, когда Тьерри отправлялся в «Вири» – и к Тони. Его второй сезон в клубе стал совершенно провальным; это не касалось его игры, так как он по-прежнему являлся лучшим бомбардиром своей команды. Но что касается троих людей, сыгравших значительные роли в его футбольном образовании в то время, то их отношения испортились безвозвратно. Его отец, чувствовавший, как его влияние на сына уменьшается с каждым днем его пребывания в Клерфонтене, старался восполнить его в те дни, когда он находился с сыном – он в штыки принимал решения Пле, когда последний в нескольких случаях не включал Тити в состав. Дамиано сам с трудом понимал, как его звездного воспитанника можно оставлять на скамейке запасных, и не стеснялся заявлять об этом, уговаривая его оставить «Вири» так скоро, как это станет возможно. Сам Пле испытывал замешательство. Несмотря на всю свою привязанность к Тьерри, по-человечески и как к игроку, в его обязанности не входила тренировка единственного футболиста. Он нацеливался на успех всей команды, которая, в свою очередь, расценивалась как недостаточно хорошая для такого нападающего, считавшего отработку в обороне уделом других игроков. «Первый год, – вспоминает Пле, – когда он тренировался с нашими пятнадцатилетними парнями, прошел замечательно: его окружали очень и очень хорошие игроки, способные достойно снабжать его мячом, и он много забивал. Но физического контакта он не любил, он не играл головой. Он и близко не был тем спортсменом, которого мы знаем сегодня; более того, в сравнении с остальными он проигрывал своей худощавостью». Пле верил, что такими своими действиями он защищает особый талант. Другие считали, что он просто его сдерживает. Тьерри сам склонялся ко второй группе, но как он, будучи четырнадцатилетним юнцом, мог разобраться в том, что происходит? «Когда Тони появился снова, на второй год, – говорит Пле, – поведение Тити изменилось кардинально, на 180 градусов. Он стал угрюмым, молчаливым. Меня предупредили, на что способен Тони, поэтому я был настороже. Он мог быть очень приятным в общении человеком, он садился вместе с командой в автобус и всю дорогу рассказывал замечательные истории. Но он превращался в совершенно невыносимого типа, если команда проигрывала или Тьерри не играл… Середины не просматривалось. Когда руководишь футбольной командой, вне зависимости от гениальности того или иного игрока, ты не можешь ставить на одного игрока вместо одиннадцати». Много лет спустя этот «парень» и его бывший тренер встретились случайно в ресторане в городе Антиб. Анри, в то время звезда «Арсенала», подошел к Пле, тронул его за плечо и спонтанно произнес: «Сильной команды в «Вири» не было. Когда тебе четырнадцать, трудно осознать, что твой отец причиняет тебе вред». Я попросил Пле повторить это предложение, и он повторил, слово в слово. «Он прошел путь от любимчика тренера до игрока, который не всегда выходил на поле. Меня не было рядом, чтобы объяснять ему какие-то вещи изо дня в день. Если Тьерри не тренировался, это значило, что мы не могли им грамотно руководить. Он все больше отдалялся и становился все более агрессивным, когда мы с ним говорили. Было очевидно, что ему тяжело прислушиваться к нам, тяжело нас воспринимать; он настолько концентрировался на себе, что с трудом принимал то, что мы о нем высказывали. Могу поспорить – за всем этим стоял Тони, говоря: «Ты лучше, чем все остальные, ты должен играть, это ненормально, если ты не играешь». Разрыв произошел после игры в городе Невер, я никогда этого не забуду. Анри получил травму и вернулся после месячного отсутствия. Я включил его в стартовый состав: я знал, что мы могли выиграть этот матч, и, несмотря на то что Тьерри был на год младше всех остальных, его участие в игре могло бы сыграть решающую роль. Мы решили посмотреть, насколько его хватит. Эти игры состояли из двух таймов по сорок минут. Час спустя я вижу, что физически он не тянет, и заменяю его. Тони в бешенстве пересекает поле и требует объяснений. В его понимании Тьерри – лучший, и точка. Все вертелось только вокруг него. Идея, что футбол – это коллективная игра, ничего для него не значила. И в этот день что-то произошло, надломилось. Между Тони и другими родителями. Передо мной встала дилемма: потерять Тьерри или потерять несколько других игроков». Пле сохранил «других игроков». Летом 1992 года Тьерри переехал в футбольный клуб «Версаль», излюбленное место выпускников Клерфонтена. Там вместе с Ротеном и Галласом он вышел в полуфинал национального юношеского турнира (до пятнадцати лет), забив в нем пятьдесят голов. Один из матчей турнира, не с кем иным, как с ПСЖ, хорошо запомнился Ротену. Первый тайм четвертьфинала парижский клуб выиграл со счетом 2:0. Затем, вспоминает игрок, во втором тайме «я сделал три голевые передачи, но именно Тьерри забил два гола, позволившие нам выйти в полуфинал; уже тогда он был на голову выше всех остальных». Выше настолько, что за те два года, которые он провел в Клерфонтене, Анри забил, сложно даже вообразить, семьдесят семь голов в двадцати шести играх за разные команды во всех турнирах. «Версаль» до финала не добрался: ну да, Тьерри получил травму. Эта выдающаяся группа игроков защищала также и честь самой академии – в тех редких случаях, когда матчи проводились, так как соперничество per se являлось анафемой для тренеров. В лучшем случае команда академии играла полдюжины матчей в год, не больше. Но когда она это делала, то не оставляла противнику ни единого шанса на победу. В октябре 1991 года Ги Ру, тренер «Осера» (в плане подготовки молодых игроков его репутации не было равных в стране), стал свидетелем того, как его команда проиграла 6:0. После он жаловался Дамиано: «Я с твоими играть больше никогда не буду! Они у тебя слишком сильные!» И это истинная правда: в конце этого же года команда академии приняла участие еще в трех матчах, в каждом одержала победу со счетом 8:1, 9:1 и 5:0. В одном из этих матчей они встречались с юношеской командой «Милана». Вот и попытайтесь потом мариновать таких игроков на скамейке запасных, когда они возвращались в свои более чем скромные клубы по выходным. Некое сожаление до сих пор уловимо в голосе Пле, когда он говорит: «Я думаю о Тьерри, как он прорывается по левому флангу, чтобы пробить под острым углом и попасть в дальний угол – визитная карточка Тити. А что, у нас он уже это делал – его не в «Арсенале» этому научили! Я очень долго хранил у себя видео с матча против «Бурж» – он забил так два мяча, да еще учитывая, что все игроки были на год его старше. Чувствовалось, что таланта в нем больше, чем в остальных». Пле не единственный, кто это чувствовал. В этот момент на сцене появляется четвертый персонаж в жизни Тьерри – или пятый, как угодно, так как Жан-Мари Панза все еще продолжал возить Тити на игры по выходным: Арнольд Каталано, один из главных скаутов «Монако». Когда я разговаривал с Каталано, он работал с монегасками уже почти тридцать шесть лет – очевидно, он знал всех во французском футболе, включая Жана-Мари Панза. Последний сообщил ему о таланте Тьерри, еще когда тому только исполнилось двенадцать и он играл в «Палезо». Не было никакого вреда в том, что этот клуб поддерживал тесную связь с «Монако», что, в свою очередь, давало возможность Панза проводить неделю в княжестве по приглашению клуба. Каталано намек понял и поручил одному из своих скаутов, Пьеру Турнье, регулярно отсматривать игрока. Сам он первый раз увидел вживую игру Тьерри только два года спустя, на товарищеском матче, когда команда академии играла в Орлеане. Тьерри, естественно, забил несколько голов, «даже не вспотев». Неделю спустя Каталано принял решение. Более того, в тот день он ехал смотреть совсем не Анри, а другого игрока – Джамеля Бельмади – будущего алжирского полузащитника, игравшего впоследствии за «Манчестер Сити» и за «Саутгемптон». Играя за «Вири» в матче чемпионата Франции против команды из города Сюси-ан-Бри, Анри забил все голы в игре, принеся победу своей команде со счетом 6:0. Сделал он это, вновь «не вспотев». Никаких предварительных просмотров не понадобилось. «Мы очень быстро подписали с ним контракт, – рассказывал мне Каталано. – Сделка прошла гладко; его отец, его мать, сам Тити – всем им очень понравилась идея, что он станет играть за «Монако». В реальности сделка была не такой уж и простой, как казалось на первый взгляд. Тьерри давал обязательство закончить двухгодичный курс в Клерфонтене, и только потом он мог присоединиться непосредственно к клубу. Это соглашение Тони держал в тайне, пока однажды, сидя рядом с Пле в автобусе «Вири», он не достал контракт о запрете на переговоры с другими клубами, вероятно, неподписанный. «Я знал, что несколько клубов принюхивались к нему, – вспоминает Пле. – Тони меня спросил: «Что думаешь?» «Ну, это самый простейший договор», – сказал я ему. – Но не спеши». По моему мнению, «Монако» являлся клубом, где хорошо тренировали молодых игроков, но переход из юношеского футбола в профессиональную команду оставался сложным. Тьерри начал бы играть раньше, если бы пошел в команду с меньшими деньгами – как-то так я думал. Но Тони сказал: «А, не переживай, он уже подписан». – «Что?! Почему вы не спросили моего мнения?» – «Потому что ты мне нравишься, и я хочу, чтобы ты это знал». Ох и нелегко им было управлять. Он неплохой парень, просто один из тех родителей, которые постоянно стремятся тебя вытеснить. Своим поведением в отношении Тьерри и своей верой в него, скажем мягко, он кружево не плел. О тонкости и деликатности у него не было не малейшего понятия». Никакие деньги не фигурировали. Клуб гарантировал возмещение расходов на проезд родителей к Тьерри в княжество, вот и все. В любом случае слишком молодой возраст игрока не позволял подписать профессиональный контракт. Шестнадцать лет ему исполнялось только через три месяца. То, что «Монако» был одним из самых богатых клубов Франции, значения не имело; Анри полагалась весьма скромная «стажерская» стипендия, по сути небольшие карманные деньги, до тех пор, пока он не убедит свой клуб, что достоин играть в составе основной команды. Справедливости ради стоит отметить, что очень немногие думали, что он мог провалиться. К тому времени как Анри начал свою новую жизнь на Средиземноморье, он первый раз попробовал на вкус международный футбол, забив три гола в четырех играх за Францию (турнир среди юношей до 15 лет); еще четыре (в восьми матчах) последовали в турнирах до 16 лет в сезоне 1993/94. Это явилось логическим продолжением для звездного выпускника Клерфонтена, которого наблюдатели Федерации футбола Франции игнорировать просто не могли – он тренировался и играл у них под носом по пять дней в неделю. Но самым потрясающим была абсолютная гладкость в развитии футболиста. Тити переходил от уровня к уровню без сучка и задоринки, легко приспосабливаясь к новым требованиям, которые к нему предъявлялись на каждом следующем этапе, преуспевая все больше и больше. Одним талантом этого объяснить нельзя, так как в его игре еще имелись некоторые шероховатости, и на данном этапе они в значительной степени касались темпа и движения, а не степени отточенности навыков игры; Николя Анелька очень скоро пошел по его стопам в Клерфонтене и в его возрасте в плане техники был более искусным футболистом. Те, кто хвалил Анри за «техничность» игры в пору его расцвета в «Арсенале», считали эту виртуозность божьим даром. По моим собственным убеждениям, проигнорировать огромный объем проделанной работы, постоянную тренировку навыков (что давалось игроку нелегко, учитывая его определенную природную леность), что привело его на самую вершину, – значит умалить его достижения. Бывший бразильский профессиональный игрок Франциско Фильо, один из его тренеров в Клерфонтене, сказал: «В его характере наблюдалось упорство трудиться, постоянно, изо дня в день, стараясь улучшить собственные достижения». Но, вероятно, самое удивительное в этой истории то, что именно над «характером» Тьерри и должен был работать в первую очередь. Сам Фильо понятия не имел, какой особый четырнадцатилетний подросток приходит к нему тренироваться каждый день. Тьерри, без сомнения, обладал природным даром бежать с мячом с неправдоподобной скоростью, но он не владел тем естественным балансом и поразительной способностью контролировать мяч, какие имелись у Денниса Бергкампа – первого среди равных ему в «Арсенале». И позже, когда защитники стали бояться Анри Непобедимого больше, чем любого другого форварда в Премьер-лиге, были времена, когда в майке под номером четырнадцать мелькал простой смертный. Мячи будут отскакивать под неудобным углом от его щитков; пасы, которые он обычно принимал без каких бы то ни было усилий, заканчивались аутом; один штрафной за другим летит выше ворот на несколько метров. Вы понимали, что в его игре всегда будет присутствовать элемент некой «необработанности». С одной стороны, про Тьерри нельзя говорить экивоками, ему не подходят комплименты, подобно тому, который я слышал от одного коллеги в адрес Фрэнка Лэмпарда – что всему, что англичанин знает и умеет в футболе, можно научить и обучиться. Анри, вполне возможно, гений. С другой стороны, не только его одаренность позволила ему подняться так высоко. Можно заявить, что в его карьере был период, с 2002 по 2004 год, когда Анри имел все законные основания считаться лучшим игроком мира. Многие думали, что он намного больше заслуживает права обладать «Золотым мячом» в 2006 году – тогда трофей достался капитану итальянской сборной Фабио Каннаваро, – эта значимая награда, страстно желаемая Тьерри, так и осталась единственной, которая обошла его стороной. В течение этих блистательных лет, казалось, любой клуб мира готов был выложить за него состояние (и некоторые пытались: 50 миллионов фунтов стерлингов предлагали «Реал» и «Барселона», в 2006 году Дэвид Дейн не принял предложения), любая команда приняла бы его с радостью. Но даже тогда, на пике сил, был ли он самым великим? Я в этом сомневаюсь, ведь Зинедин Зидан тогда еще выходил на поле «Бернабеу»; а тот же Бергкамп играл на стадионе «Хайбери». Если внимательно изучать прогресс Тьерри, то разница между «лучший» и «величайший» (и осознание, что в его случае футбольный мир никогда не уравняет эти две превосходные степени) далека от бескорыстного восприятия. Кроме того, я пойду дальше и скажу: это преследовало и мучило его, и вопреки его любви к статистике ничто не стимулировало его в большей степени, чем обладание очередным рекордом. Чем больше списков он возглавлял, тем ближе подбирался он к футбольному пантеону; либо, если угодно, тем скорее он от него отдалялся, так как становилось ясно: никакое количество наград не может дать ему того особого положения, которое выделяло Беста или Яшина. Для настоящего момента в нашем рассказе о жизни Тьерри, на пороге его карьеры в «Монако», важно понимать одно – никто лучше него самого не осознавал собственных недостатков. Но он также прекрасно понимал, что обладает несокрушимым оружием – скоростью. «Мне это очень нравилось, – рассказывал он весной 2004 года Эйми Лоренс. – Когда ты самый быстрый в школе, то с тобой все считаются [в парижских пригородах это называлось бы «уважением»]. Тебе хорошо, ты чувствуешь себя королем класса! Другие всегда хотят быть с тобой в одной команде. Я очень рано это понял». Само ясное мнение Тьерри о том, на что он на самом деле способен и чего стоит, могло показаться проявлением чрезмерной «гордости» даже тем, кто его больше всего любил. Вот как Панза рассказывал мне (и помните, он говорил о подростке, у которого только начал ломаться голос): «Тьерри излучал уверенность в себе. Никто и никогда не смог бы подумать, что окружающая обстановка может хоть как-то его переломить. Он выковал свой характер. Он научился выбирать себе друзей, постоянно контролировать ситуацию». Но эта гордость всегда смешивалась с долей смирения, сдержанности. Я рискну сказать, что такая амбивалентность мнений по отношению к Тьерри, столь заметная со стороны тех, кто с ним сблизился, в немалой степени связана с тем, какое из этих качеств брало верх над другим, с той непредсказуемостью, которая с самого раннего возраста была самой предсказуемой чертой его темперамента. Я помню, как, кажется, весной 2003 года направлялся к выходу из тренировочного центра «Арсенала» в Лондон Колни. В какой-то момент оказалось, что рядом со мной идет Тьерри. Это был один из тех дней, когда солнце играет в прятки, постоянно то исчезая, то появляясь из-за облаков, а ветер, кажется, никак не решится, что делать – то мягко прошелестит над головой, а то вдруг обдаст пронизывающим до костей холодом, а потом еще и добавит из ниоткуда, с ясного синего неба, несколько капель дождя. Мне всегда было странным образом не по себе в компании Тьерри; я не мог его «прочесть», хотя (а может быть, именно поэтому) он всякий раз был удивительно вежлив со мной; тем не менее он следил за тем, чтобы между ним и его хроникером, который пишет о нем дважды в неделю, постоянно имелась некая дистанция. Да, действительно, я начал заниматься футбольной журналистикой много позже моих французских коллег. Во многих из них с двадцатилетнего возраста, если не раньше, «воспитывалось» умение выстраивать «определенные отношения» с будущими звездами футбола. «Экип» и «Франс футбол», на сегодняшний день самые престижные издания в своем роде в моей стране (хотя другие также становились в определенное время весьма влиятельными в области, взять, к примеру, ежедневную газету «Паризьен» и воскресную «Ле журналь дю диманш»), определяли перспективных журналистов и давали им задания следить и освещать события национальных юношеских сборных или каких-то отдельных школ. Футболист, зарабатывающий миллионы, скорее доверится – и даст интервью – тому, кто примерно его возраста и кто делал репортажи об играх, когда тот играл в юношеской команде в турнирах до 17 лет, чем более старшему репортеру, такому, как я. Поэтому я затеял какой-то незначительный разговор про погоду, используя английскую фразу «четыре сезона за один день»; он повторил за мной эту фразу с какой-то мечтательной интонацией, которую я никогда уже не забуду. Затем я ушел с абсолютной уверенностью, что в календаре Анри существует бесконечное множество сезонов и никто не в состоянии предположить, когда один сменяет другой. Его настроение могло поменяться в мгновение ока, быстрее, чем это сумасшедшее небо над головой. В связи с этим мне вспоминаются слова Гилберта Честертона – в одном из своих эссе «Сияние серого цвета» он писал: «В сущности, нигде, кроме Англии, вообще нет погоды». Где-то есть климат; у большинства людей он есть; но Тьерри совершенно точно был человеком-погодой. Быть может, не слишком причудливо звучит мысль о том, что это одна из причин, почему он так любил и любит Англию. «Дождь – это друг футболиста», – сказал он мне однажды. Забудьте о перчатках, о носках, о шарфе-снуде, который много позже дотянется до самой середины носа: я никогда не слышал, чтобы Тьерри жаловался на холодные вечера к северу от Манчестера. Мяч скользит по траве – тем лучше. Ему нравилось разнообразие. Но опять же, тогда он был многогранным человеком, что могло многих раздражать. Некоторые вещи, однако, не меняются. Безоговорочно должно вызывать восхищение то, что среди других его выделяла отнюдь не физическая форма, но способность критически рассмотреть и проанализировать свою собственную эффективность, им двигала безоговорочная страсть к игре, совершенно незаурядная для столь молодого человека, которую он сохранит до конца своей карьеры. Подросток Тьерри также осознавал, как жизненно важно для него искать хорошего совета. Те, кто предлагал ему свои знания и умения, видели, что к ним прислушаются и испытают благодарность. Возьмите, к примеру, ситуацию с Жаном-Мари Панза. Когда Паскаль Бло брал у Анри интервью для журнала «Экип» сразу же после окончания чемпионата мира – 2002, суперзвезда не испугался заявить о неизвестном «ЖМ» как об одной из ключевых фигур в своей жизни, поставив его рядом с Арсеном Венгером и Жаном Тигана. Буквально до недавнего момента он всегда контролировал, чтобы номер его мобильного телефона (который, как вы уже знаете, он менял все чаще по мере того, как его карьера двигалась вверх) всегда был у его бывшего тренера. Если он приезжал в Париж, то иногда звонил человеку, который нашел в свое время для него кровать на выходные, и работал его шофером, когда Тони не мог садиться за руль. Иногда Анри исчезал из жизни Панза, как это случилось после чемпионата мира в 1998 году, только для того, чтобы потом неожиданно, как снег на голову, появиться вновь. Случилось это в 2006 году, перед финальным матчем Лиги чемпионов. У Панза раздался звонок: «Жан-Мари, это Тити. Ну что, готовы к игре?» – «Что ты имеешь в виду?» – «Мы играем финал в Париже, и вы приходите на игру, я все устроил». И Тьерри действительно имел в виду «все» – для Жаном-Мари оплатили билеты и гостиницу. Я пытаюсь нарисовать портрет Тьерри, не окрашенный лестью, и будут моменты, когда вам станет трудно испытывать к нему симпатию (так же как и мне в свое время); но вот что вы должны иметь в виду: в глубине, в самом сердце характера Тьерри – и слово «сердце» я употребляю не просто так – находятся безотказная память и прочно утвердившееся там поэтому чувство преданности. В Монако этим чувствам суждено было пройти настоящую проверку. 3 Человек, разбивший строй в Монте-Карло Клуб, куда пришел Тьерри, считался странностью французского футбола. По правде говоря, многие вообще задавались вопросом, является ли «Спортивная ассоциация футбольного клуба Монако» французской в принципе. Другие ставили под сомнение его статус как настоящего клуба. Княжество Монако с его мизерным населением в 30 000 человек, 84 процента которых – богатые иностранцы, и территорией настолько ничтожной, что новый стадион «Луи II» пришлось строить на насыпи, вдаваясь в акваторию Средиземного моря, обязан своим существованием хитроумной политике рода Гримальди, правящего государством с тринадцатого века. Успехи клуба «Монако», прошедшего путь от любительской лиги до первого французского дивизиона, куда команда попала в 1953 году, в большей или меньшей степени связывают с принцем Ренье III, большим любителем футбола. Это он превратил Le Rocher[8] («Скала») из причудливой Руритании-на-море[9], в основном привлекавшей контрабандистов и сомнительных трансальпийских дельцов, в место, где должна побывать и отметиться международная элита. Ренье пытался встряхнуть, разбудить свою вотчину от многовековой дремоты под солнцем. У него были интеллект и неиссякаемое стремление преследовать свою цель; он также обладал внешностью и удачей, чтобы ее достичь. Он влюбился в Грейс Кейли, восхитительную звезду Голливуда, и, когда он женился на ней в 1956 году, их свадьба привлекла фотографов, репортеров и съемочные группы со всего мира; всего одного дня было достаточно, чтобы превратить это крошечное государство, известное ранее только коллекционерам монет и марок, в подлинно мировую державу в том, что касается внимания средств массовой информации и привлекательности для налоговых изгнанников. В распоряжении Ренье имелись и другие «инструменты»: документальные фильмы Жака Кусто, чья база находилась в Монако и чьи фильмы частично финансировали фонды Дома Гримальди, синтетический гламур популярного казино, всемирно известная балетная труппа и футбольный клуб, дизайн знаменитой эмблемы которого с диагональными красно-белыми полосками княгиня Грейс изменила сама. Клуб имел одно громадное преимущество перед своими противниками в старом первом дивизионе: игроки «Монако» практически не платили подоходного налога, их чистая заработная плата значительно превышала ту, которую получали игроки в клубах, пользовавшиеся в пять или десять раз большей поддержкой, чем скудная народная симпатия к монегаскам, если слово «народная» здесь уместно в принципе. По правде сказать, это раздражало людей, причастных к французскому футболу, особенно среди французского населения. Многие хотели, чтобы генерал Де Голль выполнил свою угрозу и «послал в Монако танки» в 1962 году, когда границы налогового рая временно заблокировали. Но генерал передумал, и тридцать один год спустя, когда Арнольд Каталано представлял Тьерри Анри в его первом профессиональном клубе, игроки «Монако» по-прежнему приносили домой одну из самых щедрых зарплат во французском футболе. Этих денег более чем с лихвой хватало на компенсацию довольно странного опыта – пинать мяч на неровном поле перед парой тысяч болельщиков. Отсутствие правильной атмосферы на стадионе «Луи II» тем не менее не отражалось на результатах игры команды. К тому времени, как летом 1993 года Тьерри распаковал свою форму на тренировочной площадке в Ла-Тюрби (расположенной на французской территории, так как само княжество местом не располагало), клуб завоевал уже одиннадцать трофеев с момента самой первой своей победы – 4:2 над клубом «Сент-Этьен» в финале Кубка Франции в 1960 году. Более того, с момента прихода в клуб в 1987 году ранее никому не известного тренера из Эльзаса – Арсена Венгера – «Монако» начала становиться серьезной величиной и в еврокубках, что раньше ей не удавалось. Команда дошла до полуфинала Кубка обладателей Кубков в 1990 году, два года спустя в этом же турнире ей посчастливилось прорваться в финал, где монегаски уступили немецкому клубу «Вердер» из Бремена. За три дня до этого матча на стадионе «Стад де Фюрьяни» в Бастии обрушилась временная трибуна и погребла под собой восемнадцать зрителей. Более десятилетия спустя Венгер бледнел при упоминании этой трагедии. «Мы, по сути, и не играли в этот день, – рассказывал он мне. – Мы просто не могли. Как будто игра и не начиналась». «Олимпик» (Марсель) – одна из команд, игравших в ту жуткую ночь, 5 мая 1992 года, на Корсике, – являлась тогда всепобеждающей игрушкой бизнесмена-миллионера и политика Бернара Тапи. Эрик Кантона называл его «дьяволом», а Венгер начал против него почти персональный крестовый поход, борьба эта оставит след на его характере на всю оставшуюся жизнь. «Олимпик» между 1989 и 1992 годом выиграл четыре чемпионата Франции подряд, несмотря на постоянные слухи о взятках, финансовых махинациях и употреблении наркотиков. Основной фигурой, открыто говорившей об этих безобразиях, стал главный тренер «Монако». Обвинения Венгера подтвердятся в 1993 году, когда полиция найдет наличные на сумму, эквивалентную 25 000 фунтов стерлингов, спрятанные в доме у родителей Кристофа Робера, одного из игроков «Валансьенна». Он был одним из трех футболистов команды, с которым «договаривались» со стороны «Олимпика» и просили «не усердствовать» в матче французской лиги, состоявшемся до финального матча в Лиге чемпионов, где «бело-голубые» встречались с «Миланом». Через год скандал стал достоянием гласности. «Олимпик» отправили во второй дивизион и лишили чемпионского титула 1993 года; Тапи потерял лицензию (в ноябре 1995 года его приговорили к тюремному заключению); «Монако» идеально подходил для того, чтобы использовать беспорядки, охватившие стадион «Велодром». Анри присоединился к настоящему претенденту на домашние и международные награды, однако тогда не было и намека на то, что он сможет оказать значительное влияние так быстро, как ему это удалось. Начнем с того, что, как и ожидалось, он стал одним из les 17 nationaux – тинейджеров, кто представлял клуб в национальных турнирах для игроков до 17 лет; но никто не ожидал, что он пропустит следующую логическую ступень в своем развитии – угрюмую среду команды «В», где молодые игроки играли вместе с более старшими профессионалами, которые по тем или иным причинам не состояли в рядах основной команды. По правде говоря, Анри практически не был и в составе запасных игроков. Практически спустя два года после своего появления в «Монако» Венгер дал ему возможность сыграть свою дебютную игру. Это также явилось исключением по отношению к Тьерри. «Он уже тогда был очень взрослым, – вспоминает Каталано. – Он никогда не чинил никаких препятствий или проблем; никаких личностных разборок, никаких шалостей. Он тренировался, от души забивал, помогал своей команде выигрывать, все просто». Более того, Тьерри четко знал, чего хочет и что ему надо делать, чтобы этого достичь. Клерфонтен закалил его до определенного уровня, но только до определенного. Существует громадная разница между учеником, чья первостепенная задача – стремиться совершенствовать свои навыки, и новичком, который проходит тест перед возможным будущим работодателем в надежде, что тот ему по окончании испытания предложит работу; точно такая же пропасть существует во французской системе образования между экзаменом и тем, что называется concours, это слово вполне адекватно переводится как «конкурс, соревнование». Интеллектуальные способности Анри, и это отмечал каждый, кто когда-либо его тренировал, не ограничивались одним пониманием футбола, находчивостью и прекрасным умением схватывать иностранные языки. Он обладал неким эмоциональным интеллектом. Он моментально понял, что, «если бы не удалось ему, это удалось бы кому-то другому» – такими воспоминаниями он делился в 2009 году, когда приехал с неожиданным визитом в свою старую академию. «И это самое трудное в футболе. Мы должны играть вместе и побеждать вместе, потому что если команда не победит, то никто не получит оценку. Если у тебя хорошая позиция для передачи мяча, это значит, забьет кто-то другой, не ты, но ты должен сделать этот пас – даже если это означает, что в результате ты останешься менее заметным. Мы должны пытаться жить вместе, общиной. Никакой ревности… но в этом возрасте это очень нелегко, тебя дразнят, ты начинаешь думать о девчонках, тебе кажется, что ты – совсем не тот, кем тебя видят остальные. Если ты не лег вовремя спать – кто-то это сделал. Если ты не выучил уроки – кто-то выучил. Иногда я встречаю парней из прошлой жизни и они мне говорят: «Ну и повезло же тебе». Ничего подобного, везение тут ни при чем, я просто работал». Тьерри все делал быстро: бегал, думал, особенно взрослел. Быть может, он помнит, как Каталано, который на своем веку повидал много «молодых Зиданов», отошедших на второй план из-за нехватки внимания и неполной отдачи, как-то вскоре после его появления в «Монако» сказал ему в присутствии Тони: «Запомни, если у тебя ничего не получится, то винить в этом ты должен только одного человека: самого себя. Это значит, что ты недостаточно хорошо работал». Это отнюдь не означало, что Анри был стахановцем a la Дэвид Бекхэм – первым приехал на тренировку, последним уехал. Как-то в 1997 году он сказал, что в Монако, «если у тебя не было денег, считай, ты просто не существовал». Само место предлагало довольно много отвлекающих факторов, и Тьерри не всегда был склонен их игнорировать. Тогда, как, впрочем, и позже, он удивительно сдержанно относился к тому, чтобы потратить побольше времени на тренировку игры головой. Эта сторона игры так и осталась отвратительно не развитой для спортсмена с такими физическими данными и гибкостью. Тьерри приходилось постоянно бороться со своей природной склонностью к лени – и он не всегда выходил из борьбы победителем, в этом он довольно часто признавался с особой полуулыбкой, которая как бы говорила: «Не принимайте меня слишком серьезно, когда я так говорю». Такое надуманное самоуничижение станет знакомым для всех, кто его когда-либо встречал, это тот психологический тик, который Жиль Гриманди, его товарищ по командам «Арсенале» и «Монако» в течение десяти лет, описывал мне как «ложно вывернутая скромность». Но Анри уже тогда четко понимал, какие качества выделяют его среди других игроков, и вот над ними он неустанно трудился, оттачивая их на тренировочной площадке в академии. Жиль говорил мне, что «у него настоящий талант анализировать свою собственную игру, непрестанно переосмысливать свои действия – «я должен был сделать так, я должен был сделать по-другому», – и он знал многое о том, как вели себя на поле другие игроки, быстро ли тот играл или нет, в какую сторону от него надо уходить. Позже он обожал играть против итальянских защитников, таких как Алессандро Неста, он знал о них абсолютно все и прекрасно понимал, что скоростью им его не превзойти». Имейте в виду, что Гриманди говорил о «парне», которого он впервые увидел в 1993 году, а отнюдь не о волшебном рекордсмене двадцать первого века. Я помню, как болтал с Тьерри в сентябре 2005 года, почти сразу же после того, как он забил потрясающий супергол, возможно, самый главный в его международной карьере – этот гол принес победу 1:0 команде Франции против Ирландии в Дублине (нет, нет, речь не о том голе) и означал, что «синие» смогут принять участие в чемпионате мира – 2006. «Я хочу посвятить его Клоду Пюэлю», – сказал он тогда. Пюэль, в будущем тренер лионской команды, присматривал за молодым Тьерри в качестве фитнес-тренера в академии, а затем работал с ним уже как тренер в течение семнадцати сезонов, проведенных в команде «Монако». «Он ставил на поле конусы и заставлял меня проходить серию упражнений снова и снова, и каждый проход неизменно заканчивался ударом в дальний угол. Тот гол против ирландской команды был на самом деле сделан в Монако». Выслушивая тех, кто близко свидетельствовал его подъем от ученика до первого игрока менее чем за два года, я поражался тому, насколько слова о тинейджере также применимы и к зрелому игроку – и взрослому мужчине – в период его игры за «Арсенал» и «Барселону». Создавалось ощущение, что он вышел уже полностью готовым из какой-то особой матрицы и ему требуется лишь небольшой период выдержки в открытом мире для того, чтобы затвердеть в определенную и неизменную, в то же время часто неуловимую, форму. Каталано, например, выводило из себя нежелание Тьерри бить по воротам, последний предпочитал просто «закатывать мяч в сетку». Такие жалобы на игрока я слышал еще несколько раз на стадионе «Хайбери» и где-то еще. Тьерри называли «пассивным», безусловно, это один из самых неоднозначных и вводящий в заблуждение эпитетов в спортивном словаре; игрок мог ускоряться в мгновение ока «без судорог и приступов бессилия», казалось, что он «никогда не испытывает боли», он был «апатичный», «изящный», умопомрачительный бомбардир, никто с этим не спорит, но у него начисто отсутствовал инстинкт, имевшийся у Давида Трезеге, в скором времени его товарища по команде: Тьери мыслил нетрадиционно, выходя за линии площади ворот, вот и все. Он являлся, вне всякого сомнения, индивидуалистом. Однако его родство и любовь к игре как таковой настолько остро и прочно укоренились в его характере, что он мог согнуть под себя коллективную составляющую футбола, подчинив ее своей собственной цели – победить, добиться успеха, стать лучшим. Называйте это благословением или проклятием, как угодно, но оно завело его так далеко, что избежать того, как складывались обстоятельства, не было никакой возможности. Что касается темперамента – та же история. Тити в «Монако» особо не отличается от Анри в «Арсенале», если, конечно, воспоминания Гриманди не приукрашены тем, что он видел после. Был ли Тьерри всегда такой? Быть может, неожиданно оказавшись в более поверхностной гламурной действительности и поэтому куда более беспощадной, ему пришлось собрать другого себя по кускам, чтобы выжить? Обворожительный, веселый, легкий в общении, щедрый – Тьерри мог обладать всеми этими качествами. «Потрясающий» – так отзывался о нем Робер Пирес, вспоминая, как Тьерри взял его под свое крыло, когда тот приехал в «Арсенал», готовил для новичка «вкуснейшие» макароны у себя дома в Хампстеде и даже предложил Бобби остановиться у него, пока он не нашел себе собственное жилье. Но кажется, что во всех его действиях просматривается какой-то расчет, как будто он наблюдает за собой так же тщательно, как и за другими, делая ходы наподобие шахматных – обдумывая каждый шаг, стараясь просчитать на три шага вперед и по пути обдумывая и находя новые комбинации. «У него уже было такое «отношение», когда он приехал в Монако – но только с людьми своего возраста, – рассказывал мне Жиль. – Он уважал тех, кто стоял выше него, но постепенно, по мере того как менялся его статус и он становился старше, сужался круг людей, от которых он готов был принимать все меньше и меньше. Он был умен. Он был застенчив вначале, но делал это для того, чтобы люди начали его принимать и воспринимать». Как только они это делали, Тьерри мог двигаться дальше, ставить новые цели, общаться с другими людьми. Это «уважение», используя жаргон парижских окраин – не самая привлекательная черта характера. Однако мы не должны забывать, что, во-первых, прежде всего это инструмент для выживания, а во-вторых – для главенства и подчинения. Тьерри был один, сам за себя, далеко от своих друзей и семьи; вперед его двигали две силы, не всегда дополнявшие друг друга, – собственные амбиции и чаяния его отца. Тони не мог позволить себе жить на курорте, пока не мог, но оставался судьей, к которому Тьерри в конечном счете всегда прислушивался – по крайней мере на тот момент. Мне необходимо указать, что опасения Гриманди разделяли не все. Эрик ди Меко, победитель Лиги чемпионов в составе марсельской команды в 1993 году, перешел в «Монако» сразу же после того, как марсельцев отправили во второй дивизион, и вскоре принял на себя роль старшего брата для многих молодых игроков «Монако». Учитывая, что он пришел из команды, почти полностью состоявшей из опытных легионеров, его сразу же потрясло то, что «эти ребята были совершенно другими, они отличались от нас. Они не играли в карты или не торчали внизу в баре. Нет – если ты хотел быть с ними, если ты хотел иметь с ними какие-то отношения, то будь добр отправляться к ним в комнату и пялиться весь вечер в телевизор. Видеоигры только набирали тогда популярность. Я помню, как мы целыми вечерами резались с Тьерри и другими мальчишками в Sega Rally. Они стирали меня в порошок в игре и нещадно дразнили. Но мне было все равно, мне это даже нравилось». Несмотря на разницу в возрасте (полные четырнадцать лет разделяли двух мужчин), Ди Меко очень привязался к тинейджеру; он мог также видеть, что «он учился с жадностью; был очень и очень амбициозен; и что он все равно своего добьется». Такое мнение разделял и другой старший товарищ Тьерри по клубу – Лоран Банид. Последний в то время помогал своему отцу Жерару руководить академией и вспоминает «вежливого, доброго, учтивого, приятного молодого человека», который «был всегда отзывчив», «прекрасно себя вел, улыбался, выглядел счастливым» и не имел «абсолютно никаких проблем с адаптацией в Монако». Лоран ненадолго стал тренером клуба в январе 2011 года. Больше всего, кроме фирменного прохода Тьерри, когда «он бежал по левому флангу, заносил ногу для удара и бил «щечкой»», ему запомнилась страсть Анри к баскетболу. Они играли в него каждый день после силовых нагрузок в зале вместе с другими молодыми игроками, такими как Филипп Кристанваль, в дальнейшем игравший за сборную Франции, и Сильвен Легвински, позже игрок «Фулхэма» и «Ипсвич Тауна». Конечно, Анри не один год был фанатом НБА. В то время как Дидье Дрогба, еще один страстный поклонник этого вида спорта, использовал его, чтобы «закачать» туловище и научиться удерживать мяч спиной к воротам, Тьерри, наблюдая за своим идолом Майклом Джорданом, привнес в свое поведение на поле две полярные составляющие блестящей игры: с одной стороны, вкус к зрелищности, с другой – загадочное желание скрыть свои эмоции, когда он забивал гол. Взгляните на каменное лицо Джордана, когда он в прыжке забрасывает мяч в корзину; а затем посмотрите на Анри после забитого гола, даже в начале его карьеры. Это чистая мимикрия. В возрасте, когда все должно быть легко, задорно и без проблем, он старался подражать характеру своего кумира. В Анри самоанализ почти не отделим от самосознания, что неизменно случается, когда ты ощущаешь себя в одиночестве. Это также усугублялось беспощадной, почти мазохистской самокритичной жилкой в его характере, что всегда мешало ему полностью погрузиться и раствориться в радостном наслаждении самой игрой. «Я первый же за себя возьмусь, если что-то идет не так, – говорил он в интервью Экип-ТВ в 2005 году. – Когда я совершаю ошибку и вы видите непроницаемое выражение моего лица, знайте, это потому, что я в этот момент разговариваю сам с собой». Я бы добавил: становясь на долю секунды своим собственным отцом, который отчитывает сына за то, что тот не попал в пустые ворота. Он мог дурачиться, конечно, но хоть раз забывал ли он о своей бдительности полностью? К этому вопросу я еще буду возвращаться, и довольно часто, так как я говорил с десятками людей, регулярно зачисляемых в «друзья» Тьерри, но все они, кажется, отзываются об этой «дружбе» с долей неуверенности. Жиль Гриманди, у которого, между прочим, нет причин держать зло на своего бывшего партнера, рассказал мне, что он не верит, что у Тьерри есть хоть один настоящий друг в футболе. Где-то еще – может быть, но точно не в мире, в котором он поселился с тех пор, как переехал в Монако. Он в этом смысле, конечно, не исключение. Довольно много футболистов страстно ненавидят свое каждодневное окружение. В большинстве случаев то, что они ненавидят больше всего – это невозможность доверять кому-либо из этого удушливого микромира. В результате они оказываются отрезанными; Викаш Дорасо является ярким тому примером. Но Тьерри никогда не испытывал ненависти к миру футбола. Казалось, он находит с ним общий язык, по крайней мере внешне. Наверное, он так неистово стремился к успеху, и этот самый успех настиг его так внезапно и таким удивительным образом, что в какой-то момент он прочувствовал некую цезуру, паузу, знакомую некоторым выдающимся личностям в мире спорта (я думаю сейчас о Доне Бредмене, например); наступает такой момент, когда безвозмездная, без какой-либо задней мысли, отдача становится почти невозможной, так как тот, кто отдает, слишком хорошо понимает, какую цену он потенциально заплатит за свою щедрость. И давайте не будем забывать, каким молодым Тьерри перешел из учеников в профессионалы. Арсен Венгер впервые поставил его в состав в игре французской лиги против «Ниццы», случилось это 31 августа 1994 года, тогда Тьерри едва исполнилось семнадцать лет. Чуть больше года до этого он временами появлялся в команде «Версаль» в региональной лиге; а сейчас он попал в самую гущу намного более опытных игроков, многие к тому времени уже были заслуженными легионерами и по возрасту годились ему в отцы. Легкой такая ситуация быть не могла. «Жизнь в футбольной академии – это война, – сказал он как-то в интервью журналу «Спорт» в 2008 году. – Все думают, что она безоблачна. Но нас двадцать четыре парня, и только один из нас пробьется. Я полагаю, что такая же вещь происходит с другими, когда они завершают свое обучение. Люди подходят пожать руку, желают друг другу успеха, но они только и ждут, когда ты упадешь лицом вниз. И то же самое происходит в футболе, но там все еще хуже, потому что вам надо вместе играть. Когда тебе пятнадцать, ты просто живешь в джунглях». Неверно считать, что Венгер увидел в Тьерри нечто такое, что другие до него не замечали. Начнем с того, что на решение тренера повлияла череда травм – в результате основной нападающий команды, бразилец Сонни Андерсон, которого Тьерри боготворил, остался без партнеров в нападении. Юнец, на которого ставил Венгер против более опытных и готовых к игре легионеров, забил более тридцати голов в своем первом сезоне в национальном чемпионате среди юношей до 17 лет и десять голов в одиннадцати играх за честь Франции в этой же возрастной категории. Вопрос стоял, не должен ли Тьерри сыграть на более высоком уровне и проверить свои силы, а когда именно. Очень часто намекают, что когда Венгер привел своего бывшего протеже на стадион «Хайбери», то он лишь возобновил отношения, установившиеся еще пять лет назад во Франции. Это не совсем так. Венгер, когда у него появилась острая необходимость, обладал смелостью и предвидением, чтобы обратить внимание на семнадцатилетнего игрока. Но то, что он сделал с Тьерри, совсем невозможно сравнить с тем, как Дэвид Мойес, например, сначала поручился, а затем всячески защищал даже более молодого Уэйна Руни в «Эвертоне» или как Венгер самолично взращивал Сеска Фабрегаса или Джека Уилшира в «Арсенале». Начнем с того, что у эльзасского тренера просто не имелось на это времени. С самого начала сезона «Монако» демонстрировала тревожные признаки слабости, поэтому ставка на Тьерри была обусловлена отнюдь не примеркой того, что может ожидать его в будущем, но более насущными проблемами. Матч с «Ниццей» показал, что Тьерри не стал решением стоящей перед клубом проблемы, по крайней мере не на тот момент. Когда он на шестьдесят четвертой минуте покинул поле, его команда проигрывала 0:2 в дерби Лазурного Берега, привлекавшем десятитысячную толпу болельщиков, как минимум половина которых болела за соседний клуб: такова цена, которую ты платишь, играя за «Монако». Следующая игра принесла очередное поражение, 0:1 в пользу «Гавра». Анри вышел на замену на последние полчаса и не показал в атаке ничего большего, чем в своем дебютном матче на стадионе «Луи II». Ослабленную травмами, разрываемую внутренними противоречиями и интригами, которые частично объясняют, почему отставка Венгера произошла так быстро и в такой грубой форме, команду «Монако» после семи матчей от зоны вылета отделяло три очка. Тренера, который только летом жестко отказался от предложения мюнхенской «Баварии» в надежде, что ему дадут полную свободу действий в восстановлении клуба, уволили через несколько часов после того, как генеральный директор клуба назвал его «памятником Монако». Такое решение, а особенно манера, в какой оно принималось, потрясли французский футбол. Жерар Улье, к которому обратились с предложением занять вакантную позицию, отверг его, не думая ни секунды. Правда, не все были столь же принципиальны. Такие «наемники», как Раймон Гуталс и Бора Милутинович, выразили свою заинтересованность разобраться с заклятием на Ле-Роше. Однако клуб решил справиться с неразберихой внутренними ресурсами и выбрал тандем из двух бывших игроков «Монако», Жана Пети и Жан-Люка Эттори – они занимали свою временную должность до февраля 1995 года, когда место главного тренера занял другой бывший игрок клуба – Жерар Банид, он и останется в этом качестве до конца сезона. Тьерри пребывал в это время в запасе, так как очевидно, что Пети, Эттори и Банид по вполне понятным причинам разыгрывали карту опытных игроков. Сначала это была борьба за выживание, а затем – ровный подъем к верхней трети таблицы. Несмотря на то что Тьерри сыграл только шесть матчей в чемпионате, во всех случаях выходя на замену, он привлекал внимание широкой публики, особенно после того, как эффектно оформил дубль в ворота «Ланса» 28 апреля 1995 года. На двадцать второй минуте Микаэль Мадар получил травму головы, что заставило Банида обратить внимание на своего молодого нападающего. Все, что Анри совершил в этом матче, прекрасно дополняя Юрия Джоркаеффа, – это унизил своего будущего, правда мимолетного, партнера по «Арсеналу» Гийома Вармюза: вратарь в тот день вытащил из сетки шесть мячей. Первые два гола Тьерри представляли собой шедевр, равный всем последующим в его карьере по технике, интеллекту – и самоуверенности. Джоркаефф увидел, как его молодой напарник мчится к воротам, и понял, что тот может выйти один на один; он несколько переусердствовал с пасом, однако это заставило Вармюза выйти на его перехват – он был уверен, что будет на мяче раньше Тьерри, который тем не менее опередил вратаря, уведя мяч прямо из-под перчаток. Однако сделать предстояло еще многое. Сначала обыграть Вармюза – это Тьерри мог сделать, только удаляясь от ворот, поэтому из штрафной он был вытеснен. Оттуда, с расстояния 16,5 метра, он бросил взгляд на защитников, лихорадочно бросившихся оборонять свои пустые ворота. Угол для удара был настолько острым, что, казалось, у Тьерри не было иного выбора, как отдать передачу кому-нибудь из приближающихся партнеров. Но у Анри появились другие планы. Показалось, что принятие решения заняло вечность. Наконец он отправляет мощный крученый мяч в «паутину», как говорят французы, прямо в угол между перекладиной и дальней штангой. Этот ошеломляющий гол достоин быть включенным в список претендентов на лучший гол в сезоне; запомнился он даже не совершенством исполнения, а дерзостью – и заодно простым фактом находки Анри ответа на неразрешимый вопрос. Много позже, когда я спросил Арсена Венгера, что же именно сделало Тьерри «превосходным» в его глазах, от ответил: «Высокий футбол постоянно предоставляет игрокам бесконечное количество возможностей: из них игроки должны выбрать только одну в течение доли секунды. Великий игрок, такой как Тьерри, почти всегда найдет то единственное решение, которое, как вам казалось с края бровки, вообще не существовало в природе». Этот гол, первый в профессиональной карьере Анри, вне всякого сомнения, «превосходен» в том смысле, в каком Венгер понимал это прилагательное; и если, забив такой мяч, он не становился сразу же «великим» игроком, то его удивительный потенциал заметили наблюдатели, для которых раньше он был не более чем одним из многих имен в составах национальных юношеских сборных. Комментатор «Франс Футбол» на этой игре говорил об «откровении» и дал Тьерри максимальную оценку, пять баллов из пяти. Эта игра также стала первой для молодого игрока еще в одном смысле: он не мог скрыть своего восторга, когда после финального свистка его бросились разыскивать журналисты. Тренинг по обращению со средствами массовой информации – о, что за счастливые дни! – появится только в будущем, в 1995 году, но самый пристрастный менеджер по коммуникациям восхитился бы теми несколькими интервью, которые вышли на следующий день после матча с «Лансом». «Во-первых, я хочу поблагодарить моих товарищей по команде, а также Микаэля Мадара, о котором я сейчас думаю. Я забил только благодаря им», – повторял Тьерри снова и снова. Он мог «изображать» скромность без особого нажима и усилия, даже если слова его звучали иронично, когда на вопрос тележурналиста он ответил: «Я надеюсь играть в клубе второго дивизиона, и если мне удастся отыграть несколько игр хорошо, то и произвести впечатление на клуб первого. Никогда нельзя знать наверняка. Все, что я хочу – это добиться успеха… неважно, где это произойдет – в Лилле, Сен-Этьене. Я хочу играть за клуб первого дивизиона. Это то, чего я хотел еще мальчишкой». Это стало весьма примечательным контрамбициозным заявлением из уст футболиста, который вот уже на протяжении трех лет состоял на балансе одного из крупнейших французских клубов и который сделал дубль в ворота английской команды в составе французской национальной юношеской сборной в сентябре 1994 года. Его слова побудили Жерара Улье, технического директора французской сборной, сказать следующее: «У него имеются способности побороть защитников, он очень хорошо владеет мячом. У него также прекрасный потенциал мощности, силы, которые он может использовать, чтобы обгонять своих соперников. Он бомбардир будущего. Когда он доработает завершающий удар по воротам, он приблизится к самой вершине игры». Слова отнюдь не о материале для второго дивизиона. Однако когда я пересматривал отрывки из этого интервью, не слова Тьерри потрясли меня больше всего, а его акцент. Те, кто привык к его вылизанной манере обращения в «Арсенале», поразились бы, насколько провинциально звучала тогда его речь; его утрированное, грассирующее «ррр», указывающее на его происхождение так же явно, как отсутствие звука «х» в эстуарном английском – ох, какая это большая разница с «крутым», уверенным в себе, космополитичным метросексуалом, от которого позже сходили с ума все британские рекламщики. Он также выглядел весьма неуклюжим перед камерой. Возможно, он был слишком застенчив или просто слишком молод. Дреды, он отрастил их как дань признания Рууду Гуллиту, чей автограф он ценил больше всего в своей коллекции, больше походили на не слишком удачную имитацию имиджа Франка Райкарда – они придавали ему какой-то неловкий вид, что шло вразрез с той уверенностью, которую он демонстрировал в других местах, особенно после того как он сделал первые шаги в сторону лучшей команды. Ди Меко рассказывал мне, как Тьерри любил шутить, особенно за чужой счет. Например, пробросить мяч между ног «крутого» соперника. «Если я вижу такую возможность, я это делаю, ничего не могу с собой поделать. Я просто обязан это сделать», – признавался он позже, после того как Эрик ди Меко попался в его ловушку и стал жертвой его уловки, но заставил заплатить за нее, силой перехватив мяч. Это пристрастие к стебу и привычка «задирать» никогда его не покидала. Когда он находился в «Ювентусе», то организовал соревнование по обыгрышу «в очко» вместе с другим «крепким орешком» Эдгаром Давидсом, который, к счастью для Анри, увидел смешную сторону и принял «вызов». Один факт не вызывает никаких сомнений: те, кто жил и работал вместе с семнадцатилетним игроком, знали, что «настоящий» Тьерри куда более уверен в себе, чем тот имидж, который он хотел представить всему остальному миру. Его время еще не пришло: несмотря на дубль в ворота «Ланса», а эти моменты вновь и вновь показывали французские национальные каналы, Банид не выставлял его в основном составе «Монако» до самого последнего тура, тогда матч закончился поражением 0:2 в Метце, но к тому времени клуб уже обеспечил себе шестое место и получил путевку на Кубок УЕФА. Такая ситуация казалась весьма заметным поворотом в судьбе клуба после увольнения Венгера в начале осени; однако это не шло ни в какое сравнение с теми чудесами, которые ожидали подростка-вингера в последующие два года, учитывая, что к тому моменту он выходил на поле «статистом» и вклад его нельзя назвать существенным. За то, как сложилась карьера Анри в следующие два года, он должен поблагодарить нового тренера Жана Тигана, хотя благодарность – совсем не та награда, которую Тигана получил от своего протеже. Причиной тому был тот факт, что Тьерри являлся протеже в самом прямом смысле этого слова – не как любимчик учителя, а как тот, кого защищают, с кем обращаются бережно, с симпатией и должной твердостью. Анри получил от Тигана все вышеперечисленное. Сначала он расцвел под чутким и разумным тренерским руководством, затем чуть не потерял все благодаря юношеской гордости и нетерпению, подстрекаемый бессовестными «друзьями» и советниками, которые стаей устремились в его сторону, как только стало очевидно, что он обладает необыкновенным и потенциально очень прибыльным талантом. Огромной заслугой этого тренера является тот факт, что тогда Тьерри просто спасли от самоуничтожения. Этот период в карьере Анри почти полностью забыт во Франции, и о нем мало кто знает за ее пределами. Однако причина, по которой я посвятил довольно большую часть книги этому эпизоду, заключается не только в этом. Без понимания этого смятения, чуть не поглотившего «восходящую звезду французского футбола» (именно так называли футболиста в то время), абсолютно невозможно понять будущего короля «Арсенала», ставшего изгоем «Барселоны» и шоуменом в профессиональной футбольной лиге Америки. Для любого, кто болел за французскую сборную в середине 1980-х годов (те, кто болел за эту блистательную команду, как правило, склонялись к тому, чтобы не обращать внимания на происхождение ее игроков), Жан Тигана навсегда останется одним из ключевых игроков «магического квадрата» (le carre magique) вместе с его тогдашними партнерами по «Бордо» Аленом Жирессом и Луисом Фернандесом и, конечно же, Мишелем Платини. Это они привели сборную моей страны к ее первому международному титулу – на чемпионате Европы – 1984. Тигана мог, а быть может, и должен был принести чемпионскую звезду на футболки «синих» до того, как Анри стал лучшим бомбардиром после чемпионата мира 1998 года. Севилья, 1982 год, Гвадалахара, 1986-й: да спросите любого француза об этих легендарных матчах с Западной Германией (проигранных так жестоко) и с Бразилией (выигранный по пенальти, после грандиозного атакующего футбола с обеих сторон); их горло сводит судорогой, а глаза увлажняются. Вряд ли будет преувеличением сказать, что никакая другая национальная сборная в истории, разве что за исключением югославской команды, которую лишили права выступать на чемпионате Европы в 1992 году из-за развернувшейся в стране гражданской войны, имела такой талантливый, такой сбалансированный центр поля, каким обладала тогда Франция. Жан Тигана являлся его неутомимой динамо-машиной, настоящим борцом, чей прорыв по правому флангу – на 119-й минуте, ради всего святого! – позволил Платини добить португальцев в полуфинале Евро-1984. Потрясающий футболист, сыгравший за национальную сборную пятьдесят два раза, заслуживает много большего; после завершения карьеры футболиста в 1991 году он моментально обратил на себя внимание в качестве тренера. Под его руководством лионский «Олимпик» занял второе место в чемпионате 1994/95 после блестящего «Нанта», после чего ему предложили годовой пролонгируемый контракт с «Монако». Практически все звали его Жано[10], но за этим невинным прозвищем стоял отнюдь не такой спокойный и безобидный персонаж, как можно было бы предположить. Если говорить начистоту, то Жано – это тот еще брюзга и зануда, и уж если говорить стереотипами, то он намного больше смахивает на строгого и молчаливого жителя Йоркшира, чем на жизнерадостного и легкого в общении западноафриканца, которым он должен бы быть. Он также стал для Тьерри идеальным наставником в идеальное для футболиста время. Тигана никогда не стремился добиться популярности среди кого-то, включая журналистов и футболистов. Он был и остается жестким, бескомпромиссным, иногда резким, но, как правило, не без причины; он был и остается также хорошим судьей для игроков. В случае с Тьерри он знал, что ему периодически надо показывать и использовать кнут, в то время как другие пытались соблазнить юношу пряником. Сезон 1995/96 стал для игрока переходным в том, что касалось отношений с клубом и тренером. Продвижение «Монако» в Еврокубке довольно быстро оборвал Тони Йебоа, выдающийся футболист, игравший в весьма средней команде «Лидс Юнайтед». «Монако» потерпела унизительное поражение 0:3 на домашнем стадионе в первом матче первого круга соревнований, где все три гола забил нападающий из Ганы. Вышедший на замену Анри, казалось, выполнял при этом роль стороннего наблюдателя. Пути назад после такого поражения быть не могло. Во французском чемпионате, где Тьерри забил три гола и сделал пять результативных передач, отлично проведенная вторая половина сезона выдвинула «Монако» на третье место, что обеспечило клубу право снова принять участие в Кубке УЕФА. Бразильский нападающий Сонни Андерсон, забивший двадцать один гол в тридцати четырех матчах чемпионата, во многом содействовал такому успеху. Вся эта статистика указывает, что у Тьерри не было шансов утвердиться в качестве нападающего, которого Тигана безоговорочно поставил бы в стартовый состав команды. «Монако», летом потерявшая удивительного изобретательного Юрия Джоркаеффа, перешедшего в ПСЖ, находилась в стадии восстановления. Давался этот процесс нелегко, несмотря на то что в составе команды имелся Андерсон, признанный гарант победы в матче, и блестящий бельгийский плеймейкер Энцо Шифо. Однако оба футболиста переживали какое-то редкое проклятие «бесплодия» в первой трети чемпионата. Срочно требовались молодые, но уже зарекомендовавшие себя игроки, такие как Фабьен Бартез, который только что покинул марсельский «Олимпик». Ставить в состав непроверенные таланты вроде Тьерри было бы сродни самоубийству. Приоритетом для Тигана на тот момент являлась постановка правильной цели и организация группы игроков, известных своей изменчивостью и которых, по ходившим слухам, можно легко разорвать на куски. Надо иметь в виду, что в этот период к Тьерри все еще присматривались (пристально, но все же) и очень многие в клубе считали, что в далекой перспективе больше шансов у двадцатиоднолетнего левого защитника Мануэля Дос Сантоса, чем у его подростка-партнера. Имя Тьерри не упоминалось ни разу в длинной предсезонной статье в журнале «Франс футбол», посвященной тигановскому «Монако», и, когда его игра на левом фланге привела команду к победе 3:1 в первом туре, это вызвало удивление. Он был не столько неизвестной величиной, сколько неизвестным, точка. Тренер, быть может, оставил бы Тьерри в стартовом составе несколько дольше, но в следующем матче против «Ниццы», который также окончился победой «Монако» 2:1, игрок получил травму, что вынудило его оставить поле; однако, вероятнее всего, как это обычно бывало, он бы держал его на роли «джокера», на скамейке запасных и вводил в игру под конец матча, когда силы оппонента иссякали. Его скорость могла бы внести сумятицу в их усталые ряды. В своей команде «Монако» Тигана видел схему 4–3–3 по умолчанию, где Мадар и Икпеба с флангов поддерживали несокрушимого Сонни Андерсона, за ними располагалось многообещающее трио полузащитников, состоящее из Эмманюэля Пети, Энцо Шифо и Али Бенарбиа. Датчанин Дэн Петерсен и либерийский футболист Кристофер Вре, еще один футболист из «Монако», впоследствии также надевший майку «Арсенала», обеспечивали Тигана дополнительными атакующими опциями. В эту же группу входил и Тьерри, но Тигана предпочитал использовать его «экономно»: двадцать минут там, полчаса здесь, как, например, 29 августа, в день, когда девятнадцатилетний Патрик Виейра становится капитаном «Канна». Тьерри забил в этот день свой первый мяч в матче с «Лиллем». В моменты «кризисов», как, например в матче с ПСЖ, когда Тьерри вышел на поле только на восьмидесятой минуте, Тигана больше рассчитывал на своего молодого вингера как на последнюю или предпоследнюю надежду, когда, казалось, «Монако» исчерпал все свои ресурсы. С середины сентября до середины октября Анри в совокупности провел на поле чуть больше 60 минут, и полузащитнику пришлось ждать, пока в двенадцатом туре чемпионата он снова не вышел в стартовом составе. В том матче против «Монпелье» он забил свой второй гол в сезоне. Следующий матч, против «Канна» (Виейра к тому времени уже перешел в «Милан»), снова замена и снова ожидание на скамейке – и так до конца этого сезона, вне зависимости от того, в каких соревнованиях выступала команда – в чемпионате или Кубке Франции, где «Монако» вышла в четвертьфинал. Это отнюдь не означает, что Тигана был в меньшей степени осведомлен об игровых качествах футболиста, чем все остальные тренеры, которые призывали Тьерри в команду, когда юношеские сборные Франции (до 17 и затем до 18 лет) играли международные матчи. Более того, Тигана одним из первых заявил, что он считает Тьерри истинным кандидатом во французскую сборную на чемпионат мира – 1998; но самому Анри он этого не сказал. Это было стилем Жано. Намного более ценным и важным для него являлось отточить этот редкий талант не спеша, терпеливо, и если для этого ему необходимо оставить его на скамейке запасных из опасения, что он «выгорит», зря потратит силы, – значит, так тому и быть. В глазах Тигана (читателям двадцать первого века, привыкшим слышать резкое недовольство тренеров после введения международного календаря матчей УЕФА и ФИФА, такое трудно даже вообразить) интересы клуба в конечном итоге ставились на второе место – на первое выходили интересы национальной сборной, в которой Жано так великолепно играл сам и для которой он сделал так много в качестве тренера; за что, кстати, он не получил практически никакого общественного признания. Следует отметить, что Тьерри особенно и не протестовал. Он также пытался обжиться в команде. Один из способов – культивация дружбы с Андерсоном, он постоянно искал его общества, подражал его манерам – например, натягивал гетры выше колен – привычка, которую он увез с собой в Англию, Испанию и Америку. Он восхищался атакующими способностями бразильца, что в конечном итоге поспособствовало осуществлению рекордного трансфера нападающего в «Барселону» в 1997 году. Вы, по всей видимости, думаете, что Тьерри преследовал только свои интересы, пристроившись в кильватер старшему товарищу, подобно рыбе-прилипале, следующей везде за крупной рыбой: Тигана гарантированно ставил Андерсона в стартовый состав, тогда как Тити был от такой позиции еще далек. Вы также можете проявить некоторое снисхождение и признать, что он вел себя как обычный, боготворящий кого-то подросток. Что касается меня, то я думаю, что происходило это по обеим причинам, и неважно, осознавал он это сам или нет. Слишком часто предполагается, что у игроков есть «карьерный план», когда по факту у них есть лишь удивительно близкие амбиции, и это совсем не одно и то же. Я задавал вот такой вопрос многим футболистам: «Когда вы поняли, что добились своего?» Очень немногие могли дать более или менее вменяемый ответ, а точнее, никто из них даже не задумывался поставить такой вопрос перед собой. Их прогресс являлся чередой переходов, случайных или нет, о которых они даже не задумывались, когда это происходило. И так происходит со многими из нас. Шанс либо хватаешь, либо упускаешь: все, что мы можем в данном случае делать, это стремиться к тому, чтобы они попадались на нашем жизненном пути, и это ровно то, что делал Тьерри. Привязанность к Андерсону, вне всякого сомнения, оказала влияние на его развитие как в пределах поля, так и за ним. Точка зрения, а я слышал ее неоднократно, что как будто бы все это являлось частью просто макиавеллиевского заговора, чтобы получить преимущество над конкурентами на своей позиции (например, нигериец Виктор Икпеба), кажется мне надуманной и подлой. Более того, Тьерри в каком-то смысле уже «сделал это» – не с «Монако», а в юношеской сборной (до 18 лет), где он играл вместе со многими бывшими учениками академии Клерфонтен. К концу сезона 1995/96 он провел за юношескую сборную Франции ровно тридцать шесть игр, забив в общей сложности двадцать три мяча. Это выдающийся результат для игрока, который, в общем-то, не является бомбардиром от природы. Еще лучше прошел чемпионат Европы 1996 года среди юношеских сборных до 18 лет, хотя сам чемпионат, сыгранный за одну неделю в июле во Франции и Люксембурге (вероятно, единственный случай, когда страна-организатор не прошла отбор к турниру, который сама же проводила). Франция, напротив, опираясь на преимущества игры дома, обеспечила себе вторую победу в таких соревнованиях спустя тринадцать лет после своего первого успеха[11]. Французы впервые имели такую сильную команду юниоров, и сомнительно, что это когда-либо еще повторится. Эти имена мы еще встретим не в первый и не в последний раз: Вильям Галлас, Николя Анелька, Давид Трезеге, Тьерри Анри, большинство из них – выпускники академии Клерфонтен – молодые «коммандос» Эме Жаке и Роже Лемерра, которые приведут Францию к неоспоримо самому высокому месту в мировом футболе в течение нескольких последующих лет. Следует особо отметить, что эта исключительная коллекция талантов могла бы и не достичь столь высоких результатов, если бы с ней не работала столь же исключительная группа тренеров и технического персонала. Во главе стоял Жерар Улье, которого передвинули с позиции главного тренера основной сборной – произошло это после неудавшейся попытки «синих» выйти на чемпионат мира – 1994, когда сборной было достаточно одного очка для выхода из отборочной группы – и это притом, что сыграть оставалось два домашних матча, в том числе с командой Израиля. У Жерара имелись в наличии два выдающихся ассистента – Жак Кревуазье и Крисчен Дамиано, оба ключевые фигуры в Клерфонтене. Только во Франции, я думаю, и только тогда, когда мысли о чемпионате мира – 1998 вертелись в голове у всех, имелась возможность собрать такую квалифицированную тренерскую команду для юниоров. Можно только помечтать о том, чтобы такая дальновидность смогла бы пережить самодовольство и благодушие, порожденные наступившим успехом. Жерар, которого пресса бездумно приковала к позорному столбу после фиаско 1994 года, был счастлив вновь заняться своим любимым футболом в компании этих молодых парней – на их уровне равным им еще не существовало в истории. Для начала, часть из них являлась сыновьями первой волны иммигрантов с афрокарибскими корнями, тех, кто вырос в многоэтажных домах пригородных районов больших французских городов, и в этом смысле Тьерри был просто одним из них. Их всех характеризовала некая безрассудность, им нравилось повеселиться, но наряду с этим все они обладали некой психической устойчивостью, необходимой для того, чтобы постоять за себя и за свои убеждения (такая черта характера к возрасту отношения не имеет). Это последнее качество жизненно необходимо в суровых условиях городского пригорода – или футбольной академии. В большой степени это было переходное поколение, не чуравшееся ценностей упорного труда и уважения к старшим – все это сегодня уходит в прошлое; и если вы думаете, что это просто нарекания сварливого немолодого писателя, пожалуйста, спросите у любого тренера, занимающегося с наследниками Тьерри после 2012 года, и затем прочитайте это снова. Сам Тьерри, после столкновений с Насри и ему подобными к концу его карьеры, первый же это подтвердит. Как бы там ни было, Улье построил крепкие отношения со своим «детским садом», который платил ему той же монетой. Особенно к бывшему учителю английского привязался Тьерри: вне всякого сомнения, он сравнивал несколько отстраненный и бескомпромиссный стиль Тигана с особым подходом Жерара – живи сам и давай жить другим («Он понимает, что мы молодые, что иногда нам надо посмеяться, иногда даже подурачиться»). Более того, Улье закрепил за Тьерри позицию в команде сразу же, как у него появилась такая возможность. «Я сделал его капитаном в первой же игре под моим руководством – это произошло осенью 1995 года, в матче против Германии, в юношеском чемпионате до 18 лет, – говорил мне Жерар. – В то время он играл на позиции центрального нападающего (за юношескую сборную, если не за «Монако», как мы видели), но осенью мы наткнулись на молодого парня, который не говорил по-французски и о котором мы слышали от Луиса Фернандеса, на тот момент тренера «Пари Сен-Жермен». Этого молодого игрока звали Давид Трезеге – имя, знакомое Улье. «Когда Давид родился, – вспоминает он, – я жил в Не-ле-Мин и играл против его отца, Хорхе, выступавшего за «Руан». Он мог бы играть и за национальную сборную! Давиду не исполнилась и восемнадцати лет, когда я впервые вызвал его – случилось это осенью этого же года, – он забил два мяча в первом матче и еще два, когда мы одержали победу над Чехией 6:2. После этого дебюта дело решилось. Тьерри передвинулся на левый фланг». В очередной раз. Трезеге к тому времени уже стал партнером Анри по «Монако», после того как «Пари Сен-Жермен» не смог справиться с документами, требовавшимися для его регистрации. Луис Фернандес был настолько раздосадован некомпетентностью административного аппарата своего клуба, что сам порекомендовал молодого игрока своему бывшему товарищу по команде, «синему» Жану Тигана – о таком жесте он, вероятно, позже сожалел. В глазах «Лучо» Франция не могла позволить себе терять такой талант. Его интуиция и великодушие некоторым образом будут щедро вознаграждены: Давид тосковал по ПСЖ все пять сезонов, которые он провел в княжестве, зато национальная сборная получила одного из самых забивных форвардов в мире; в противном случае он вернулся бы на родину своего отца, в Аргентину, где он и приобрел свой особый стиль игры – в клубе «Платенсе» он начинал мальчиком, потом подростком, пока его родители не переехали обратно в Буэнос-Айрес. Фернандес родился в испанском городе Тарифа, а Тигана – в Бамако, в то время столице французского Судана; страна стала называться Мали после деколонизации – оба они продемонстрировали патриотизм, который должен показать вам все, что необходимо знать о том, как задолго до black-blanc-beur[12] радужной команды 1998 года «синие» стали одной из движущих сил интеграции во Франции. Аналогично, если вы простите меня за то, что я забегу ненадолго вперед, когда Эме Жаке попросил о поддержке у тренерского штаба в предшествующем легендарному чемпионату сезоне, Жан Тигана, не задумываясь, изменил состав клубной команды, чтобы удовлетворить потребности национальной сборной. Лилиан Тюрам переместился на правый фланг защиты, в то время как Тьерри, постоянно менявшийся местами с Трезеге, получил лучший возможный шанс подойти к мировому первенству на пике своей формы – все это происходило еще в момент, когда место в сборной не было окончательно закреплено за молодым игроком. Вот уж действительно впору сказать: O tempora, o mores! Но вернемся к Жерару. «Существует несколько типов капитанов команд – есть люди, которые много кричат, есть организаторы, как Дидье Дешам, а есть те, кого я называю «технические лидеры». Жуниньо Пернамбукано был для меня таким в Лионе, и таким же являлся Тьерри, когда мы играли за юношескую сборную до 18 лет. Его нельзя называть природным оратором, тем, кто чувствует себя свободно, обращаясь к аудитории; но у него очень хорошо получается положить руку на плечо молодого партнера и в деталях объяснить ему какой-то особенный аспект игры, «техническо-тактическую» сторону того, что происходит на поле. Из всех игроков, с которыми мне приходилось пересекаться, никто не любит и не понимает футбол лучше, чем Тьерри. «Карра» [Джейми Каррагер], который питается и дышит только футболом, и то не такой ненасытный, как Тити. Упомяните, например, игру между «Ле-Маном» и «Генгамом» – и будьте уверены, что он не только ее смотрел, но может назвать состав обеих команд и вспомнить все ключевые моменты встречи»[13]. Один из его партнеров по сборной на юношеском чемпионате Европы 1996 года позже признавался – правда, анонимно, – что «Анри никогда не использовал голос. Он не был «боссом» в том смысле, в каком люди понимают это слово». Один из французских тренеров, бывший вратарь «Бордо» Филипп Бержеро также выражал сомнения в способности Тьерри руководить: «Нападающий обязан быть эгоистом, а капитану это противопоказано. Есть ли у него те черты характера, которые способны сплотить войска?» Такие брожения в умах будут наблюдаться довольно длительный период и создадут особый резонанс у болельщиков «Арсенала»; однако никто не высказывал их, когда Франция одержала победу в матче с Испанией 1:0 30 июля 1996 года. Тогда Тьерри забил на двадцать шестой минуте. Этот гол стал одним из двух, в принципе забитых им в финальных матчах. Другой победный гол случился только в 2003 году в матче за Кубок конфедераций. Эту статистику его критики никогда не позволяли ему забыть. Мяч, приведший Францию к трофею, оказался в воротах противника на малюсеньком стадионе «Лео Лагранж» в Безансоне. Он обеспечил выход команды в финальный турнир чемпионата мира – 1997 среди юношей до 20 лет и отнюдь не являлся эталоном красоты – скорее неловкое движение ногой, мяч отскочил от колена – никакого эффектного удара. В такой манере команда продолжит играть весь турнир: эффективно, но без особого стиля, без «изюминки», которую можно было бы ожидать от такого созвездия талантливых футболистов. В скоротечном групповом турнире команда Улье одержала две победы – над Венгрией и Португалией – с преимуществом в один гол, а затем сыграла вялую ничью со сборной Бельгии. Анри, номинальный лидер, обладатель капитанской повязки, формирующаяся звезда, не показал лучшей игры в сборной, несмотря на то что участие в этих соревнованиях можно считать его дебютом на по-настоящему большой сцене. Трезеге забил четыре из пяти голов своей команды; вот кто должен был уйти с поля под аплодисменты, однако этого не произошло[14]. Ах, Трезеге. В зависимости от того, кого слушать, Тати и Давид были как братья или как самые закоренелые враги; или и то, и другое. Официальная версия, или в данном случае заголовок в «Журналь дю диманш», в котором вышло совместное интервью игроков спустя несколько месяцев после триумфа 1998 года, гласил: «друзья навеки». Тити увидел Давида, всего на несколько месяцев моложе его, когда тот распаковывал багаж по приезде в Монако летом 1995 года. Он едва мог сказать по-французски два слова – oui или non. Тьерри моментально ощутил симпатию к этому застенчивому аргентинцу и сделал все, что в его силах, чтобы он почувствовал себя как дома в этой новой и озадачивающей среде. Он также восхищался им как футболистом, с которым тренировался каждый день: Трезеге уже тогда являлся типичной «лисой в клетке»[15], центральным нападающим, обладавшим необычным даром «вынюхивать» голы, то есть находить единственно возможную точку встречи с мячом, из которой его можно забить, закрутить, боднуть, затолкать в сетку. Давид был прирожденным бомбардиром, таким как Филиппо Индзаги, Уго Санчес или Герд Мюллер. Он обладал такими качествами, каким Тьерри мог бы попытаться обучиться, но никогда не отточил бы их до такого совершенства – когда умный расчет в игре неотличим от инстинкта. Я хорошо помню потрясающий разговор с Тьерри на стадионе «Хайбери», после того как Трезеге побил еще один рекорд, играя за «Ювентус»; я ожидал, что Анри поприветствует старого товарища по команде, однако произошло совершенно другое. Анри пустился в анализ игры Давида, как тот сам создал такую голевую ситуацию – шаркая ногами, как в танце мэдисон, он старался показать, как его друг не один, не два, а три раза начинал стремительный рывок в пределах штрафной площадки, он перепахивал ее от линии до линии, выигрывая пространство, которое ему требовалось, чтобы обыграть вратаря, ожидая бог знает сколько, чтобы мяч оказался непосредственно в той точке, откуда он мог пробить так, что вратарь был бессилен что-либо сделать. Из всех воспоминаний, которые я храню о Тьерри, это одно из самых ценных. Я позвонил в редакцию, чтобы сообщить: Тити только что сказал мне удивительные слова и… а что конкретно? Моя запись интервью походила на патологоанатомический отчет о вскрытии и оказалась совершенно бесполезной. Но красота состояла в том, как трогательно, с каким восхищением Тьерри говорил о чуде, сотворенном Давидом на поле, и которое ему, шоумену, правящему в «Арсенале», было не под силу. Вот это для меня и был настоящий Анри – истинный ценитель футбола: человек, любящий футбол безоговорочно, способный настолько раствориться в этой своей любви, что любые идеи о соревновании как таковом для него больше не существовали. Однако Трезеге был соперником, и соперником в самом опасном смысле. Если бы он добился успеха в «Монако», будь то юниорская или – рано или поздно – первая команда, то он стал бы настоящим препятствием на пути прогресса Тьерри. Отношения с Икпеба, Мадаром и Петерсеном в «Монако» и без того складывались непросто. Франция, с достоинством проявившая себя на чемпионате Европы – 1996, проиграв полуфинал по пенальти Чехии, в основном полагалась на схему 4–3–2–1, где два атакующих полузащитника питали мячами единственного центрального форварда (роль, на которую Трезеге подходил намного больше, чем Тьерри). Этими двумя упомянутыми игроками должны были стать Джоркаефф и Зидан, поскольку Кантона к тому времени решил покинуть уравнение Эме Жаке. В идеальном мире Тьерри видел бы себя в тандеме с Давидом на острие схемы 4–4–2 или в качестве центрального нападающего в системе 4–3–3, но Жаке никогда бы этого не допустил. В любом случае идея о том, чтобы тренер национальной команды выбрал более одного тинейджера в команду из двадцати двух игроков для участия в чемпионате мира казалась фантастической, тем более что Тьерри, Трезеге – и Анелька – пока даже не могли располагать гарантированным местом в стартовом составе своих клубов. Сам Тьерри делал все возможное, чтобы разрядить копившийся потенциал напряженности между ним и Трезеге. Будучи четким и охотно идущим на контакт собеседником, Анри не раз подчеркивал, что, приняв на себя роль капитана в юношеских командах сразу же, как только его начали приглашать в национальную сборную, он был лишь первым среди равных и выбрали его только потому, что он сыграл несколько матчей в высшем дивизионе, а они – нет. Читая многочисленные интервью того времени, которые он давал, будучи еще восемнадцатилетним юношей, я не мог не заметить, что все они практически взаимозаменяемы с теми, которые он давал позже, когда стал самым мощным символом восхождения «Арсенала» на вершину английского футбола. Он предстает скромным, но уверенным в себе, готовым похвалить других, щедрым по отношению к тренерам, грозящим пальцем тем, кто принижает коллективный характер игры – да он просто идеален. И вы начинаете задумываться: а как же Трезеге? Ты что, его боишься, Тьерри? Сравните ответы, которые оба дали репортеру «Журналь дю диманш», спросившего их: «Были ли такие моменты [во время чемпионата мира – 1998], когда вы друг друга жалели?» Трезеге ответил: «Когда Тьерри получил травму в матче с Парагваем. Я реально думал, что чемпионат мира на этом для него закончится». Анри сказал: «Я не задавал себе вопросов по поводу Давида, даже когда он сидел на скамейке запасных, у меня не было времени об этом думать. Когда ты думаешь о титуле, ты не можешь задавать себе таких вопросов, кто как и вместо кого играет». Динамика их взаимоотношений служила темой для разговоров во французском футболе на протяжении нескольких лет, когда оба форварда играли за национальную сборную. Предполагалось, что Тьерри использует свой все возрастающий авторитет, чтобы ослабить позицию своего «друга» – не напрямую, конечно, но, например, выступая за изменение плана игры таким образом, чтобы это могло только помешать Давиду проявить себя в игре так же блестяще, как в играх за «Ювентус» в Серии А. Постоянные инсинуации такого рода доставляли Тьерри большую боль; я часто слышал от него жалобы на тех «людей» (слово, наполнявшееся презрением в его голосе), которые язвят в его сторону, сидя за своими столами и строча выдумки для своих читателей, которые, читая их, без труда догадываются, что он, Тьерри, завидует своему товарищу по «Монако». «Да никто так высоко не ценит Давида, как я! – восклицал он. – Я знаю, мы можем вместе играть – разве мы недостаточно часто это делаем?» Широкая аудитория, однако, оставалась глуха к его протестам. Чем больше он выражал Трезеге преданность и восхищение, тем больше предполагалось, что делает он это для того, чтобы скрыть свою неприязнь. Правда состоит в том, что оценка, которую Тьерри давал своему бывшему партнеру, могла кардинально меняться в зависимости от того, говорил он это на микрофон или без – и это не единственный футболист, в отношении которого он занимал такую двойственную позицию. Я вспоминаю другого известного защитника Премьер-лиги: по отношению к нему Тьерри всегда открыто признавал большое уважение на публике и с наслаждением рвал на части в более приватных разговорах. Поэтому если он мог вести такую двойную игру в случае с N, то почему это изменится по отношению к Трезеге? Что до меня, то я думаю, разница существовала; больше всего ранил Тьерри тот факт, что людей, разделяющих мою точку зрения, было ничтожно мало, и он бессилен был что-то сделать, чтобы изменить отношение большинства. Невинность тех благословенных дней юношества уже давно стерлась. Правда в том, что тогда светила только одна звезда, и звалась она Тьерри Анри. 4 Предательство Двенадцать месяцев спустя, к концу сезона 1996/97, за два месяца до своего двадцатилетия, Тьерри уже достиг больше, чем любой другой французский игрок своего поколения. Журнал «Франс футбол» выбрал его лучшим молодым игроком года, и он победил в молодежном (до 21 года) чемпионате Европы; он стал чемпионом Франции и дошел до полуфинала Кубка УЕФА с «Монако»; Эме Жаке вызвал его в сборную – и все ожидали, что в недалеком будущем он займет там постоянное место. Именно в это время он рисковал поставить безвременную точку в своей карьере, так как неожиданно оказался в центре скандала, который мог стоить ему намного больше, чем выплаченный штраф, и цена, которую он в результате заплатил, была с его суммой несопоставима. Несколько месяцев спустя он вспоминал: «В один год я повидал все и постарел на десять лет». Он также пересмотрел свои отношения с человеком, которого он боялся, любил и боготворил больше, чем кого-либо другого. Сделанные им выводы, должно быть, ранили его очень глубоко. Тьерри не осталось ничего больше, как ослабить нить, связывавшую его с отцом с тех самых пор, как Тони попросил своего шестилетнего Тити забить ему пенальти на цементном покрытии парижского пригорода. Если подумать, то все начиналось очень многообещающе. Тьерри, капитан чемпионской молодежки, воссоединился с группой Тигана после коротких каникул. Эрик ди Меко не забыл, как Тьерри молнией метался по полю в свою первую игру в сезоне, которая стала третьей для «Монако» и которую клуб выиграл со счетом 2:0, победив «Канн» на стадионе «Ла Бока» 28 августа: «Там стояла такая жара, я совершенно измотался – я только что вернулся с чемпионата Европы в Англии. Мне тогда уже было около тридцати пяти, и я бегал со скоростью две мили в час, не более. А Тьерри носился со скоростью 2000 миль в час. Но мы играли на одном фланге в тот день, и мне это понравилось. Он чертовски хорошо отработал тогда». Та игра задала тон последующим пяти месяцам, и у Тигана скоро не осталось выбора: старт за стартом он включал игрока в основную команду – журналисты «Экип» называли его не иначе как «бриллиант» или «феномен», а дикторы на стадионе «Луи II» – Тити Анри. Такая смесь преувеличения и фамильярности была явным признаком того, что Тьерри «пришел», чтобы остаться. Голы следовали один за другим, некоторые из них просто потрясающие, как, например, первый гол «Страсбургу» 13 ноября, который французское телевидение назвало «ударом гения». Месяц спустя он открыл свой европейский счет, выйдя на замену (такое случалось все реже и реже), чтобы забить один из четырех голов, обеспечивших эффектный разгром «Боруссии» (Менхенгладбах). При такой сокрушительной победе выход в третий раунд Кубка УЕФА становился простой формальностью. Роль Анри в предыдущем раунде, когда был повержен краковский «Хутник», также была определяющей. Тьерри «ходил по воде», пасуя Сонни Андерсону с левого фланга, когда у него самого возможности пробить по воротам не было. Что же касается «Монако», то после того, как команду усилили шотландцем из «Селтика» Джоном Коллинзом, чемпионский титул был у нее в кармане, казалось, еще с осени. Команда Тигана устремилась вперед с такой скоростью, что догнать ее не представлялось возможным. Она забивала в среднем по два гола за матч, наслаждаясь всплеском народной популярности, которой не знала раньше, даже когда во главе ее стоял Арсен Венгер. Да, они были настолько хороши, и Тьерри в том числе. Он являлся единственным чемпионом Европы среди молодежных команд, чье лицо узнавали на трибунах, когда игроков представляли болельщикам на стадионе «Парк де Пренс», незадолго до того, как 9 октября первая сборная разгромила турок 4:0. Насколько далеко он мог пойти? Жан Тигана оставался сдержанным, указывая журналистам на те случаи, когда молодой игрок «сдувался» после удачно проведенного периода, когда эйфория свалившегося успеха перебивалась травмой, отстранением или безликой игрой. Один из тренеров молодежной команды, Поль Пьетри, даже позволил себе высказаться в том духе, что по сравнению с сейчас уже забытым нападающим «Страсбурга» Дэвидом Зителли о Тьерри и говорить нечего. У Анри имелся свой фан-клуб, конечно. Например, Раймон Доменек, тренер французской сборной до 21 года, был одним из его активных членов. Не он ли включил Тьерри в состав команды в товарищеском матче против Норвегии сразу же, как только Анри смог играть за Espoirs?[16] «Если он продолжит такими темпами, – пророчествовал Доменек, – то я убежден, что он станет потенциальным кандидатом в первую сборную на предстоящем чемпионате мира!» Один из редких случаев, когда Раймон по прозвищу Наука дал верный прогноз. Но в высоких иерархических кругах Монако председатель совета директоров клуба Жан-Луи Кампора и остальные члены совета все больше и больше тревожились за молодого игрока, по мере того как средства массовой информации боролись все настойчивее и жестче за минуту внимания «чудо-футболиста». Больше всего их беспокоило, что Тьерри упивался вниманием, он с радостью давал интервью, говорил невпопад и пьянел от этого первого глотка славы, не ожидая ничего взамен, кроме безоговорочного восхищения и уважения. Они также могли наблюдать, как в окружении игрока растет число прихлебателей. Если говорить начистоту, то большинство из них просто его домогались. Большинство, но не все. Некоторые хотели не славы, а денег. Таким образом, не только Франция проснулась при появлении необыкновенного таланта. История о том, как Тьерри Анри заставили поверить, что он смог бы и, более того, обязательно перейдет в мадридский «Реал» в 1996 году, никогда не получала детальной огласки за пределами Франции. Даже там вся запутанность сложившейся ситуации исключала возможность рассказать обо всем открыто, как оно того заслуживает. Слишком много сторон втянулось в историю, никто друг другу не доверял, слишком многие лгали. Растерявшись в океане лизоблюдов, лгунов и нахлебников, молодой Тьерри в какой-то момент осознал, что доверять он может только себе. Я слышал, что некоторые из его критиков утверждали, что именно это стало первым проявлением его манипулятивного характера. Они ошибаются. Они видели Тити в 1996 году в свете Анри на чемпионате мира 2010 года. Однако можно сказать наверняка, что Тьерри 2010 года, возможно, предстал бы перед нами совершенно другим человеком, если бы ему не пришлось пережить все то, что случилось с ним за четырнадцать лет до того. Согласно актуальным отчетам во французской прессе в «Экип» и «Франс футбол» особенно (эти издания следили за тем, как разворачивается сага день за днем), все началось с Майкла Базилевича (или Васильевича, были и другие варианты написания), который назвал себя «советником нескольких футбольных клубов по рекрутингу», однако лицензии, обязательной для агентов, аккредитованных ФИФА, у него не имелось. Этот Базилевич, или Васильевич, обладал действительно приятной внешностью, неким очарованием, воображением и контактами. Родом из Хорватии, он получил образование на Западе и особо активничал в Испании. Он приобрел известность более чем за десять лет до этого, когда стал вести дела Йохана Кройфа с такими чудовищными результатами, что полностью разорил его и последнему пришлось распрощаться с жизнью на пенсии и присоединиться к «Лос-Анджелес Ацтекс»[17], чтобы поправить свои дела. Жаль, что мне не хватит места описать здесь все перипетии этого разорения: инвестиции в свиноводство, счета в Швейцарии, неоднократные обвинения в предательстве, шантаж и надувательство и бесконечное барахтанье в угрозах о судебных процессах, которые, насколько мне известно, так и не состоялись. Важно в данном случае то, что Базилевич вышел сухим из воды, пострадала лишь его репутация, но не карьера. Семнадцать лет спустя, в октябре 1996 года, тот же самый Базилевич, присутствовал на неформальной встрече с руководством «Реала», где все сокрушались из-за отсутствия хорошего игрока на левом фланге, который мог бы усилить их атаку. Возникло имя Анри. Это не было случайностью, так как Тьерри уже стал одним из самых часто упоминаемых в европейском футболе игроков, он начал домашний чемпионат в прекрасной форме, и, пока осень только вступала в свои права, он уже успел забить шесть голов. Этот упомянутый ранее «бизнесмен», как он сам о себе говорил, попросил и получил мандат от испанского клуба: его задачей ставилось установление контакта с игроком. Если верить данным, опубликованным во Франции после того, как ФИФА положила конец всей этой истории, то Базилевич связался не с самим футболистом, но с Тони, он встретил отца Тьерри в роскошном отеле «Крийон» 29-го числа того же месяца. На встрече также присутствовали председатель «Реала» Лоренцо Санс и главный юрист клуба Хуан Антонио Сампер. Обсуждался пяти– или шестилетний контракт с Тьерри, который гарантировал месячный доход, эквивалентный 60 000 фунтам стерлингов, после уплаты налогов, плюс подъемные в размере ?800 000. Несложно представить, что у Тони голова пошла кругом от таких цифр, так как они значительно превосходили то, что платили французские клубы в то время; он также думал о той перспективе, что Тити, француз, наденет легендарную merengue[18], впервые после Раймона Копа. Согласно Базилевичу, отец Тьерри заверил делегацию «Реала», что контракт Тьерри с «Монако» заканчивается через восемь месяцев, 30 июля 1997 года, что являлось неправдой: соглашение стороны подписали до 30 июня 1998 года. Сам Тьерри, по-видимому, понятия не имел, какие игры с его собственным будущим происходят за его спиной: когда встреча в Париже закончилась, он был за сто километров от него, тренируясь перед матчем на Кубок УЕФА против «Боруссии» на стадионе «Луи II». Покинув «Крийон», почти сразу же Сампер и Базилевич вылетели в Ниццу, а оттуда доехали до Монако, где объявили Тьерри, что «Реал Мадрид» заинтересован в каких-то гарантиях со стороны самого игрока. Тьерри, потрясенный, сразу же позвонил своему отцу, тот посоветовал ему сидеть на месте и ничего не обещать. Но Тьерри не знал одной детали: два дня спустя после первого разговора в Париже Тони видели в Барселоне. Спустя буквально несколько дней, и это казалось совершенно невероятным, когда Тьерри дома смотрел итальянский футбольный канал, ему показалось, что он видел отца на трибунах «Сан-Сиро». Что это могло означать? С того самого момента он решил, что у него должен быть свой адвокат.