Херрготт Рад продолжал стоять на своем посту, ухитряясь сохранять вполне добродушный вид, хотя он озяб и настроение было паршивое. Да, это тебе не Андерслёв и не волнистые поля Сёдерслетта… С другой стороны улицы к нему протопал полицейский в форме. Обозрел Рада и остроумно справился: – Ну и как дела? – Ничего, – ответил Рад. – Рад? – Как вы сюда попали? – На автобусе. – Документы есть при себе? Рад достал удостоверение, полицейский взял его и начал медленно краснеть. Типичный представитель стокгольмской полиции. Рослый голубоглазый блондин с баками. – Едут, – тихо заметил Рад. – Тебе, пожалуй, лучше вернуться на место. Сержант козырнул и зашагал обратно через улицу. В двухкомнатной квартире на Капелльгатан Рейнхард Гейдт говорил себе, что все идет как по писаному. Он находился вместе с Леваллуа в комнате, которую они величали оперативным центром. Работали оба телевизора и вся радиоаппаратура. По всем каналам шел прямой репортаж о первом за невесть сколько лет визите видного американского государственного деятеля. Только одно беспокоило Гейдта. – Почему не слышно полицейской волны? – спросил он. – Потому что они не работают. Даже патрульные машины молчат. – Может, наши приемники не в порядке? – Исключено, – сказал Леваллуа. Рейнхард Гейдт задумался. Очевидно, сигнал «кью» предписывал полное молчание. Но в его списке кодов этот сигнал отсутствовал. Вероятно, им пользовались чрезвычайно редко. Леваллуа проверил все в сотый раз. Послушал на разных частотах. Покачал головой и заключил: – Совершенно исключено. Просто они молчат. Гейдт усмехнулся. Леваллуа вопросительно посмотрел на него. – Прелестно, – сказал Гейдт. – Полиция пытается таким способом заморочить нам голову. Ты видел здешних полицейских? – Не представилось случая. – Оттого тебе и непонятно, почему я смеюсь. Только что «хрю-хрю» не говорят. Он поглядел на экран телевизора. В эту минуту кортеж проезжал мимо большого универмага в Рутебру. Радио подтвердило этот факт и добавило, что толпа демонстрантов растет. Телекомментатор был не так речист, он оживился только тогда, когда камера панорамировала на полицейских и толпу вдоль восточной стороны шоссе. Впереди кортежа, в пятистах метрах, расчищая путь, шла полицейская машина. И такая же машина следовала за кортежем, предупреждая обгоны. Гюнвальд Ларссон наклонился и посмотрел вверх через ветровое стекло. – Ага, – заметил он. – Вот и один из вертолетов. – Вижу, – подтвердил Мартин Бек. – А ведь им положено быть над площадью Сергеля? – Ничего, еще успеют. Угадай, кто сидит в этом летательном аппарате. – Сенатор, – сказал Гюнвальд Ларссон. – А что, вот было бы гениально. Забрать его в аэропорту и высадить на крыше риксдага. – Правительство и он сам были против. Ну так кто, по-твоему, сидит в вертолете? Гюнвальд Ларссон пожал плечами. – Откуда мне знать. – Мальм. Я сказал ему, что это будет идеально с точки зрения связи. Сразу клюнул. Так и летит с самой Арланды. – Ну, конечно, Мальм, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Он ведь у нас помешан на вертолетах. Рейнхард Гейдт предвкушал потеху. Он видел потасовку у въезда в Хагу и знал, что осталось совсем немного. Леваллуа сохранял сосредоточенный вид. Смотрел на свои приборы и схемы. Телевидение и радио дружно передавали одно и то же. – Кортеж выезжает из Хаги, – говорил радиорепортер. – Вдоль шоссе буквально кишат демонстранты. Они непрерывно скандируют лозунги. Возле здания суда творится что-то несусветное. В динамиках отчетливо были слышны скандирующие голоса. Экран телевизора подтверждал слова радиорепортера. Правда, по звуковому каналу телевидения голоса демонстрантов проходили хуже, и комментатор не стал о них упоминать. – Сейчас специальный бронированный «понтиак» сенатора проезжает мимо ресторана «Сталльместарегорден», где вечером правительство устраивает парадный ужин, – сообщил он. Приближалась решающая минута. – В эту секунду машина с сенатором и премьер-министром выезжает из Сольны и пересекает границу Стокгольма. Еще чуть-чуть… Леваллуа указал на черную коробочку с белой кнопкой. Сам он держал в руках два оголенных провода, готовый в любую минуту замкнуть какую-то цепь. Очевидно, на тот случай, если у Гейдта отнимется палец или остановится сердце. Француз славился своей осмотрительностью, про него говорили, что он ничего не оставляет на волю случая. Рейнхард Гейдт поднес палец к белой кнопке, не отрывая глаз от телеэкрана. Остались считанные секунды. Глядя на черно-белый «порш», он с сожалением подумал, что отличная машина сейчас провалится в тартарары. Пора. Он нажал кнопку точно в нужный момент. Ничего не произошло. Леваллуа молниеносно соединил провода. По-прежнему – ничего. На экранах телевизоров кортеж миновал Северную заставу и въехал на Свеавеген. Включилась стационарная камера и показала перекресток Уденгатан и Свеавеген. Сплошное полицейское оцепление, толпы демонстрантов и зевак. Гейдт обратил внимание на полицейского в сапогах и охотничьей шляпе и заключил, что это тайный агент. Потом спокойно произнес: – Промазали. Бомба не взорвалась. Сегодня явно не наш день. Рассмеялся и добавил: – Господин сенатор, дарю вам жизнь, хотя и не гарантирую, что надолго. Леваллуа покачал головой. Он сидел с огромными наушниками. – Да нет же, – сказал он. – Бомба взорвалась, когда ты нажал кнопку. Все как положено. Я до сих пор слышу, как осыпается земля или что-то в этом роде. – Этого просто не может быть, – возразил Гейдт. На телеэкране бронированный лимузин миновал городскую библиотеку, затем большое серое здание. Гейдт знал, что в этом здании помещается высшее коммерческое училище. Демонстранты стояли стеной, но полиция вела себя спокойно, и никто не пытался прорвать оцепление. В воздухе не мелькали дубинки и пистолеты. – Странно, – сказал Леваллуа. – Непостижимо. – подтвердил Гейдт. – Я нажал кнопку в нужный момент. Что случилось?