– Не знаю. – ответил Леваллуа. Рейнхард Гейдт взорвал бомбу в нужный момент – нужный для того, чтобы никто не пострадал. Террористическая группа БPЕH подорвала две тысячи девяносто один мешок с песком и гору несгораемого стекловолокна. Единственным пострадавшим можно было назвать Эйнара Рённа: его кепка взлетела на воздух и бесследно исчезла. В распоряжении Рённа на Даннемурагатан находилось двадцать пять грузовиков, аварийная машина газовой сети, три санитарные машины, две машины с громкоговорителями и две пожарные машины – автоцистерна и автолестница. Кроме того, ему была подчинена группа из тридцати человек, самые надежные сотрудники, большинство – из охраны порядка. Все они были в защитных шлемах, и каждого второго снабдили мегафоном. Когда проехал кортеж, у Рённа оставалось двенадцать – пятнадцать минут на то, чтобы завалить мешками участок, где ожидался взрыв. Кроме того, надо было перекрыть все подходы и проследить за тем, чтобы население этого района было в безопасности. Пожарные и санитарные машины стояли наготове на Даннемурагатан. Уложиться в двенадцать минут было бы трудновато; к счастью, на самом деле срок оказался чуть больше, а именно четырнадцать минут и тринадцать секунд. Шлем был Рённу не впору, поэтому он только в последний момент снял кепку и по рассеянности положил ее на мешки с песком. Одна из машин не успела разгрузиться – отказал стартер, – но это не повлияло на исход операции. Единственным результатом взрыва был огромный фонтан песка и белых клочьев стекловолокна, да еще сильная утечка газа, на временное устранение которой понадобилось несколько часов. В ту самую минуту, когда дома в районе взрыва тряхнуло, как от небольшого землетрясения, постылый сенатор уже сидел в здании риксдага и пил минеральную воду. Одновременно Каменное Лицо впервые проявил человеческие эмоции; вынув изо рта сигару, он положил ее на край стола и сделал добрый глоток виски из фляги, которую носил с собой. После чего воткнул сигару на место и принял обычный вид. Сенатор поглядел на своего телохранителя и объяснил: – Рэй бросает курить. Поэтому не зажигает сигару. Открылась дверь. – А вот и министры иностранных дел и торговли, – весело объявил премьер. Дверь снова открылась. На этот раз вошли Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон. Премьер строго посмотрел на них. И сказал: – Спасибо, но здесь вы не нужны. – Вам спасибо, – ответил Гюнвальд Ларссон. – Мы ищем Сепо-Мёллера. – Эрика Мёллера. Ему тут тоже нечего делать. Спросите его людей. Все здание ими кишит. Кстати, что за грохот было слышно только что? – Неудавшееся покушение на бронированную машину. – Бомба? – Что-то вроде того. – Позаботьтесь о том, чтобы виновный был немедленно арестован. – Дурацкое распоряжение, – сказал Гюнвальд Ларссон, когда они подходили к лифту. – Высказывание в духе Мальма, – добавил Мартин Бек. В лифте они встретились с Херманссоном. Щеки его горели, глаза смотрели с вызовом. – Домой? – спросил Гюнвальд Ларссон. – Вот именно. До конца недели. К кому бы из агентов Мёллера они ни обращались, все отвечали: – Он где-то здесь поблизости. Где именно – неизвестно. Рейнхард Гейдт так и не понял, что произошло, даже когда француз в пятницу сходил за газетами. Он не один пребывал в неведении. Начальник ЦПУ и Стиг Мальм велели немедленно вызвать Мартина Бека и Гюнвальда Ларссона. Рённ полагал, что его миссия выполнена, и поехал к себе домой в Веллингбю, где Унда и Матс громко спорили, что полезнее: геркулес или кукурузные хлопья. Но Эйнар Рённ был горячо любим как муж и отец, и, увидев, какой он усталый, они тотчас прекратили перепалку. – Привет, папуля, – сказал Матс. – Ну как? – Порядок. Только вот кепка моя пропала. – Завтра куплю тебе новую, – пообещала Унда. Рённ предпочитал сам покупать себе головные уборы, однако воздержался от протеста. Все посмотрели на кровать, и он лег не разуваясь. Жена и сын вместе раздели его. – Чуешь, какого мирового отца я тебе отхватила, – сказала Унда. – Лучшего в мире, – подтвердил Матс. Рённ слышал их голоса, но уснул прежде, чем собрался с силами что-либо ответить. Он спал крепко и без сновидений. Проснувшись на другое утро, он представил себе жаренного на древесных углях хариуса, кровяные клецки и соленую салаку. И прошел на кухню, где его ожидала каша. Немного погодя он спустился в метро и доехал до станции Фридхемсплан на острове Кунгсхольмен. XXII Гюнвальд Ларссон и Мартин Бек предстали перед Понтием Пилатом через каких-нибудь полчаса после прибытия сенатора в здание риксдага. Полицейская волна заработала снова, и на центральный узел обрушился поток донесений. Поток слов – притом оскорбительных – обрушился и на Стига Мальма. – Ну и ну, хорош эксперт по связи, – говорил начальник ЦПУ. – С таким же успехом я мог сидеть у себя на даче, когда все произошло. Кстати, что же все-таки произошло? – Не знаю точно, – ответил Мальм, заметно оробев. И продолжал: – Послушай, дружище… – Я тебе не дружище. Я верховный руководитель полицейского ведомства страны. Я требую, чтобы меня держали в курсе всего, что происходит в этом ведомстве. Понятно? Всего. А ты сейчас отвечаешь за связь. Что произошло? – Я же сказал, что не знаю точно. – Начальник связи, который ничего не знает, – гремел начальник ЦПУ. – Великолепно. Что ты, собственно, знаешь? Ты знаешь, когда тебе надо подтереться? – Но ведь… Если Мальм и вправду хотел что-то объяснить, шеф лишил его этой возможности. – Мне непонятно, почему ни начальник охраны порядка, ни Мёллер, ни Бек, ни Ларссон, ни Пакке, или Макке, или как там его, не считают нужным явиться сюда и доложить или хотя бы позвонить… – Да ведь коммутатор не соединяет никого, кроме твоей жены, – не без ехидства заметил Мальм. Он немного осмелел, но до того самоуверенного Мальма, каким он сам себя видел, было еще далеко. – Ладно, рассказывай про покушение. – Но я правда ничего не знаю. Бек и Ларссон, кажется, уже едут сюда. – Кажется? Эксперт по связи, который ничего не знает. Монументально. И кто же будет на этот раз бараном отпущения? Тот же, кто всегда им бывает, подумал Мальм. Вслух он сказал: – Фамилия нашего сотрудника не Макке, а Скакке, Бенни Скакке. И не «бараном отпущения» надо говорить, а «козлом отпущения». И слово «монументально» применяется обычно, когда говорят о каком-нибудь сооружении. Мальм явно справился с испугом. Начальник ЦПУ резко встал и быстро прошагал к окну, завешенному тяжелой гардиной. – Нечего меня поправлять, – яростно произнес он. – Если я говорю «баран отпущения», значит, так положено. Если понадобятся исправления, я сам исправлю.