– В школе нам толковали про Иону в чреве рыбы-кита, – невозмутимо продолжал Рокотун. – Позже выяснилось, что кит никакая не рыба. А просто-напросто кит, млекопитающее. Но лично я китов не видел, разве что на картинках. И у одного клиента в тюремной камере, по телевизору конечно. Сам-то я дома телевизора не держу, он только препятствует полету мысли. Зато у меня есть дочь одних лет с… – Он заглянул в свои бумаги: – …одних лет с Ребеккой Линд, хотя сам я довольно пожилой. Кстати, одна из ее подруг состоит в родстве с каменщиком, которого зовут Лексер Оберг, но он не имеет никакого отношения к артисту Обергу, тому самому, который снял фильм про Эльвиру Мадиган, то есть он-то играл не Эльвиру Мадиган, а лейтенанта Спарре и сам же был режиссером. Он ему такой же родственник, как мастер по художественному выпиливанию Эрнст Ёнссон из Треллеборга родственник артиста Эдварда Перссона. – А зачем им состоять в родстве? – спросил судья, несколько сбитый с толку. – На это не так-то просто ответить, – сказал Рокотун. – Разговаривать с адвокатом Роксеном – все равно, что толковать с муравейником, – сообщил Бульдозер. И снова обратился к своим бумагам, время от времени делая заметки или всплескивая руками; он не поднял головы, даже когда председательствующий вдруг спросил: – А какое отношение это имеет к рассматриваемому делу? – Я бы, пожалуй, сказал, что и на этот вопрос непросто ответить, – отозвался Роксен. После чего внезапно указал незажженной сигарой на свидетеля и инквизиторским тоном спросил: – Вы встречали Ребекку Линд? – Да. – Когда? – Примерно с месяц назад. Эта молодая женщина приходила в главную контору банка. Кстати, она была одета так же, как сейчас, но у нее на руках был грудной ребенок, вернее, не на руках, а на каких-то ремнях. – Вы ее приняли? – Да, у меня как раз было несколько свободных минут, и к тому же меня интересует современная молодежь. – Особенно ее женская половина? – А хоть бы и так? – Сколько вам лет, господин Бундессон? – Пятьдесят девять. – Зачем приходила Ребекка Линд? – Занять денег. Она явно не разбиралась даже в простейших финансовых вопросах. Кто-то сказал ей, что банки дают деньги взаймы, вот она и пошла в ближайший крупный банк и попросила, чтобы ее принял директор. – Что же вы ответили? – Что банки – коммерческие предприятия, дают деньги в долг только под проценты и под надежное обеспечение. Она ответила, что у нее есть коза и три кошки. – Зачем ей понадобились деньги? – Чтобы поехать в Америку. Куда именно, она не знала, не знала также, что будет делать, когда приедет туда. Но у нее, по ее словам, был записан один адрес. – О чем еще она спрашивала? – Есть ли другие банки, не такие коммерческие, как остальные. Чтобы они принадлежали народу и простые люди могли обратиться туда за деньгами. Я сказал – больше в шутку, – что Кредитный банк формально принадлежит государству, то есть народу. Ее как будто устроил этот ответ. Рокотун подошел вплотную к свидетелю, приставил кончик сигары к его груди и спросил: – Вы говорили еще о чем-нибудь? Директор Бундессон промолчал. Наконец судья напомнил ему: – Вы принесли присягу, господин Бундессон. Но вы не обязаны отвечать на вопросы, которые уличали бы вас в преступных действиях. – Говорили, – неохотно произнес Бундессон. – Молодые девушки симпатизируют мне, и я им симпатизирую. Я вызвался помочь ей разрешить самые неотложные проблемы. Он оглянулся на присутствующих и зафиксировал уничтожающий взгляд Реи Нильсен и лоснящуюся плешь углубленного в свои бумаги Бульдозера Ульссона. – И что же ответила Ребекка Линд? – Не помню. Да мы с ней все равно не договорились. Рокотун тем временем возвратился к своему столу и, порывшись в бумагах, сообщил: – На допросе в полиции Ребекка показала, что ответила следующим образом: «Плевала я на старых похабников». И еще: «На вас тошно глядеть». – Он громко повторил: – Старых похабников. – И сделал сигарой жест, означающий, что допрос окончен. – Совершенно не понимаю, какое это имеет отношение к делу, – заметил Бульдозер, не поднимая головы. Рокотун пересек зал, наклонился над столиком Бульдозера и сказал: – Судя по всему – и да будет всем известно, – после перерыва господин прокурор занялся изучением досье, которое посвящено некоему Вернеру Русу. У меня вопрос к председательствующему: какое это имеет отношение к рассматриваемому делу? – Интересно, что господин адвокат заговорил о Вернере Русе, – воскликнул Бульдозер, вскакивая на ноги. И, вперив взгляд в Рокотуна, звонко произнес: – Что вам известно о Вернере Русе? – Я попросил бы стороны сосредоточиться на рассматриваемом деле, – сказал судья. Свидетель удалился с обиженным видом. Затем наступила очередь Мартина Бека. Вступительные формальности были те же, но, когда защитник приступил к допросу, Бульдозер явно настроился слушать более внимательно. – Увидев сегодня голубей на лестнице здания суда… – начал Рокотун. Однако терпение судьи было исчерпано, и он перебил его: – Зоологические наблюдения адвоката Роксена уместны в других аудиториях. К тому же я уверен, что господин комиссар ограничен во времени. – В таком случае, – отозвался Рокотун, – буду краток. Вчера до меня дошло, не посредством голубиной почты, а более прозаическим и медленным путем, а именно с простой почтой, что Верховный суд отказал некоему Филиппу Труфасту Мауритсону в пересмотре его дела. Возможно, господин комиссар помнит, что года этак полтора назад Мауритсон был осужден за убийство в связи с вооруженным налетом на банк. Обвинителем по делу был мой, я бы сказал, не такой уж ученый друг, Стен-Роберт Ульссон, который тогда носил звание казначейского прокурора. На мою долю, как это бывает подчас с людьми моей профессии, выпала неблагодарная и морально обременительная задача защищать Мауритсона, который, несомненно, представлял собой то, что в обыденной речи принято именовать преступником. Теперь я хочу задать один-единственный вопрос: считает ли комиссар Бек, что Мауритсон был виновен в ограблении банка и в связанном с этим убийством, и что проведенное прокурором Ульссоном расследование было удовлетворительным? – Нет, – ответил Мартин Бек. Хотя щеки Бульдозера внезапно порозовели в тон сорочке, еще больше оттенив чудовищный галстук с золотистыми русалками и пляшущими таитянками, он весело улыбнулся и сказал: – Я тоже хотел бы задать один вопрос. Комиссар Бек принимал какое-либо участие в расследовании убийства в банке? – Нет. Бульдозер Ульссон хлопнул в ладоши и самодовольно кивнул. Мартин Бек покинул свидетельское место, сел рядом с Реей и взъерошил ее белокурые волосы, на что она ответила ему кислым взглядом. – Я ожидала большего, – сказала Рея Нильсен. – А я – нет, – отозвался Мартин Бек. Глаза Бульдозера Ульссона чуть не выскочили из орбит от любопытства. Рокотун, казалось, ничего не замечал. Слегка прихрамывая, он подошел к окну за спиной Бульдозера и написал пальцем на пыльном стекле: ИДИОТ. Потом сказал: – В качестве следующего свидетеля я вынужден пригласить полицейского. – Сержанта полиции, – поправил его помощник судьи. – Полицейского Карла Кристианссона, – невозмутимо продолжал Рокотун. Вошел Кристианссон, нерешительный малый, который в последние годы пришел к выводу, что полицейское ведомство – особого рода классовое общество, где поведение начальства диктуется не эксплуататорскими соображениями, а просто желанием поизмываться над подчиненными. Выдержав долгую паузу, Рокотун повернулся и принялся ходить взад-вперед по залу. Бульдозер последовал его примеру, хотя двигался совсем в другом темпе. Ни дать ни взять этакие не совсем обычные часовые. Наконец Рокотун глубоко вздохнул и начал: – По имеющимся данным, вы служите в полиции пятнадцать лет. – Так точно. – Ваши начальники характеризуют вас как ленивого и бездарного, но честного и в принципе такого же квалифицированного – или неквалифицированного – сотрудника, как все ваши коллеги в стокгольмской полиции. – Протестую! – вскричал Бульдозер. – Защитник оскорбляет свидетеля! – В самом деле? – сказал Рокотун. – Если я скажу о господине старшем прокуроре, что он, наряду с цеппелином и воздушным шаром, представляет собой одну из наиболее занимательных и речистых пустот в нашей стране – да что там, в целом мире, – вряд ли в этом высказывании будет что-то унизительное для него. Но я этого не скажу, что же касается свидетеля, я только подчеркиваю, что он опытный полицейский, столь же способный и интеллигентный, как остальные полицейские, украшающие наш город. – Если бы господин адвокат когда-нибудь потратил несколько часов на то, чтобы послушать запись своих речей и сопутствующих звуковых эффектов, я уверен, он был бы так же испуган и шокирован, как все мы, служители правосудия, – сказал Бульдозер Ульссон.