– Только когда у меня рубашка под цвет, а на самом деле это все для нее, тупица, – рассмеялся Люк в ответ, опуская подносы на стол. – Я принес обед с собой, – продолжал он, указывая на скромный пакет у меня в руке. – Заткнись. – Энтони переводил взгляд с Люка на меня, явно думая, что мы его разыгрываем. – Я серьезно, братан. Если не веришь, ставлю десять баксов. – Я бы не стала, – подхватила Эмбер. – Она способна слопать едва ли не вдвое больше собственного веса. В типичной манере альфа-самца Энтони не собирался отступать перед вызовом. – По фигу. Вы, ребята, меня разыгрываете, и я считаю, что это блеф, – заявил он, бросив деньги на стол. – Дело твое, – сказала я, принимаясь за двойной чизбургер со всеми начинками. – Такое ощущение, что меня надули, – сказал Энтони двадцать минут спустя, когда я закинула в рот последний ломтик картошки фри. Не веря своим глазам, он наблюдал, как я последовательно уничтожала кусок пиццы, чизбургер, картошку фри, печенье с шоколадной крошкой и пудинг. – Не парься. Ты не первый, – утешила я, запивая последний кусок колой. – Я чувствую, что наелся, просто наблюдая за тобой. Это однозначно стоило потраченных денег, – рассмеялся он, поглаживая живот. Эмбер закатила глаза. – Поверь мне. Не будь она моей лучшей подругой, я бы ее ненавидела. Я до конца футбольного сезона сижу на салатах. Я бы левую ногу отдала за кусок пиццы, – сказала она, проводя пальцем по моей пустой тарелке, чтобы поймать одинокую каплю соуса. – Могу помочь тебе сжечь несколько калорий, если надо, – отозвался Энтони, обхватывая ее за талию. Она шлепнула его по руке. – Не сомневаюсь, извращенец. Однако я серьезно. Если Джошуа еще раз меня уронит, я его задушу. – Может, стоит взять Люка в команду, – поддразнила я. – Он бы тебя ни за что не уронил, – добавила я, сжимая бицепс Люка. – Как думаешь? Готов ли ты сменить футбольные шиповки на помпоны? – Все юбки будут моими, – отозвался он, поднимая шорты, чтобы показать нам свои волосатые бедра. – Тебе пришлось бы убрать эту шерсть, Люк Человековолк, – заметила Эмбер, дожевывая последнюю морковку. – Почему бы тебе не зайти ко мне в пятницу? Мы с Мией сделаем тебя ровненьким и гладеньким. Люк энергично затряс головой. – Жесть. Я помню, как выглядела мама после депиляции бровей. Я в таких садистских ритуалах не участвую. – Ой, большой крутой футболист боится маленького воска для девочек, – заворковала Эмбер, и мы обе захихикали. – Что ни день, то угрозы. Верно, чувак? – обратился Люк за поддержкой к Энтони. Тот пожал плечами. – Думаю, что все не так страшно, – признал он робко. Глаза у Эмбер вспыхнули весельем. – Ты делаешь эпиляцию? – хрюкнула она. – Где? – она дернула его за шорты, чтобы посмотреть. Лицо у Энтони сделалось ярко-красным, словно он пожалел, что вообще раскрыл рот. – Наверное, ноги, – высказала догадку я, ныряя под стол, дабы проверить лично. – Нет, не ноги, – ответил Энтони, которому с каждой секундой становилось все более неловко. Мы с Эмбер весело переглянулись. – Ну не шары же? – Скажи, что это не так. – Люк уже трясся от смеха. – Да ну, чувак. Ты же знаешь, горячему воску не место рядом с бесценным грузом, – выдавил Энтони. – Это грудь, – признался он наконец. – Грудь? – переспросила Эмбер, выгибая бровь. – У тебя волосатая грудь? – Ну, я не йети какой-нибудь. Просто летом работаю спасателем, и мне нравится хорошо выглядеть. – Он снова покраснел к нашему всеобщему веселью. – Теперь вы знаете и давайте сменим тему? – Ни за что в жизни, – поддразнила Эмбер. – Мы хотим увидеть своими глазами. – Однозначно, – добавила я. – Покажи нам безволосое чудо. В коридорах стоял оживленный гул, все стремились попасть в класс на пятый урок до звонка. – Встретимся в библиотеке после практики, – сказал Люк, целомудренно целуя меня в щеку. – Кстати, сегодня ты выглядишь лучше. – И чувствую себя лучше. Это была просто мигрень. Ты же знаешь, они у меня порой случаются. – Ты слишком усердно занимаешься. – Ну должен же хоть кто-то, – поддразнила я, стараясь отвлечь его от моей головы. – Ай, я ранен, – воскликнул он, хватаясь за сердце. Я засмеялась, а он направился на свои послеполуденные занятия. Я с улыбкой провожала его глазами. Хороший день. Вчерашняя головная боль давно позабылась. Я снова стала самой собой. Типичным, нормальным подростком. Оставшимся близнецом. Мне было шесть, когда Лея пропала из садика перед нашим домом. Я пошла в дом за вишневыми леденцами, которые мы обе любили, а когда вернулась, она уже бесследно исчезла. Мы были одинаковы во всем, включая предпочтения в еде. Где кончалась одна, начиналась другая. Она была моей второй половиной – и вдруг перестала. Она исчезла вместе со всей моей прежней жизнью. С момента исчезновения все переменилось навсегда. Как так может быть? Продолжаешь существовать – ешь, дышишь, двигаешься. Иногда даже обманываешь себя и притворяешься, будто все нормально, но в глубине души перестаешь жить в тот момент, когда теряешь половину себя. Последние десять лет наша семья жила практически на автомате. Праздники, дни рождения просто приходили и уходили без особого ажиотажа. Единственным утешением мне служила школа. Она была источником здравого смысла, цели, самоидентификации. В школе я просто Мия Клейн. Не Мия Клейн, девочка, у которой пропала сестра-близнец. Для своих друзей я перестала быть тем человеком давным-давно. В школе мир продолжал жить, тогда как дома мы оставались скованы прошлым. 2. Лея Даже с закрытыми глазами я чувствовала, что свет включен. Слышала знакомое негромкое гудение люминесцентной лампы на потолке у меня над головой. Я еще не готова была проснуться. Не после такого сна. Солнце согревало мою кожу. Мягкий цветочный ветерок играл с моими волосами. Я уже скучала по нему. Как ни хотелось мне остаться в постели, я понимала, что надо шевелиться, причем быстро. Она уже спускалась по лестнице и если бы застала меня с закрытыми глазами, день мог не задаться с самого начала. Пока же следовало задвинуть остатки сонной свободы на задворки сознания, дабы посмаковать их позднее. Одним стремительным движением я скинула ноги с кровати и приняла сидячее положение, как раз когда она вошла в комнату. Еле успела. Еще секунда, и она бы психанула. Остановившись у подножия лестницы, она повесила зловещий кожаный ремень, который держала в руке, на привычное место – крюк сразу за дверью. Взгляд на кратчайшее мгновение метнулся к ремню – моей возможной судьбе, останься я в постели. По крайней мере, мне удалось избежать утренних побоев. Если я буду хорошо себя вести остаток дня, возможно, мне вообще не придется терпеть удары. Я и так уже продержалась без эксцессов дольше, чем могла припомнить. Разумеется, сейчас я, вероятно, искушала судьбу и спугнула удачу. – Ты голодная? – спросила она, окинув меня взглядом по дороге к кухонному подъемнику, который держала на замке все время, кроме приемов пищи. – Да, – ответила я, заправляя постель и разглаживая одеяло рукой. Она остановилась, пригвоздив меня суровым взглядом. – Да – что? – Да, Матушка, – ответила я. – Нам снова нужно поработать над манерами? – Она подкрепила свои слова, указав на кожаный ремень, висящий на расстоянии вытянутой руки. Я замотала головой, старательно скрывая взгляд. Любое проявление дерзости может спровоцировать суровое наказание. Лучше игнорировать язвительное напоминание о моей пошатнувшейся воле. – Нет, Матушка, – сказала я, покорно опустив глаза. Потребовалось много времени и бесчисленное количество побоев, чтобы я дошла до такого. В начале я плакала по своей семье, умоляла, чтобы меня вернули домой, но гнев моей похитительницы не заставлял себя ждать. Я боролась с чужеродностью окружения, пока наконец не утратила прежнюю себя до последней капли. Чудовище, снова и снова подвергавшее меня наказаниям, медленно трансформировалось, пока не превратилось в «Матушку». Когда слезы не удавалось остановить пожирающим плоть ремнем, она вымещала гнев, делая мне уколы в плечо. Первые месяцы я по большей части провела в темном забытьи. Чудесной, благословенной темноте, позволявшей мне сбежать из моей жуткой реальности. Она думала, что наказывает меня, но я постепенно полюбила темноту. Я вожделела ее. – Прекрасно. Можешь накрыть на стол, – сказала наконец Матушка, поджав губы. – Ты хорошо спала? Очевидно, мой промах прощен. По крайней мере, день остался в правильной колее.