— Ну что, каково это — знать, что тебя обвели вокруг пальца? — вкрадчиво произнес Мэттью, словно психотерапевт, беседующий со своим пациентом, и даже сложил перед губами пальцы домиком, будто этот жест добавлял искренности его вопросу. — Как чувствует себя кукловод, узнав, что за ниточки дергал кто-то другой? — Понятия не имею, — ответила Элли, — потому что за мои ниточки никто не дергает. Все, что ты здесь рассказал, — полная чушь. — Откуда в тебе такая уверенность? — Мой компьютерный отдел это докажет. — Она взяла в руки телефон. Увы, сигнала не было. Схватила телефон на столе. То же самое. Со злостью посмотрела на Мэттью: — Что ты сделал? — Блокиратор сигнала и две телефонные глушилки. Этакая современная клетка Фарадея[48]. — Что тебе от меня нужно? — Ты не поверишь, но абсолютно ничего. Ни гроша. Никаких извинений или объяснений. С меня довольно того, что в течение нескольких дней, когда история получит огласку, каждый начнет сомневаться в том, действительно ли человек, что лежит рядом с ним в постели, и есть тот самый, единственный, кто должен там быть. Внутри Элли будто что-то лопнуло. Моментально включился инстинкт самосохранения, выработанный за многие годы, когда она, женщина, пробивала себе путь наверх в корпоративном мире с его засильем мужчин. Элли решительно поднялась на ноги, чего Мэттью явно от нее не ожидал. — Я просто отмету все твои обвинения. Да и кто вообще поверит тебе? — крикнула она. — У меня есть отдел по связям с общественностью, который зорко следит за такими вещами. Мы выставим тебя обиженным горе-аналитиком, который не имел должной квалификации, чтобы претендовать на работу у нас. Мы найдем все, что нам нужно знать о тебе, чтобы дискредитировать каждое твое слово. Я порву в лоскуты все, что осталось от репутации твоей матери, вываляв в грязи и ее саму, и ее мужика-педофила, а также любых твоих приятелей и знакомых. Твои игроки в воскресный футбол? К концу недели все они как один окажутся без работы, гарантирую. Я затаскаю тебя по судам, я подам на тебя такое количество исков, что у тебя не останется денег даже на кровать. К тому моменту, когда ты выйдешь из здания, мы найдем ту дыру, которую ты якобы прогрыз в нашей системе, и заделаем ее так, что никто никогда не обнаружит, что она когда-либо была взломана. — Я — твой жених, — с апломбом произнес Мэттью. — Это придает моим словам достоверность. Особенно когда я скажу всем, что женщина, сделавшая на предопределенной генами любви целое состояние, готова скрыть тот факт, что существуют два миллиона людей, получивших свою ДНК-пару по ошибке. Уверяю тебя, без расследования здесь не обойдется. Так что, Элли, тебе не выкрутиться. — Тебе никто не поверит. — Вынужден тебя разочаровать: еще как поверят! Я сохранил свои результаты на жестких дисках и флешках, спрятанных по всему городу. И все они ждут своего часа, когда попадут в «Викиликс», и эта история станет достоянием широкой публики. Там обожают бдительных граждан, особенно когда дело касается корпоративных махинаций. — Знай, я не намерена терять из-за тебя все, что создала! — бросила ему в лицо Элли. В ответ на эти слова Мэттью лишь усмехнулся, встал с дивана, поправил галстук и подмигнул ей: — Поживем — увидим. Согласна, Элли? Но помяни мое слово: до конца твоих дней будет стоять очередь длиной с Темзу из желающих подать на тебя в суд за ложные совпадения ДНК и несостоявшиеся отношения. Затем, когда все, что тебе дорого, будет отнято у тебя, ты наконец поймешь, что чувствовала по твоей вине моя мать и бессчетное число других людей. Ты, дорогая моя, по уши в дерьме. То, как ясно и лаконично Мэттью сформулировал последнюю мысль, убедило Элли, что все его слова — правда. Она тотчас представила, как все, чего она достигла за эти годы, словно ковер, выдергивают у нее из-под ног. Элли вынесла десятилетие нападок и критики, пожертвовала семьей, дружбой, любовью, и все это впустую, потому что один негодяй хитростью проник в ее жизнь… Это стало последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Мэттью направился к двери, но затем обернулся, чтобы напоследок взглянуть на нее. Увы, он не ожидал того, что она собралась сделать. Не думая, Элли схватила со стола хрустальный графин и швырнула в него. Тот попал Мэттью прямо в висок и сбил его с ног. Беспомощной грудой тот рухнул на пол. Элли встала над ним, словно верховный судья. На какой-то миг ей показалось, будто в его глазах промелькнуло что-то от ее старого доброго Тима, того самого, кто помог ей раскрыть в себе ту сторону, которая дремала где-то в глубине долгие годы. Увы, обнажить сейчас эту теплую, любящую сторону ее «я» означало поставить себя под удар. Все, чем она пожертвовала ради своего открытия, пойдет прахом. Нет, только не это… Она не позволит этому жалкому существу, скорчившемуся перед ней на полу, отнять у нее дело всей ее жизни. Мэттью закатил глаза, пытаясь сфокусировать зрение, и, прижав руки к виску, посмотрел на нее так, будто не верил собственным глазам. Лежа на полу, беспомощный и оглушенный первым ударом, он увидел, как она спокойно подняла с пола графин и во второй раз с размаха опустила его ему на голову, на то же самое место. Графин разбился вдребезги. Элли почти услышала, как одновременно с ним треснул и череп. По всей комнате разлетелись осколки кости, стекла и капли виски. Она застыла как каменная, тупо глядя, как тело Мэттью корчится в конвульсиях, а кровь впитывается в ковер. Затем он широко открыл глаза, и в следующее мгновение ее фальшивой ДНК-пары не стало. Глава 91 Мэнди Мэнди застыла у начала подъездной дорожки, что вела к дому, где она в течение пяти месяцев жила вместе с Пэт. — Дверь не заперта, вы можете войти, — сказала Лоррейн, стоявшая с ней рядом женщина-полицейский. — Вам не надо торопиться. Мэнди заколебалась и на всякий случай обернулась через плечо, проверяя, что ее сестра Пола все еще сидит в полицейской машине, в которой они обе сюда приехали. Пола предлагала пойти внутрь вместе с ней, но Мэнди не хотелось, чтобы сестра увидела дом, который она когда-то предпочла своему собственному. Первой внутрь зашла Лоррейн; Мэнди, робко, — следом за ней. Они вместе остановились в коридоре. Мэнди стрельнула глазами в сторону лестницы, с которой она упала пять недель назад. Посмотрев на открытые двери, что вели из коридора в комнаты, глубоко вздохнула и потрогала ладонями живот. Там, где когда-то толкался ножками ребенок, теперь была лишь чуть обвисшая кожа, и всякий раз, при резком движении, Мэнди чувствовала, как натягиваются швы, оставшиеся после кесарева сечения. И все же она обожала свой шрам внизу живота — это было единственное физическое доказательство того, что еще совсем недавно она и ее ребенок составляли единое целое. Его вынули из ее тела, когда она была без сознания, а потом и вообще украли чокнутая свекровь и золовка, еще до того, как она увидела его своими глазами. Каждое утро, приняв душ, Мэнди вытирала запотевшее зеркало и проводила пальцем по красному шрамику, стараясь представить при этом своего сына. Это были нелегкие несколько недель. Она регулярно откачивала молоко, чтобы оно не перегорело, — хотела быть готовой к тому моменту, когда возьмет сына на руки и приложит к груди. Проклинала молокоотсос за то, что он не ее малыш. Ей было до боли обидно, что они теряют эти бесценные мгновения близости, и она молилась, чтобы полиция наконец нашла его. Дом Пэт не проветривался более месяца, и внутри уже начинал скапливаться затхлый запашок. Окинув беглым взглядом гостиную, кухню и столовую, Мэнди зашагала вслед за Лоррейн вверх по лестнице. Лоррейн ей импонировала: ее мягкие манеры резко контрастировали с мужеподобной внешностью. В иных обстоятельствах она точно попыталась бы познакомить ее с Кирстин. Как только Мэнди сообщила персоналу больницы о пропаже ребенка, те, в свою очередь, оповестили полицию. Был выдан ордер на обыск дома Пэт. Тот оказался пуст, но в нем остались все вещи, за исключением детской одежды и игрушек, купленных для ребенка. В том же состоянии был и дом Хлои. Деньги с их банковского счета были сняты, а сами они вместе с ребенком словно растворились в воздухе. Родные Мэнди настояли, чтобы она вернулась к ним. Трагедия помогла восстановить мосты — для этого даже не понадобилось никаких извинений. Мать и сестры поддерживали Мэнди, пока та ждала новых отчетов полиции. Вместе они молились, чтобы у Пэт и Хлои проснулась совесть и они вернули бы малыша. Увы, с момента их исчезновения прошел месяц, но они так и не дали о себе знать. После того как газеты напечатали обращение Мэнди, за которым последовала телевизионная пресс-конференция, поступило несколько сообщений о том, что их якобы видели. Увы, все они как одно оказались ложными. Мэнди пережила целую гамму эмоций — от гнева на больничный персонал за то, что они отдали ее ребенка в руки тех, кого нельзя было подпускать к нему даже на пушечный выстрел, до раздражения на полицию за то, что та не смогла найти новые улики. И даже на себя — за то, что после родов ее тело мешало ей более активно включиться в поиски ребенка. Не до конца заживший шов и ограниченная подвижность наполняли ее чувством вины за то, что она не выполнила первейший долг любой матери — не смогла защитить своего ребенка. Сколько бы раз ее родные, Лоррейн и врачи ни пытались убедить ее в том, что ее вины в этом нет, Мэнди отказывалась им верить. Нет, это всецело была ее вина — она гналась за невозможным, за любовью мужчины, который не мог полюбить ее. И по собственной глупости потеряла ребенка. — Я хочу вернуться в ее дом и хорошенько его осмотреть, — сказала она Лоррейн после долгих размышлений. Она не знала точно зачем, но что-то требовало, чтобы она это сделала. Лоррейн сомневалась, что это пойдет на пользу ее здоровью, но Мэнди твердо стояла на своем и даже заявила, что при необходимости сделает это одна. …Мэнди застыла в дверях спальни Пэт. Комната почти не изменилась, если не считать пустых ящиков комода и пустых плечиков в платяном шкафу. Затем она прошла в комнату Ричарда, где провела не один месяц. Как и комнату Пэт, эту в поисках любых улик тоже обшарила полиция. На какой-то миг ей стало не по себе, что ее гнездышко стало частью расследования. Держи себя в руках, приказала себе Мэнди и сжала кулаки. Ее взгляд скользнул по фотографиям Ричарда на стене. Как жаль, что они с ним не встретились раньше, с горечью подумала она. Впрочем, судя по рассказу его бывшей подружки, с которой Мэнди встретилась за несколько часов до злополучного падения, Ричард не был мужчиной ее мечты. Бабник и эгоист, он вовсе не горел желанием остепениться и обзавестись семьей. Иными словами, это был живой человек, со своими слабостями и недостатками, а не плод ее фантазии. Теперь она хорошо это понимала. Разглядывая фотографии, Мэнди задержала взгляд на одном снимке. На нем Ричард и Хлоя были еще детьми, на вид лет десяти. Оба сидели на больших велосипедах рядом с домиком на фоне леса и зеленых холмов. Внезапно Мэнди словно ударило током, и она прозрела. — Я знаю, где мой ребенок! — громко сказала она и в упор посмотрела на Лоррейн. — Я знаю, где его искать! Глава 92 Кристофер Кристофер очнулся от того, что кто-то лил ему на голову холодную жидкость. Он открыл глаза, но все было как в тумане, и он так и не понял, где находится. Левая половина тела, там, где его задел заряд шокера, болела. Или нет — все тело горело, как будто он упал в крапиву. Кристофер не мог с уверенностью сказать, что его вырубило — то, что он, падая, ударился об пол головой, или 50 тысяч вольт, пронзивших его тело. Стоило ему очнуться, как на него накатилась волна тошноты. Его скрутили несколько судорожных позывов, прежде чем на джемпер упали первые капли желчи. Кристофер повернул голову и сплюнул омерзительную жидкость на пол. Перед глазами мелькали размытые картинки на экране висевшего на стене телевизора. Судя по тому, что он разобрал, дикторы перечисляли главные события дня. Наконец его зрение обрело фокус, и он остановил взгляд на знакомой фигуре, стоявшей над ним. И тотчас вспомнил, что произошло прежде, чем он вырубился. Эми не дала ему убить Номер Тридцать и положила конец его проекту. Эми была здесь. А значит, она все знала. Кристофер посмотрел на свои запястья: те были крепко прикручены веревками к подлокотникам стула. Выходит, он все еще в кухне Номера Тридцать. Пара наручников крепко держала его лодыжки. И тогда он заметил, что Эми по-прежнему здесь. Посмотрел на ее кроссовки, обернутые в голубые пластиковые пакеты, всего в нескольких сантиметрах от него, затем перевел взгляд на ее темные джинсы и черную толстовку, затем на лицо. Она уже подняла на лоб балаклаву, и та была похожа на повязку от пота. В иной ситуации Кристофер решил бы, что она просто собралась на утреннюю пробежку. Он не разобрал выражения ее лица, но было нетрудно догадаться, что оно отнюдь не дружеское. Пульс мгновенно участился. — Где Номер Тридцать? — спросил он. — Так вот оно что! Ты даешь им номера? Между прочим, у каждой есть имя. Они ведь люди. — Были, — поправил ее Кристофер и на несколько мгновений умолк. — Где она? По лицу Эми промелькнуло выражение, в коем он тотчас узнал стыд. — В спальне. Когда она открыла дверь, я ворвалась внутрь, набросилась на нее и связала. После чего заперла в спальне и на всю громкость включила музыку, чтобы она не услышала нас. Уголки рта Кристофера еле заметно поползли вверх. Впрочем, он поспешил подавить то, что в иных обстоятельствах означало бы улыбку. — Не смотри на меня так. Я вовсе не горжусь тем, что напугала бедную девушку до смерти. Она будет помнить этот ужас до конца своих дней, и благодаря тебе в этом виновата я. — И все же ты это сделала… Мы могли бы составить отличную команду. — Лучше ей пройти через это, чем быть убитой тобой. Кристофер пожал плечами. — Будь у тебя способность испытывать какие-то чувства, я бы сказала, что в данный момент ты пытаешься спрятать разочарование. — Почему же, я чувствую. У меня есть чувства к тебе. Эми вымучила усмешку. — Неправда! Ты просто играл свою роль — отлично играл, этого у тебя не отнимешь. Но я всегда была лишь пешкой в твоей мерзкой игре. — Ты так думаешь?