Драго переводит взгляд на мою макушку, в уголках его глаз собираются морщинки. — Я должен был догадаться. — Что? — Оранжевый бант. Как у собак. — Он смеется, затем разражается кашлем, хрипло дыша. Я поджимаю губы, из которых вот-вот вырвется полусмех-полувсхлип. — Я знала, что тебе понравится. Мой голос срывается, и я с трудом сглатываю, пытаясь сохранить самообладание и равновесие. Тот, кто сидит за рулем, похоже, ведет машину как маньяк. Я чувствую каждую кочку, каждый изгиб дороги, при каждом движении я ударяюсь головой о спинку пассажирского сиденья. — Я люблю в тебе все, мой маленький сияющий шпион. — Он поворачивает руку, переплетая свои пальцы с моими. — Даже мою курточку? — Особенно, — он делает неглубокий вдох, — особенно твою курточку, mila moya. Я больше не могу сдерживать слезы, и я позволяю им упасть. — Я люблю тебя, Драго. Слабая улыбка растягивает его губы. — Я знаю. Его рука скользит по моей руке к шее и притягивает меня к себе, чтобы прошептать рядом с моим ухом. — Я влюбился в тебя, в тот момент, когда увидел тебя в том ужасном золотом сверкающем комбинезоне. Я закрываю глаза и прижимаюсь губами к его губам. — Пожалуйста, не оставляй меня. Машина с визгом останавливается. Двери распахиваются, и люди в медицинских халатах поднимают Драго, укладывая его на каталку. Когда я выбираюсь из машины, они уже врываются через раздвижные двери больницы. Мои глаза прикованы к их удаляющимся спинам, когда я бегу, бегу вслед за ними и за своим мужем. Я не выпускаю его из виду. * * * Прижав окровавленные ладони к стеклу, я смотрю на врачей и медсестер, собравшихся вокруг операционного стола. Одна из медсестер настаивала на том, чтобы я осталась в приемной, но я сказала ей, что убью любого, кто попытается оторвать меня от моего мужа. Должно быть, она поверила, потому что вскоре меня проводили в эту маленькую комнату для наблюдения. Это было несколько часов назад. — С ним все будет хорошо, — говорит рядом со мной женский голос. — Вы не можете этого знать, — пролепетала я, не обращая внимания на собеседницу. — Поверьте мне. У моей тещи больше опыта работы с огнестрельными ранениями, чем у всего отделения неотложной помощи нью-йоркской больницы. — Она постукивает ногтем по стеклу окна. — Я про ту стильную даму, которая сейчас находится по локоть в груди вашего мужа. Илария. Я бросаю быстрый взгляд на женщину рядом со мной. Милен Аджелло. Жена дона. — На прошлой неделе я видела, как она голыми руками выковыривала пулю из бедра Пьетро, — продолжает она. — Иногда я просто чертовски ненавижу эту жизнь, понимаешь? — Но ты все равно вышла замуж за нашего дона, — говорю я, возвращаясь к наблюдению за происходящим в операционной. — Да, но он вроде как угрожал начать войну, если я этого не сделаю. — Тон Милен серьезен, но в отражении стекла я вижу, как ее губы изгибаются в улыбке. — Если бы я тогда не была на него чертовски зла, я могла бы подумать, что это романтично. Мне трудно представить, чтобы Сальваторе Аджелло можно было назвать романтичным. Это все равно, что назвать гильотину восхитительной. — Становится ли когда-нибудь легче? Постоянный страх? Что случится что-то плохое? — спрашиваю я. — Нет. Не совсем.— Она обхватывает пальцами мое предплечье и слегка сжимает. — Вот как это бывает, когда ты влюбляешься в опасного мужчину. Мы оба смотрим в операционную. Они, должно быть, заканчивают работу. Бешеный темп и срочность, охватившие палату в начале операции, ослабли, и я решила, что это хороший знак. — Хочешь, я найду тебе сменную одежду? — Еще одно сжатие моей руки. — Ты вся в крови. — Я попрошу Йована принести мне что-нибудь, — говорю я, не отрывая взгляда от Драго. Когда вокруг него так много медицинского персонала, я могу лишь мельком увидеть его руку и ноги. Милен уходит, ее удаляющиеся шаги эхом разносятся по коридору. В операционной мать дона отходит от операционного стола, снимает синий хирургический халат и перчатки и бросает их в мусорный бак. Затем она снимает маску и обращается к медсестре, стоящей рядом с ней. Когда Илария поднимает глаза, наши взгляды встречаются через окно. На безупречном в чистом стекле - отпечатки моих рук. Кровь моего мужа. Ее так много. Когда Илария выходит из палаты и направляется в мою сторону, паника, которую я тщательно контролировала, нарастает. Я делаю шаг назад и пытаюсь успокоить сердцебиение, когда она открывает дверь в комнату для наблюдения. Я задерживаю дыхание. — Он будет жить. Мои легкие расширяются, когда я вдыхаю. Первый настоящий вдох за последние четыре часа. Илария говорит что-то еще - подробности о том, что было сделано во время операции, и о том, что ожидается в процессе восстановления, - но я едва слышу это, поскольку в моем мозгу повторяются только три слова. Он будет жить. Глава 23 Я чертовски ненавижу больницы. Один только запах вызывает у меня самые худшие воспоминания. Опустив взгляд на бок, я замечаю спящую Сиенну. Когда я проснулся, она лежала на кровати рядом со мной, уткнувшись лицом в мою шею, и крепко держала меня за руку. Она даже не шелохнулась, когда пришел врач и стал что-то рассказывать о моих ранах. Я оборвал женщину, в ту же минуту как она начала говорить, и велел ей вернуться, когда моя жена проснется. Мне все равно, что она мать Аджелло, никто не имеет права будить мою Сиенну. Я протягиваю руку и убираю назад несколько спутанных прядей, упавших на лицо Сиенны. Я был на сто процентов уверен, что не выживу, но мысль о том, чтобы оставить ее, была неприемлема. Поэтому я цеплялся за жизнь одной лишь силой воли. Если бы она не была со мной в машине и не умоляла меня глазами продолжать бороться, я бы, наверное, умер еще до того, как мы приехали в больницу. Дверь в палату открывается, и Адам входит внутрь. Я прижимаю палец к губам, подавая ему знак замолчать. — Все справились, — говорит он, но поскольку я ничего не слышу, он, скорее всего, произносит эти слова одними губами. — У Рельи задета артерия, но с ним все будет в порядке. Я киваю и переключаю внимание на четкий отпечаток зубов на его предплечье. — Неужели люди Богдана прибегли к укусам, когда у них кончились патроны? — шепчу я. — Это была твоя жена. — Он переносит вес с одной ноги на другую. — Я пытался удержать ее, пока ребята грузили тебя в машину. Приподняв бровь, я смотрю вниз на ангельское личико, прижавшееся к моему боку. Маленький чертёнок. — Богдан? — спрашиваю я. — Мертв. Сиенна выстрелила ему в глаз. Клянусь, если бы я сам не увидел, я бы ни за что не поверил. Да, моя искрометная жена способна на многое, а ведь мы еще только пощупали поверхность. Мне не терпится провести всю жизнь, знакомясь с каждым из ее достоинств. — Тара и Кева снаружи. Могу я сказать, чтобы они зашли? — спрашивает он. — Нет. Скажи им, что со мной все в порядке и пусть заходят через час или около того. Когда Адам выходит из комнаты, я оглядываюсь на свою спящую жену. Она начинает просыпаться. — Слышал, что ты начала кусать моих мужчин. — Я поднимаю руку и очерчиваю линию ее маленького носика. — Может, мне стоит ограничить твои игры с моими собаками, Сиенна? Они могут плохо на тебя влиять. Ее губы дрожат, и она закрывает глаза. Когда она снова открывает их, темно-карие глаза наполняются слезами. — Следи за моим ртом очень внимательно, Драго, — прошептала она. — Чтобы ничего не пропустить. — Хорошо. — Мне пришлось прижать руки к твоей искалеченной груди, чтобы ты не истек кровью. Можешь ли ты представить, каково это - наблюдать, как любовь всей твоей жизни умирает у тебя на глазах? Следить за каждым вздохом, гадая, будет ли он последним? Если бы ты сейчас не был подключен к чертовой машине, отслеживающей твое сердцебиение, я бы ударила тебя по лицу, — вырывается у нее, а слезы текут по щекам. — Если ты посмеешь выкинуть такое дерьмо еще раз, я убью тебя.