– Я так понимаю, вы не из армии ее поклонников. – Можно сказать и так. Телевизионщики пренебрежительно относятся к тем, кто работает на радио, а те, в свою очередь, – к нам, смиренным пишущим псам. И я ничего против не имею. Но Дилейни живет в какой-то своей лиге. Она как шило в одном месте. Сидит в своем замке из слоновой кости и думает, что ее дерьмо пахнет лучше, чем у остальных. – Ребекка возглавляет отдел криминальной хроники, – пояснила Андертон. – Она здесь уже очень давно. Если в один ужасный день она уйдет, все это здание обрушится. По крайней мере, таково пророчество. Трескучий смех Бирн был сух, как раскаленный песок. – Здорово снова увидеть тебя, Лора. Как продвигается бизнес с частными расследованиями? – Бывают просветы. – А как наш мистер Собек? – И у него бывают просветы, – улыбнулась Андертон. – Должна признаться, ты меня заинтриговала. – Значит, поэтому ты лично вышла нас встретить, а не прислала кого-то из своих подручных. – Без любопытства в нашем деле никуда. Так зачем тебе понадобились наши старые выпуски? Это имеет отношение к Августовскому Взрывателю? – Уинтер считает, что дата имеет значение, – кивнула Андертон. – Если память мне не изменяет, ты так не думаешь. – Он видит ситуацию свежим взглядом и может увидеть то, что пропустила я. – Вот этим ты мне всегда нравилась, Лора. У тебя открытый ум. Зря они тебя отстранили от расследования. – Я не буду с этим спорить. – Думаешь, Фримен поймает убийцу? Андертон засмеялась и посмотрела на Уинтера. – Заметили, как она работает, да? Сначала смазала меня комплиментами, а потом мягко подложила вопрос в надежде, что я размякла и отвечу. – Да, заметил. Андертон повернулась к Ребекке. – Я не отвечу на этот вопрос, Ребекка. Уже сейчас вижу заголовок: «Уволенный следователь критикует преемника». Бирн пожала плечами и приняла несвойственный ей виноватый вид. – Ну я же не могла не попытаться. Да и заголовок придумала бы получше. – Давай договоримся, что, при отсутствии специального предупреждения, все, что я скажу, с настоящего момента до скончания времен – это не для печати. Уинтера это касается тоже. – Давайте договоримся, что если эта ваша рыбалка что-то принесет, я узнаю об этом быстрее моих уважаемых коллег. – Безусловно. – Кстати говоря, это было нужно сказать. Поэтому я и сказала. – Так где хранятся старые выпуски? – Сюда. Бирн повела их по коридору, который ничем не отличался от любого другого коридора в офисном здании в любой стране мира. Белые стены, обшарпанное дешевое напольное покрытие коричневого цвета, яркое освещение. Распахнулась дверь, из которой с шумом выбежал мужчина. Пока дверь закрывалась, Уинтер успел увидеть кусочек новостной редакции. Заваленные столы были расставлены прямыми рядами, люди сосредоточенно говорили по телефону. Во многих отношениях этот офис ничем не отличался от следственного отдела в полиции. Архив располагался в кабинете в самом конце коридора. Бирн толкнула дверь и включила свет. Комната была четыре на четыре метра – ненамного больше кладовки. Папки со старыми выпусками аккуратно лежали на полках. На большом столе посередине комнаты, над которым висел линейный светильник, стоял компьютер, а под него были задвинуты два стула. Бирн заметила, как Уинтер бросил взгляд на стол. – Недавние выпуски доступны в электронном виде, но до 1998 года нужно искать по старинке. – Но вы храните копии последних номеров. – Потому что в душе мы по-прежнему газета. Технологии – это все хорошо, но нужно не потерять за ними душу. – Воистину так. – Хорошо, я вас оставляю. Но не забудьте: если что-то найдете, я хочу об этом знать. 32 Уинтер стоял и смотрел на полки. Газета была основана в 1912 году. В ранний период каждый год помещался в одну папку. К 1962 году на год уходило две папки, а с 1971 года – три. В 2006 году снова стало хватать двух папок. Миллионы слов давили на него своим весом. Сколько истории, отчаяния и страдания. Немного радости. Это, в конце концов, газета. Откуда же начинать? Андертон тоже стояла, смотрела и думала, очевидно, про то же самое. Она подошла и потянулась к верхней полке, где хранились новые выпуски. Они были менее потрепаны, чем те, что лежали ниже. Год был указан на торце каждой папки золочеными буквами, рядом с надписью «Ванкувер Сан». Она потянулась за подшивкой четырехлетней давности – то есть за год до начала убийств, что было логично. Однако то, что логично, не всегда является лучшим выбором. – Подождите, – остановил ее Уинтер. – Нам нужно подойти к задаче с умом, иначе мы тут всю ночь просидим. Думаю, вы уже присылали сюда людей просмотреть эти выпуски. – Конечно. – И они сделали ровно то, что вы хотите сделать сейчас? Начали четыре года назад и искали в близлежащие даты какие-нибудь заголовки, которые могут иметь отношение к 5 августа? – Все так, – кивнув, подтвердила Андертон. Уинтер смотрел на архивные папки, батареей стоящие на полках, и ждал вдохновения, спасительную идею. – Что нового мы знаем сейчас, что вы не знали тогда? – То, что мишенью убийцы являются мужья, а не жены. – Именно. Концепция полностью поменялась. Нам нужно держать это в голове, когда будем смотреть выпуски. Андертон снова потянулась наверх. – Подождите. Ее рука замерла в воздухе, и она повернулась к нему. – Давайте попробуем иной подход. Как сказал Энштейн, только безумный каждый раз делает одно и то же, ожидая другого результата. Так оно и есть, поэтому изречение и стало афоризмом. И это проклятие крупных бюрократических организаций, таких как полицейское управление Ванкувера. Нас всего лишь двое, и у нас не так много человеческих ресурсов, как у них, но зато никто не сможет обвинить нас в бюрократии. Предлагаю сделать ставку на гибкий подход. – А что подразумевает гибкий подход? Уинтер поднес палец к губам, давая ей знак замолчать, и закрыл глаза. Он чувствовал, что она очень раздражена. Андертон рвалась в бой, ей хотелось действовать, а он ее тормозил. Сделав несколько глубоких вдохов, он попытался очистить голову. Затем он представил Николаса Собека, Дэвида Хэмонда и Эрика Кирчнера, пытаясь определить их сходства и различия. Он еще раз вспомнил фоторобот и то, как эти три лица соединились вместе, как из них получилось новое лицо – похожее, но и совсем другое. Черные волосы, карие глаза, возраст немного за тридцать. Все соответствует портрету убийцы. Сам того не желая, он все им рассказал о своей внешности. Но что заставляло его совершать эти преступления? Ключевой вопрос. Уинтер открыл глаза. – Вчера мы искали садиста, которому в кайф погружать своих жертв в кошмарный мир, который даже представить себе невозможно. Каково им было в последние минуты жизни? Сидеть и ждать, когда откроется дверь и они умрут? Любому рационально мыслящему человеку достаточно будет посмотреть на ситуацию и заключить, что совершивший это – конченый садист. Но перемотаем пленку вперед – и вот перед нами уже новый мир. Пейзаж полностью изменился, и уже все иначе. Начать хотя бы с того, что он не садист. Андертон перекосилась от удивления. – Как вы можете такое говорить? Он же натуральный псих. – Я согласен, что он психопат, но это не обязательно предполагает садистские наклонности. Не все психопаты – хладнокровные убийцы. Кто-то да, но кто-то нет. Психопаты устроены иначе, у них иное восприятие. Бывает так, что само убийство не носит характер первостепенной важности. Иногда оно даже не связано с изначальной фантазией. Как пример – насильник, который делает это впервые. Как только он реализовал свою фантазию, до него доходит, что теперь есть свидетель, от которого нужно избавиться. И он избавляется. Но убийство не было частью изначальной фантазии. Это лишь необходимость замести следы. – Что вы хотите сказать? Что убийца – патологический прагматик? – Именно так. У этих убийств есть какая-то цель. Мы должны спросить себя, какая. – И какой же цели они служат? Не сказав ни слова, Уинтер закрыл глаза и представил себя мужчиной, изображенным на фотороботе. И погрузился в его мир. *