В голове возник образ мамы, сидящей в их дешевой съемной квартире с хозяйской обстановкой и тихо плачущей. Она так сильно напилась, что даже не замечала Уинтера. Сейчас он не мог вспомнить, действительно это было или это какой-то коллаж из воспоминаний, как фоторобот. Ведь не раз и не два он приходил из школы, а мама была пьяна и в слезах. Воспоминания о квартире тоже могли быть компиляцией. Съемных углов было слишком много, и каждая следующая квартира была ничуть не лучше предыдущей. И в памяти они все вместе сливались в единую депрессивную картинку. – После ареста отца мне хотелось одного – получить ответы на вопросы. Как он мог сделать то, что сделал? Как я мог не понять, что он – убийца? Почему маме пришлось так много страдать? Она этого не заслужила. До ареста она была очень энергичной и жизнерадостной. После ареста от нее осталась одна тень. Как будто отец залез ей в грудь и вырвал сердце. – Я даже не могу представить, каково это было. – Да, не можете. Никто не может. Даже Скот и Коуди Хупер не смогут, потому что это слишком личное. Каждая ситуация не похожа на аналогичные. Мне повезло. Я выжил. Не все смогут сказать это о себе. – Получается ли у вас находить ответы на вопросы? – Я все еще в процессе, – засмеялся Уинтер. – На некоторые вопросы просто невозможно найти ответы. Вы же понимаете это? – Но это не значит, что нужно оставить попытки их найти. – Раз уж мы о вопросах. Вы думаете, Коуди видел именно убийцу? Уинтер сделал еще одну затяжку. – Думаю, в большинстве случаев показания свидетелей не заслуживают доверия. Я гораздо более склонен опираться на результаты экспертизы, чем на слова кого-то, кто думает, что кого-то видел. В нашем случае показание ненадежно в квадрате, потому что фоторобот просто сфабрикован. – Но… – подсказывала Андертон. – Но мужчина с потерявшейся собакой существует. И что-то в нем нашло отклик у Коуди. Сейчас ребенок в режиме выживания, а значит, его продолговатый мозг перегружен. Эта часть мозга работает сама по себе. Если она видит опасность, то тут же включается сирена и мигалка и дается команда сконцентрировать внимание, чтобы не оказаться в пасти саблезубого тигра. – Но только саблезубых тигров давно нет. – Нет, – улыбнулся Уинтер. – К тому же этот участок мозга может предупреждать об опасности, но решения принимает не он. Заметили, что произошло? Сначала Коуди подумал, что этот мужчина с собакой – убийца, а потом включилась логика, и он изменил свое мнение. – Да, я это заметил. – Предположим, что убийца – этот человек с собакой. Что дальше? Уинтер сделал последнюю затяжку, затушил сигарету о ступеньку и отбросил ее ногой подальше, к самому краю. Рядом с входом был мусорный бак, и он выбросит окурок туда на обратном пути. Андертон смотрела вдаль, напряженно думая. Уинтер огляделся. Это был небольшой оживленный парк, прекрасное место для наблюдения за людьми. Здесь гуляли мамы с колясками и маленькими детьми, тренировались бегуны, подростки ходили за ручку. Шла женщина с собакой. Легко было представить, как Коуди с мамой сидят здесь на одеяле и наслаждаются пикником. Как мужчина с фоторобота подходит и рассказывает им печальную историю про то, как он потерял собаку. Возможно, у него короткие волосы или он выглядит совершенно иначе. Или немного иначе. Легко было представить, как он достает из кармана телефон и показывает Коуди и его маме фотографию собаки. Очаровывает их. Серийным убийцам это свойственно. Некоторые из них очень обаятельны. Всем людям кажется, что они монстры-одиночки и их невозможно не распознать. Но в реальности все не так. Наиболее опасные маньяки – хамелеоны по своей сути. Так было и здесь. Этот человек совершенно спокойно живет в обществе и не вызывает никаких подозрений. Уинтер снова прокрутил в голове все, что им сказал Коуди, пытаясь за что-то зацепиться. Почему-то снова и снова в голове всплывала фотография собаки в телефоне. – Почему у владельца собаки не было распечатанного объявления? – задал он вопрос вслух и посмотрел на Андертон, ожидая ее реакции. – Я жду продолжения. – По словам Коуди, мужчина сказал, что собака потерялась неделю назад. В этом случае ты залезаешь в компьютер, находишь лучшую фотографию пса и печатаешь объявление. Пишешь «потерялась собака» крупными буквами в самом верху. Потом один или два абзаца про то, где потерялась и как плохо без нее. Затем добавляешь про вознаграждение за любую помощь. В самом низу – номер телефона или даже несколько, чтобы их было удобно отрывать. Распечатываешь объявление и заклеиваешь им весь район, где потерялась собака, – на фонарях, на досках объявлений, раздаешь прохожим. – Он этого не сделал. У него была только фотография в телефоне. – Вот именно. Обычно владельцы собак очень навязчивы. Если теряется источник их радости и гордости, они же горы свернут, чтобы вернуть его. – То, что у него не было объявления, не доказывает, что он убийца. Даже на убедительное доказательство не тянет. – Не тянет, но признайте, это несколько странно. Андертон обвела взглядом парк, сканируя людей и виды. – Допустим, он убийца. Как он их нашел? Он вел их из дома? Это слишком рискованно. – Согласен. – Как он узнал, что они здесь будут? Мы ведь так и не нашли ответа на вопрос, как он выбирает жертвы. Может, так? Может, он слоняется по паркам и ждет подходящего человека, а потом скармливает ему печальную историю про собаку. – А потом что? Идет за ними домой, чтобы узнать домашний адрес? – покачал головой Уинтер. – Это так же рискованно, как и следить за домом. К тому же Коуди сказал, что пикник был пару дней назад. А убийца никогда не торопится. Двухдневного наблюдения за ними недостаточно. Не забывайте, между убийствами проходит год. Это уйма времени на планирование. – Тогда как ему это удалось? Как он узнал, что они устроят здесь пикник? – Это настолько правильный вопрос, Андертон, – улыбнулся Уинтер. – Как он узнал? Такое ощущение, что он всезнающий. Он знает все, как Бог. Но только никто не может знать все. Никто ведь не читает в чужих жизнях, как в открытой книге? Не знает, кто, что и когда собирается делать? Так ведь не бывает? – Ладно, ладно, я поняла, – засмеялась Андертон. – Вы думаете, что он следил за ней на «Фейсбуке». Она достала мобильный, и Уинтер подвинулся поближе, чтобы видеть экран. Имя Майра Хупер – не самое распространенное, поэтому ее профиль нашелся уже через тридцать секунд. Она была третьей Майрой Хупер в списке однофамильцев. Андертон открыла ее страницу. Аватаркой служила фотография Коуди. Темные волосы и глаза, забавная ухмылка. Уинтер представил, как этот мальчик сидит сейчас один, потерянный, в этом кресле-мешке в съемной квартире. Сможет ли он снова так улыбнуться когда-нибудь? Нет, не сможет. Конечно, он будет опять улыбаться, будет смеяться и шутить и хорошо проводить время. Будут даже дни в его жизни, когда он не будет вспоминать маму, но так он уже никогда не улыбнется. Беззаботность покинула его навсегда. Из всего, что сегодня случилось, именно это было для Уинтера больнее всего. Такая маленькая деталь. У Майры было 853 друга, а семейный статус был установлен на «все сложно». Настройки конфиденциальности имели самый нижний уровень, что означало, что ее посты могут видеть все, и для этого необязательно быть у нее в друзьях. Значит, их точно так же мог видеть убийца. Убийство произошло только сегодня утром, но было уже двадцать сообщений с соболезнованиями, все примерно одинаковые. «RIP. Мы будем скучать. Думаем о тебе». Потоки любви были понятны, но ее они не вернут. Последний пост был сделан в 23:23 предыдущим вечером. «Очень жду наших с Коуди выходных с палатками. Лишь бы не было дождя LOL. В прошлый раз палатка протекла, и мы промокли. И где же Ноев ковчег, когда он нужен больше всего!!!!» С убийствами всегда так. Они вдруг случаются, и жизнь останавливается, как часы. Недочитанная теперь уже навсегда книга, неувиденный фильм, поход с палатками с 10-летним сыном, который никогда не случится. Для Уинтера это был концерт, на который он так и не попал. Мама купила билеты на U2. Это был бы его первый рок-концерт, и U2 были одной из любимых групп. Он очень ждал этого дня, который должен был стать лучшим в его жизни. Отца арестовали накануне. Когда Уинтер вспомнил про концерт, было уже слишком поздно. Андертон листала ленту Майры. Она явно страдала зависимостью от «Фейсбука». Все детали ее жизни были открыты для всего мира в сопровождении фото и текстовых комментариев. Слезы и радость, трагедии и праздники. В 19:23 27 июля она написала короткий пост о том, что она и Коуди собираются на пикник в Александра-парк на следующий день. Андертон вздохнула и посмотрела на Уинтера. – Слишком просто. – Да. – Не понимаю, – проговорила она. – Неужели люди не понимают, что все действительно могут это видеть? – Излишняя открытость сейчас имеет статус эпидемии. И хуже всего то, что процесс продолжает набирать обороты. – Насчет открытости – мы будем сообщать об этом Фримену? Пока у меня ощущение, что всю работу делаем мы, а плоды получает он. – Да, но сообщить все-таки стоит. У него ресурсы всего полицейского управления. Я бы передал ему мяч, и пусть бежит с ним. Если он что-то найдет, твои крылатые информаторы сообщат нам, так? – Так. – Значит, ситуация взаимовыгодная. – Только почему-то она таковой не ощущается. Пока Андертон говорила по телефону, Уинтер перебирал в уме обстоятельства и думал, что делать дальше. Как всегда, количество вопросов значительно превышало количество ответов. Но был один, который никак не шел из головы. Андертон завершила звонок и убрала телефон. – Почему вы на меня так смотрите? – спросила она, повернувшись к Уинтеру и поймав его пристальный взгляд. – Просто думаю. – По возможности думайте, не вращая глазами. А то страшно. – Так лучше? – Уинтер изо всех сил старался сохранять серьезность. – Не намного. Так о чем вы думаете? – О выходе из положения. Или, если быть более точным, об умении из него выходить. – Окей, – сказала она, растягивая каждую гласную. – А можно ли поподробнее? – За пару месяцев до смерти Гарри Гудини провел девяносто одну минуту в гробу, который опустили в бассейн в отеле «Шелтон» в Нью-Йорке. Тем самым он побил существующий на тот момент рекорд на тридцать одну минуту. Считается, что это самый значительный его трюк. А учитывая то, что умел он немало, это о чем-то говорит. – И когда именно это случилось? Или мне попробовать угадать – пальцем в небо? – Да, постарайтесь. – 5 августа. – Если быть точным, 5 августа 1926 года. Пойдемте, – вскочил Уинтер, – посмотрим, может, нам, наконец, удастся понять, почему убийце так важен сегодняшний день. 31 Тридцатиэтажный небоскреб в центре города носил имя «Гранвил сквэр». Верхний этаж был отдан гидроаэродрому для контроля за небом над заливом. Здание было почти сто сорок два метра в высоту, что делало его самым высоким диспетчерским пунктом в мире. Здесь еще с 1997 года располагался офис еженедельника «Ванкувер Сан». Журналистка, встретившая их на ресепшен, была старой закалки. Угадать ее возраст было не так просто. Выглядела она на семьдесят, но при этом ей легко могло быть пятьдесят. Желтушная кожа, насквозь прокуренный голос. Высокого роста, худая, в ярком красном платье в тон красной помаде. На шее на цепочке висели очки. – Джефферсон Уинтер, знакомьтесь, это Ребекка Бирн, – представила их Андертон. – Ребекка, это Джефферсон Уинтер. Последовали рукопожатия и приветственные улыбки. – Я видела вас по телевизору вчера вечером, – сказала Бирн. – Приятно было посмотреть, как вы осадили Дилейни.