Уинтер подошел к высоким стальным воротам, нажал на кнопку звонка и стал ждать. Тридцать секунд прошли, ответа не было. Он сделал шаг вперед и снова нажал на кнопку. На этот раз он держал на ней палец как минимум десять секунд. Ответа не было. Смысла звонить в третий раз он не видел. Собек относился к безопасности с параноидальной ответственностью. Как только кто-то нажимал на кнопку звонка, в подвале все начинало ходить ходуном – сирены, клаксоны, мигалки и бог знает что еще. Варианта было два: либо его нет дома, либо он с петлей на шее спрыгнул с балкона. При встрече Собек не произвел на Уинтера впечатление человека на грани самоубийства, поэтому он склонялся к первому варианту. Уинтер решил подробнее изучить панель с кнопкой. Цифровой блок отсутствовал, а значит, отсутствовал и риск, что кто-то сможет проникнуть внутрь, подобрав код. На панели была лишь кнопка, на которую нужно нажать, чтобы что-то сказать, микрофон, в который нужно говорить, и маленький сенсор для пультового ключа от ворот. Способа открыть ворота было всего два: или кто-то должен впустить вас изнутри, или у вас должен быть пультовой ключ. Уинтер поднял голову и осмотрел стену. Даже если бы ему удалось взобраться на нее, он только бы весь изрезался о стеклянные шипы наверху. Он перешел через дорогу и подождал еще немного. Через пять минут на улицу повернул автомобиль. Судя по приглушенному реву мотора, машина была мощная. Уинтер повернулся на звук и увидел силуэт «Астон Мартина Винтаж», который нельзя было перепутать ни с чем. Темнота не позволяла разглядеть лицо водителя, но можно было уверенно предположить, что это Собек. Автомобиль подъехал к воротам. Из него никто не выходил, чтобы что-то сказать в микрофон. Окна автомобиля не опускались. Большие ворота начали медленно и тяжело открываться. Даже автоматике было нелегко приводить в движение всю эту массу металла. Когда ворота открылись примерно на четверть, на территории резко включилось освещение, и яркие галогеновые лампы не оставили темноте никаких шансов, полностью осветив фасад дома. Машина въехала в ворота, и Уинтер осторожно перешел дорогу, убедившись, что не попадает в зеркало заднего вида. Он подошел к стойке, на которой было закреплено переговорное устройство, и вжался в нее всем телом. Камень все еще хранил тепло этого дня. Раз в пять секунд он выглядывал, чтобы посмотреть за продвижением Собека. Было похоже на просмотр видео в замедленной съемке. Вот Собек проехал три четверти дороги к дому. Вот он остановился у гаража с двойной дверью. Вот двери гаража наполовину поднялись. Вот они уже полностью поднялись. Вот машина въехала в гараж. Уинтер дождался, пока ворота почти полностью закроются. Оставалось около шестидесяти сантиметров, через которые он мог протиснуться, и с каждой секундой это пространство уменьшалось. Он успел попасть на территорию и пошел по дороге к дому. Ворота за ним закрылись, и все стихло. Внезапно наступившая тишина пугала и вызывала беспокойство. Смысла притворяться невидимкой не было. Игра была закончена. Освещение было настолько ярким, что на территории было светло, как днем. Как ни скрывайся, Собек его увидит. Было слышно, как в гараже хлопнула дверь машины. Через пять секунд наружу вышел сам Собек, жмурясь от яркого света. Он смотрел на Уинтера, не сводя глаз с его движущейся фигуры. Черные волосы были забраны в хвост, взгляд напряжен как никогда. Уинтер подошел к нему и остановился. – Добрый день? – спросил он. – Бывало и получше. – Я так понимаю, убийца на кладбище не появился? – И на других могилах тоже. Вы принесли компьютер, – сказал он, кивнув на ноутбук. – Вы хотите мне что-то показать? – Он не мой. Эрика Кирчнера. Собек вопросительно посмотрел на него. Уинтер ждал, когда он задаст вопрос, но этого не случилось. – Давайте поговорим в доме, – предложил Собек. 37 Собек повел Уинтера по тропинке вдоль фасада дома. Под светом ярких галогеновых ламп растения в клумбах потеряли всякий цвет, а трава выглядела искусственной. У парадной двери они остановились, и Собек подставил под сканеры глаз и большой палец. Десять секунд – и дверь, щелкнув, открылась. – Все в порядке, у меня нет оружия, – сказал Уинтер. – Я должен вас бояться? – Зависит от того, хороший вы человек или нет. – Я не убивал жену. – Этого недостаточно, чтобы быть хорошим человеком. Собек вошел внутрь и нажал выключатель. Загорелась люстра. Уинтер прошел за ним по огромному холлу к коридору за лестницей. Собек остановился у двери в подвал. Глаз – к верхнему сканеру, большой палец – к нижнему. Дверь открылась с тихим звуком, напоминающим вдох. Гуськом они спустились по лестнице и повернули направо. Дверь, перед которой остановился Собек, была из той же самой полированной стали, что и все остальные двери в подвале. Она была холодная и неприветливая. Он открыл ее, и они вошли. Андертон говорила, что здесь есть и офис, и, скорее всего, именно туда они и пришли. В комнате были стол, стул, телефон и компьютер. На этом сходство с офисом заканчивалось. Здесь не было привычных вещей, которые помогают пометить территорию: рамок с дипломами и сертификатами, книжного шкафа, шкафа с папками, сентиментальных мелочей. Фотографии были, но не сентиментального характера. По крайней мере, в привычном смысле этого слова. Фотографии первых трех жертв висели на трех стенах, по одной на каждой. Это были кадры с места преступления и с процедуры вскрытия. Чудовищная галерея смерти и отчаяния. Фотографии Изабеллы висели на почетном месте – на стене напротив стола. Каждый раз, когда Собек поднимал голову, первыми он должен был видеть именно их. На одной – вскрытая грудная клетка Изабеллы с внутренними органами – влажными и блестящими под яркими хирургическими лампами. На другом фото был срез ее черепа и мозг. Снимки с места события были ненамного лучше. Уинтер снова подумал о том, что же все-таки у Собека с головой. Каким человеком надо быть, чтобы захотеть видеть свою жену в таком виде? Некоторые фотографии с места событий были уже знакомы Уинтеру, потому что Андертон их присылала. Другие он видел на инфодосках в полиции. Но некоторые он не видел ни разу. Возникал вопрос, как их получил Собек. В то же время, он не был удивлен. Он знал, что мотивация и деньги могут многое. Фотографии Алисии Кирчнер висели на стене справа, а Лианы Хэмонд – слева. Здесь тоже были снимки с места убийства и вскрытия. Еще больше смерти и отчаяния. Четвертая стена пустовала. Предположительно, теперь она заполнится фотографиями Майры Хупер. Уинтер протянул ноутбук Собеку и подождал, пока тот его возьмет. – Может, вы сами или кто-то из вашей армии частных детективов знает эксперта по компьютерам. Мне нужно, чтобы они посмотрели этот лэптоп. – Что именно нужно искать? – Следы того, что кто-то дистанционно получил доступ к камере и использует ее. – Вы считаете, убийца через нее наблюдает за Кирчнером? – Это возможно. Собек молчал, а Уинтер думал, сколько времени ему понадобится, чтобы сообразить. В итоге процесс занял пять секунд. – Вы думаете, он и за мной наблюдает? – Если окажется, что он следит за Кирчнером, то, вероятно, делает то же самое и с вами. И с Дэвидом Хэмондом. – Зачем? – Сначала нужно узнать, пользуется ли он камерой на этом компьютере, а потом сможем ответить на ваш вопрос. – Если у вас есть мысли, я бы хотел их услышать. – И вы услышите. Как только у меня появится какая-то стоящая мысль, я поделюсь ею с Андертон, а она – с вами. – Я вам не враг. – Нет, но у вас есть скрытый интерес. Признайтесь, вы не беспристрастный наблюдатель. – Я хочу одного – чтобы ублюдок, убивший мою жену, был привлечен к суду. – А когда вы закрываете глаза ночью, как именно вы себе это представляете? – Просто хочу, чтобы он сел за решетку. – Да? То есть вы не представляете, как подносите дуло пистолета к его голове и нажимаете на курок? Или всаживаете ему нож в кишки по самое сердце? – Врать не буду, такие мысли приходили. Но если поговорите с Кирчнером или Хэмондом, они скажут то же самое. К сожалению, реальность такова, что у меня не будет возможности даже близко подобраться к реализации своих фантазий. В данный момент самое большее, на что я могу надеяться, – чтобы убийцу поймали и арест закончился смертью. – Он замолчал и посмотрел Уинтеру прямо в глаза. – Знаете, если бы такое стало возможным, я бы предложил бонус. Уинтер ничего не сказал. – Вы недавно работали над делом в Детройте, – продолжил Собек. – И там арест не удался, убийца был застрелен. И это уже не первый раз, когда подобное случается на вашем деле. Я бы даже сказал, что так бывает часто. – В этом нет ничего загадочного. Люди, которых я преследую, знают, что подошли к финальной черте. Им остается не такой уж большой выбор – пожизненное заключение или смертная казнь. Когда они оказываются лицом к лицу с этой перспективой, они ищут выход. Вы бы на их месте не искали? – При этом вряд ли вас мучает бессонница. Даже, думаю, совсем не мучает. – Нет, не мучает. Для меня важно одно – остановить их. А мертвы они или в тюрьме – это мне совершенно безразлично. – И вы не испытываете ни малейшего удовольствия, когда видите, как они умирают? Они молча смотрели друг на друга. В конце концов: Уинтер нарушил молчание. – А о каком бонусе речь? – Назовите свою цену. – Вам будет не по карману. – Думаете? – Два миллиона баксов. И сразу скажу – без торга. Если что-то пойдет не так, в тюрьме окажусь я. Собек стоял и мучительно думал. – Если бы все было так просто, – ухмыльнулся он. – Если бы… Слушайте, меньше всего мне нужен ваш самосуд над убийцей. Даже если это самосуд чужими руками. Понимаете? Собек ухмыльнулся. – Я так понимаю, вы человек конкретный, – продолжил Уинтер. – Поэтому и я буду говорить конкретно. Я могу поймать убийцу, но если вы будете мне мешать, эта и без того нелегкая задача станет намного труднее. И чтобы все все правильно понимали: когда он будет пойман, его будут судить, а потом он отправится в тюрьму до конца своей жизни. Понимаете? – Это я переживу. Тюрьма – опасное место. Там толпы воров и убийц. Не знаю, долго ли он продержится в такой среде. – Если получится, что его кто-то зарежет в душе, я возражать не буду. Но только при условии, что вы к этому отношения иметь не будете. – Я очень рад, что мы с вами единомышленники. – Собек, мы даже рядом не стоим в этом плане. Мы точно не единомышленники. Уинтер кивнул на стол, на котором лежал лэптоп Кирчнера.