Мак чуть отступил назад. – Как тебе удалось вырваться? – спросил он, едва шевеля губами, будто все это была игра. – Ее нет, – ответила я. Престон, глядя перед собой, фыркнул, то ли с отвращением, то ли мои слова его развеселили. Мак поднял бровь, но подошла его очередь, и он отвлекся. – На первую неделю мы все должны записаться, как считаете? – обратилась Шарлотта к братьям. Мы, то есть наша улица. Наша группа. Наш клан. Мы – люди, которые пересекаются на работе и дома, перебрасываются шутками, обмениваются ни к чему не обязывающими репликами. Границы жестко не очерчены, но мы – это цепочка домов, полукруг у бассейна. Это наши камеры запечатлели Руби. Мы – это люди, которые давали показания в суде. И, возможно, кто-то из нас за это заплатит. – Вполне, – согласился Престон, а дальше я их разговор не слышала, он утонул в попытках Марго Уэллмен успокоить Николаса, который весь извертелся. Следующей была я. Шарлотта и бровью не повела. – Харпер, спасибо, что пришла. В какой вечер тебе удобно? Она подняла ручку – поставить рядом с моей подписью день недели. – Шарлотта, любой, какой еще не занят. Еще я хотела с тобой поговорить. Заходила к тебе. Ее палец заскользил по списку, все внимание на лист бумаги. – Молли мне сказала. Извини, закрутилась, у меня на этой неделе одна встреча за другой. Что-то срочное? Я наклонилась ближе, чтобы привлечь ее внимание. Сжала пальцами пластиковую поверхность стола, и наши взгляды встретились. – Похоже, я знаю, зачем она приехала. Шарлотта дважды моргнула, закинула длинные волосы на плечо, точно как Молли в тот день, когда она открыла мне дверь. Метнула взгляд на калитку, плотно сжала губы. Я посмотрела в ту же сторону – может быть, там Руби, которая вычислила, что я здесь? Но возле черной решетки стоял Чейз. – Давно кофе не пили, – сказала она. – Приходи завтра утром? Часов в девять? Я кивнула. Она вписала мою фамилию в пустую строчку, потом улыбнулась стоявшей за моей спиной Марго. – Марго, ну, тебе-то не обязательно. – У него зубки режутся, я все равно не сплю. – Да, помню это время, – сказала Шарлотта с сочувствием, остальное я уже не слышала. Уходя, я поискала Чейза, но он куда-то исчез. Ни в очереди, ни у бассейна его не было. Может, он мне привиделся? Просто выплыл из памяти, из прошлого раза, цикл повторяется. Мы цепляемся за какой-то порядок, за какие-то нормы, создаем иллюзию безопасности. Дом Чейза, если идти от бассейна, находится слева, на противоположном углу от дома Марго и Пола Уэллменов. До смерти Труэттов у Чейза была достойная карьера, все местные его уважали. Авторитет, репутация, власть. А сейчас… вполне возможно, в том, что Руби выпустили, многие винят именно его. Вечернее небо нахмурилось, опускались сумерки, может, и дождь пойдет. Фонарь на углу автоматически включился, свет упал на меня. Я ускорила шаг. Вдруг дома ждет Руби, он целиком в ее распоряжении. Вдруг она ждет меня. Но беспокоилась я напрасно. Моей машины нет. В теории она могла поставить ее в гараж, но в доме темно, я, когда уходила, свет выключила. И на крыльце свет не горит. В полутьме я воткнула ключ в замок. Открыв дверь, я заметила лист бумаги на полу. Я зажгла свет в прихожей и нагнулась за листком. Обычная бумага для принтера, лист сложен вдвое, с другой стороны просвечивают чернила. Я развернула страницу – что-то выскользнуло на пол – и увидела жирный текст: ТЫ СОВЕРШИЛА ОШИБКУ Одна строчка, больше ничего. Подписи нет. Кому это адресовано? Мне или Руби? Но с дощатого пола на меня смотрела фотография. Я нагнулась, пришлось опуститься на колени. Что это? Увеличенное и поэтому слегка размытое изображение, часть снимка, на глянцевой фотобумаге стандартного размера. Рука сжимает какой-то предмет. Снимали обычным фотоаппаратом. Под углом четко видно одно: из кулака торчит что-то маленькое и блестящее. Брелок для ключей в форме собачьей кости. Металлический, я его помню. На солнце нагревается, зимой холодный. Подарок Труэттов, когда Руби была еще девчонкой и взялась выгуливать их собаку. Когда-то этот брелок с ключами лежал у нас в ящике при входе в дом, но давно исчез. А полиция его искала. Ведь дверь дома Труэттов в тот день была не заперта. То есть кто-то пробрался внутрь, отомкнув дверь ключом. Который так и не нашли. Но кто-то этот брелок видел. Заснял его и хранил снимок у себя, как доказательство. Хранил, а теперь решил предъявить. Глава 8 Со ступенек перед входом раздалось шарканье шагов, для Руби слишком тяжелых – и фотография с брелоком затряслась у меня в руке. Я поднялась, торопливо зажгла свет над входной дверью и живо ее распахнула. Это был Мак, он картинно разинул рот и поднял перед собой руки. – Зачем ты пришел? – спросила я, засовывая фото и записку в задний карман шортов. – Ты же сказала, она уехала, – ответил он с легкой улыбкой. – А поговорить у нас не вышло. Он обошел меня и проскользнул в дом, оглядел прихожую. Я закрыла за ним дверь, он явно хочет остаться. – Да, сейчас ее нет. Но она вернется. А ты разве не на дежурстве? Чуть прищурившись, он взглянул на меня. – Ее же нет, Харпер. И какого черта мне тогда дежурить? Сейчас ничего не случится, сама знаешь. Но сейчас меня беспокоила совсем не Руби, а нож. Зачем она спрятала его под матрас? Чего-то боится? И кто сунул мне под дверь записку и фотографию улики, пока я вместе со всеми была на собрании у бассейна? Первая мысль – Чейз. Надо вспомнить: кто ушел раньше меня? Кто пришел позже? Кто мог это сделать так, что я не заметила? Мак взял меня за талию, увлекая в сторону кухни. – Идем, похоже, тебе не помешает выпить, – сказал он. Все мы в Холлоуз Эдж, попадая в дом соседа, двигались легко и непринужденно: планировка одинаковая, поэтому даже в гостях чувствуешь себя как дома. Мне полегчало. Едва появилась Руби, я каждую секунду была начеку, будто все время на два шага отставала, перестала быть хозяйкой положения. Надо расслабиться. Принять верные решения. Все как следует обдумать. Было в Маке что-то такое, чему хотелось подражать. Он умел наслаждаться настоящим, особо не заглядывая вперед и не оглядываясь далеко назад. А я так не умею. В кухне Мак отошел к холодильнику, уступая инициативу мне – тоже, кстати, привлекательная черта. Я открыла холодильник, достала две бутылки пива, одну на миг прижала к шее, а ему протянула другую. – Все нормально, малыш? – спросил он, открывая бутылку. – Да, порядок, – сказала я, – просто ты меня напугал. – Все такие нервные. Она всего лишь человек. Один человек. Я спросил Шарлотту: вот ее выпустили, ты и правда думаешь, что она что-нибудь натворит? Он покачал головой, прислонился к стойке рядом со мной, ждал, когда я созрею для пива. Поднял свою бутылку, и мы чокнулись. Что будет дальше известно, все просто, все расписано, ожидаемо и предсказуемо, и от этого легко на душе. Как оно было в первый раз. Он пришел после суда над Руби, совершенно потерянный, будто не мог поверить, что дело повернулось именно так, будто и сам не знал, как оказался у моей двери. Разве что думал: если кто его и поймет, так это я. Ведь именно я знала другую сторону Руби, это я выступила в ее защиту. В тот день, как и сейчас, Мак все смотрел вглубь дома, будто все это дурацкая выдумка, и сейчас Руби выйдет из-за угла гостиной. Я тогда предложила ему пива. Она звонила мне, сказал он надтреснутым голосом, переживал. Оставила сообщение на автоответчике, звонила из… Он не договорил. Ты поднял трубку? Cпросила я, представив, как Руби стоит у стены из шлакобетона, прикрыв рукой другое ухо. Он покачал головой и взглянул на меня. Правильно ли я поступил: – спросил он тогда. Вдруг меня осенило. Он такой, какой есть. Именно это Руби в нем и любила, не один год. Больше или меньше. Он тогда поднял глаза от стола, а они блестят, как у щенка. Говорил он искренне, от сердца, будто признавался в чем-то сокровенном. И эта мягкая протяжная густота затягивала. Он уступал моему суждению, моему мнению – и в этом была его фирменная сила. В горле возник ком. Ты все сделал правильно, сказала я тогда. А я, пробормотал он, чувствую себя дерьмом. Одну руку он приложил ко лбу, другой катал по столу крышечку от пивной бутылки.