Двадцать лет – это очень долго, сказала я ему, словно оправдывая то, что должно было случиться. Тем более что убийство двойное, добавил он, приподняв уголок рта в своей фирменной улыбке, с тех пор так мне знакомой. Первый раз после суда кто-то позволил себе пошутить. Я тогда не сдержалась, залилась громким смехом, чересчур громким. Все чувства под замком – и вот они вырвались наружу. С тех пор как мы нашли тела Труэттов, я ни разу не смеялась. Будто все сразу попало под тяжелый пресс. И вот эта тяжесть ослабла, и словно камень упал с души. Тогда чувства были обострены до предела. Страх, преданность, стыд. Все болезненно, на поверхности. Сам по себе возник вопрос: И что? Надо ли себя так сдерживать? И вот он сказал: Вообще-то у нас все было несерьезно. Сама, наверное, знаешь. Несерьезно. И я ответила: знаю. Я примерно представляла, что будет дальше, видела, как у него развивались отношения с Руби. Как он называл ее ребенком, как обхаживал, оставался в ее орбите, следил за тем, чтобы она была настроена на его волну. Он тогда поднялся, поставил пустую бутылку на раковину у меня за спиной, придвинулся ближе. Мне это было нужно, сказал он тогда. Что именно, я не поняла, но это уже не имело значения. До Мака, до суда, до бесконечного стрекота двигателя из соседнего гаража, мне часто казалось, что я стою на краю неизвестности, смотрю вниз и думаю, как бы не оступиться. Я росла с братом, и меня всегда тянуло к противоположному. Будто пыталась сохранить хрупкое равновесие. Будто поскользнешься – и всю семью утянет в воронку. Я всегда считала, что важно держаться в рамках – для себя и для других. Всю жизнь я старалась не пересекать границы, которые сама себе очертила, либо другие очертили для меня. А что случится, как-то спросила я себя, если эти границы нарушить? Не пятиться, а, наоборот, шагнуть вперед, поддаться безрассудному сиюминутному импульсу? Ответ, как выяснилось, принес и облегчение, и ужас: не случится ровным счетом ничего. Никаких последствий, никакого падения в пропасть, и в этом даже была своя прелесть. Но сейчас, когда Мак стоял рядом, я чуяла и опасность, и недобрый умысел. Тогда, четырнадцать месяцев назад, чего было опасаться? Что нас застукают? Ерунда, самое страшное – косой взгляд от Тейт и понимающие глаза Престона. То есть сближение даже было оправданно. Два человека хорошо понимают друг друга. Оба были в тесном контакте с Руби Флетчер, и оба от этого пострадали. С Маком все было легко и просто. О серьезных отношениях тоже речи не было. Обоим удобно. Не представляю, к чему Мак вообще может относиться серьезно. Все, что между нами было, рассеялось в зимние каникулы. Но в начале прошлого месяца рефлекс на смену времени года снова сработал – как у собаки Павлова. Мак поставил бутылку на барную стойку, придвинулся ближе. В кухне возникло электрическое поле, он словно меня испытывал, как в игре – и хочется, и колется. Он спешит. Будто боится, что нас застанет Руби. – Подожди, – сказала я. Буфера из двадцати лет и шлакоблочных стен сейчас нет – решиться уже не так просто. С другой стороны, узнает она про нас – и что? Что она сделает? Уедет? И это самое страшное? И я не стала сильно возражать, когда Мак склонился ко мне и поцеловал в шею. Но, видимо, сопротивление почувствовал. – Не подпускай ее к себе, Харпер, – сказал он, дыша мне в ухо и прижимая к стойке. – Ты ее боишься? – Нет, – ответила я, а сама прислушивалась, не подъезжает ли машина, поглядывала на дверь. Но страх ведь обостряет все чувства, даже эти. Начинаешь доверять сильнее тому, кому привык доверять, подозрительнее относишься к тем, кто никогда не внушал доверия. Страх заставляет тебя лучше понять и других, и себя. Вдруг я встрепенулась – со стороны двора донесся какой-то звук. Мак тоже отпрянул, попутно сшиб пивную бутылку, и она покатилась по стойке, разорвав оглушительную тишину. – Что это? – спросил Мак, глядя в темноту через окно гостиной. Казалось, там что-то шлепнулось на землю. Он остался на месте, а я решительно прошла через гостиную к выходу во дворик. Распахнула дверь, но ничего странного не услышала, только стрекот сверчков и скрип дверных петель. Дворик пуст, но высокая калитка забора покачивается взад-вперед – а как же задвижка? Калитка запирается на задвижку изнутри. И снаружи до нее не добраться. После Труэттов я всегда задвижкой пользуюсь. Никаких исключений. Иначе калитка может открыться от порыва ветра либо случайного толчка идущего вдоль забора соседа. Я спустилась во дворик и глянула за забор, в гущу деревьев. Громко стрекочут сверчки, ветки зеленых елей плотно сплелись, между ними ничего не разглядишь. Не виден даже фонарь по ту сторону дороги, где на небольшом возвышении стоят дома второй половины нашего полукруга. Я закрыла калитку и заперла ее на задвижку. Может, про нее забыла Руби, она же утром выходила? Когда Хавьеру и Тейт вздумалось поорать? Потом вышла проветриться, а про задвижку забыла. Но она была босиком – кто же босиком выходит на улицу? – Похоже, за нами кто-то следит, – сказала я, вернувшись в дом через заднюю дверь и запершись на ключ, так надежнее. Повернувшись к Маку, я вспомнила про фотографию брелока в заднем кармане. Может, тот, кто ее подбросил, хотел посмотреть вблизи на мою реакцию? Мак так и стоял у окна, не было ясно, принял ли он мои слова всерьез. – Лучше уходи, – сказала я с неоправданной злобой. Будто это он виноват. – Харпер, наверняка это просто ветер. Не подпускай ее к себе. Но я еще больше разозлилась. Получалось, что с приездом Руби что-то в моем мире переклинило. Неужели я вижу опасность там, где ее нет? Но Мак пришел не просто так – он тоже учуял опасность. Мак ушел, а я включила наружный свет, проверила, задернуты ли занавески, опущены ли жалюзи. Потом целый час провозилась с камерой, что висит у меня над крыльцом, именно про нее тогда говорила Руби. Камера старая, ее повесил над дверью еще Айдан, когда пошли слухи, что перед праздником пропали какие-то пакеты. Я что-то наладила, и теперь через ноутбук можно было наблюдать за улицей в режиме реального времени, но записывать не получается, придется звать мастера. Руби так и не появилась. А если она смылась с моей машиной, чтобы наказать меня? Нет, ведь она в туалете припрятала деньги. Значит, вернется. Наверху я сунула фотографию и записку в ящик, под белье. Вроде и под рукой, но не на виду. Дело шло к полуночи. Я открыла ноутбук и развернула его к себе – увижу, если кто-то появится. Тот, кто подбросил фото, кто наблюдает за домом. По ту сторону моих четырех стен и запертых дверей слышны звуки ночи. Ровный гул со стороны озера, что-то жужжит вдалеке, а вблизи все звуки словно утонули. Никаких осторожных шагов, никаких шорохов. Я смотрела на экран, пока не провалилась в беспокойный и обрывистый сон. Меня постоянно что-то будило, и я снова включала экран ноутбука, смотрела на зернистые размытые тени. Может, неподалеку бродит Мак? Или вернулась Руби? Или не спится кому-то еще? Вторник, 2 июля СТРАНИЧКА ОБЩИНЫ ХОЛЛОУЗ ЭДЖ Тема: График дежурств по поселку Отправлено: 8:24 Шарлотта Брок: Вот окончательный график на следующую неделю после вчерашнего собрания. Если у кого-то не получается, просьба найти замену и отметить здесь, чтобы мы знали, кто будет дежурить. P. S. Спасибо Маку Сиверу, что согласился на первое дежурство вчера вечером. 2 ИЮЛЯ: Тейт и Хавьер Кора 3 ИЮЛЯ: Харпер Нэш 4 ИЮЛЯ: Марго и Пол Уэллмен 5 ИЮЛЯ: Тина Монахан 6 ИЮЛЯ: Шарлотта Брок 7 ИЮЛЯ: Престон Сивер Глава 9 Я проснулась, лежа на боку калачиком, передо мной стоял ноутбук. Чувствовала себя будто с легкого перепоя, хотя выпила только бутылку пива. Со мной такое бывает, когда в крови гуляет адреналин, голову сжимают тиски, слегка подташнивает, даже алкоголь не нужен. Утро только занималось, через щели в жалюзи сочился мягкий свет. Я тут же вспомнила, что делала, почему сбита с толку: ждала Руби. Высматривала кого-то в темноте. Встав с постели, я подошла к двери. – Руби? – позвала я и пошла к ее комнате. Там темно, затхло и пусто. Прямо в пижаме я спустилась и открыла входную дверь, хотя уже знала, что увижу: пустая улица, свободная подъездная дорожка. Моей машины нет, равно как и Руби. Но на улице, несмотря на ранний час, уже были признаки жизни. Я увидела спину Престона Сивера, опустив голову, засунув руки в карманы спортивных шортов, он шел к своему дому на углу. Меня на крыльце он не заметил, шаг не ускорил, просто шел домой. Может быть, заканчивал дежурство за Мака. Наш летний график поменялся, но Мак работал с раннего утра, приходил в кампус раньше всех. Насколько я знаю, в центре кампуса идет небольшая стройка, что-то там обновляют, он за этой работой присматривает. Я прикрыла дверь. Какие у меня варианты? Заявить в полицию о пропаже машины. Найти адвоката Руби и узнать, куда девалась ее клиентка. Ждать. Может, Руби просто дорвалась до свободы и ни о ком не думает, как я думаю о ней? Все-таки четырнадцать месяцев по жесткому расписанию, когда лишнего шага не сделаешь. Или в ее исчезновении есть какой-то тайный смысл? Я отдала ее вещи, а она забрала мою машину. Око за око. Она же сказала: кто-то за это заплатит. Я посмотрела на часы: через пятнадцать минут меня на кофе ждет Шарлотта. Когда я сюда перебралась, от ее кофейных приемов я просто балдела. Отличная возможность поближе узнать друг друга, поделиться чем-то личным. Что-то в Шарлотте располагало к откровенности – возможно, поэтому она так здорово справлялась со своей работой в колледже: юрисконсульт. Может, ее специально натаскали на каких-то курсах. Так или иначе, это было здорово: приходишь домой к Шарлотте, пьешь кофе и уходишь с облегчением: половина твоих проблем решена. Но сейчас все мы изменились. Сокровенное держали при себе.