Мы боялись не физического возмездия, нас пугало другое – она что-то знает. Год назад мы запустили каток, и теперь он ехал в обратном направлении. Она не дрогнула, вернулась – и знала, как мы с ней обошлись. На этот раз сила была на ее стороне, и нам стало страшно. Непонятно, как она распорядилась моей машиной, когда якобы уехала. Зачем вообще она была ей нужна? Хотела как-то загнать меня в ловушку? Или ей просто требовалось время, чтобы ее никто не искал, не разглядывал, чтобы она могла следить за всеми, зная, что никто не следит за ней? В Холлоуз Эдж нам камеры не нужны. Достаточно смотреть во все глаза. И все, что происходило вокруг, она занесла в книжечку, страничка за страничкой. Руби словно погрузилась во все подробности, копая все глубже, не сомневаясь, что эти странички помогут ей найти логическое объяснение, открыть истину. Но мне показались странными ее записи, которые касались Марго. Рядом с МУ в вечернее время всегда стоял знак вопроса, будто она точно не знала, чем Марго занимается. Будто что-то ей казалось странным. И в этом надо разобраться. Мы знаем, что Марго спит мало. Беспокойный ребенок, она всегда об этом говорит. А с Полом у них явный разлад. Может быть, ночами она берет на улицу ребенка, когда он просыпается, чтобы его убаюкать? Или просто выходит сама, глотнуть свободы, когда есть такая возможность? Но у Руби ее имя возникало часто, и всегда по вечерам. Стрелочка показывала налево. Всегда в нашу сторону, налево, где живу я, Тейт и Хавьер Кора, и Тина Монахан. Из записей на доске объявлений следовало: прошлой ночью Марго не спала допоздна. Но и другие тоже: Хавьер, Шарлотта. Я. Всем нам не спалось. Имена на том снимке с экрана стали для Руби отправной точкой. Почти от всех их домов у нее были ключи. Она знала: соседям есть что скрывать. Теперь эти ключи – у меня. Связка в кармане наделяла меня какой-то силой, когда я снова вышла на улицу. Как и Руби – вслушиваясь в чужие тайны. Тайны, которые мы храним за своими высокими заборами, только заборы тебя не защитят. Все слышно через открытые окна, да и через закрытые тоже. Гудят кондиционеры, эдакий белый шум, но вдруг отключаются – и ты весь как на ладони. Когда люди боятся, тайное становится явным. Я прошла мимо дворика Тейт и Хавьера Кора, там тихо и пусто. А родители Тины Монахан сидят во дворике и спорят из-за обеда. Ждать ли Тину, что там она принесет из магазина. Значит, Тины нет. И в их доме сейчас никого. Во мне вспыхнула какая-то нервная энергия, я должна узнать правду! Конечно, это чистое любопытство. Я же не полезу к ней в дом. Но интересно, буква «М» – это Монахан или Марго? Оба имени были в переписке на доске объявлений, которая оказалась у Руби. И меня преследовало это постоянное МУ. Как-то чересчур внимательно она следила за Марго. Но почему? Какая-то деталь от меня ускользала. Неплохо было бы узнать, в чью жизнь Руби тогда вторгалась. Кому было что скрывать тогда и, возможно, сейчас? На углу я развернулась и пошла назад, к дому Тины. Никто меня не увидит. Камера мне ни к чему, сказала тогда Тина полицейским. И я поднялась на крыльцо, со связкой ключей в кармане. Просто проверю – и все. Суну ключ в замок, поверну – и уйду. Если что, сделаю вид, что стучала, но никто не ответил. Тина в магазине, ее родители сидят во дворике. Из ключей на связке я выбрала помеченный буквой «М» и сунула его в замок… Дверь широко распахнулась, ключ, который я крепко сжимала, выскочил из скважины. Передо мной, дружелюбно улыбаясь, стояла госпожа Монахан. – Дорогая, мне показалось, я увидела, что ты поднимаешься по ступенькам, – сказала она. – Мы так давно не разговаривали! Я быстро опустила руку, чтобы спрятать зажатую в кулаке связку ключей. – Да, очень давно, – пробормотала я, наклеивая на лицо дружескую улыбку. Сердце билось так, что эхо отдавалось в голове. Громыхало под ребрами. Накатил страх, меня всю трясло. Ведь еще чуть-чуть… – Тина дома? – спросила я, опуская ключи в карман. – Нет, за едой поехала. Но, раз пришла, ты нам поможешь. Заходи, – пригласила она, не ожидая моего согласия. Я вошла за ней вглубь дома, мимо кухни, через гостиную, к приоткрытой задней двери. – Джордж застрял, – сказала она, оглянувшись через плечо, и открыла дверь во дворик. – Ничего я не застрял, – возразил он с края наклонной площадки, ведущей во дворик. Увидев меня, он нахмурился, будто ждал кого-то другого. Таким же взглядом он посмотрел на меня, когда я столкнулась с ним и Тиной во время моего дежурства. Тогда он задал мне всего один вопрос: правда ли, что вернулась Руби. – Что за упрямец, – шепнула мне госпожа Монахан. Коляска господина Монахана торчала у основания деревянного ската. Верхняя доска то ли надломилась, то ли из нее вылетели какие-то щепки, и направить передние колеса вверх не получалось. – Чейз обещал на выходных зайти и починить эти сходни, но, наверное, другие дела отвлекли. Можно понять. Но стало хуже, мне одной не управиться, – сообщила госпожа Монахан. – Пустяки. – Я спустилась во дворик. Взялась за спинку коляски, толкнула ее, и колеса попали на направляющие доски. – Вот и хорошо, – обрадовалась госпожа Монахан, заходя в дом следом за нами. – К вам собирался Чейз? – спросила я. – Да, он всегда нам помогает, когда Тины нет. Чейз – хороший человек. Знала бы она все, что произошло во время следствия! Что он попал под внутреннее расследование, что именно его стараниями на нас легло пятно позора. – Выпьешь чего-нибудь, дорогая, пока ждешь Тину? – спросила она, а господин Монахан укатил по коридору в сторону гостиной, ближе к двери. – Нет, спасибо, загляну потом… – Эта девица вернулась, – сказал господин Монахан, с легким прищуром глядя в окно перед домом. Меня словно током ударило. Именно эти слова он произнес, когда несколько дней назад я дежурила, когда он был с Тиной – и спросил: вернулась ли эта девица? – Что? Неужели там призрак Руби? Это как раз в ее духе: изобразить собственную смерть, убедить всех, что ее больше нет, и объявиться средь бела дня. В окне размытым пятном мелькнула копна темных волос и исчезла. Он хмыкнул. – Думает, она умнее всех. Таскается возле самых крылечек, чтобы не попасть под камеры, чтобы никто ее не видел. Но мы видим. Еще как. Он подкатился ближе к окну, я встала рядом с ним и тоже выглянула на улицу. – Джордж, будет тебе скандалить, – произнесла госпожа Монахан. Но Джордж только отмахнулся от жены, хотя не был в поле ее зрения. – Кто это был? – спросила я. Он пожал плечами. – Одна из девиц Шарлотты. Ведь что придумала. – Он прищурился, не отрывая взгляда от окна. – Если будешь совсем близко к дому, свет не зажжется, и камеры тебя не засекут. Он покачал головой. Эта девица вернулась? Так он спросил однажды, когда одну из дочерей Шарлотты подвезли до дома. И Руби была ни при чем. – И куда она идет? – спросила я. – К озеру. Прямо через лес. Смотри. Он ткнул пальцем в оконную раму, я посмотрела, куда он показывал. Деревья на той стороне улицы. Другая сторона залива, туда ведет тропинка, там следы от погасшего костра. – Ха, – отозвалась госпожа Монахан из кухни. – Тебе откуда знать? Следишь за ней, что ли? – Нет, но люди вокруг меня говорят о своем, будто меня и нет. Если я ниже уровня глаз, так я никого и не слышу. А я прекрасно все слышу, – его голос зазвучал громче: – Она и этот парень что-то замышляли на вечеринке у бассейна, стоя прямо надо мной. До того, как… Он не закончил фразу. До того, как начался фейерверк. До того, как Руби нашли мертвой. До того, как ее отравили. До того, как кто-то ее отравил. Но я ухватилась за его другую реплику. – Какой парень? – Парень, – сказал он и махнул рукой, будто что-то искал. В гостиную вошла госпожа Монахан и посмотрела на меня понимающим взглядом. Мол, голова у него уже не та. И все, что он говорит, надо просеивать сквозь сито. – Она сказала ему, что есть план собраться. Следующей ночью, на яме. Надеется, что в этот раз он придет. Яма. Наверное, так они окрестили небольшую просеку на другом конце залива. Где молодые, как сказал Хавьер, катаются на лодке. Где прошлой ночью за ними кто-то наблюдал. – Да это же дети, Джордж, – вмешалась госпожа Монахан. – Ты даже точно не знаешь, какая из девчонок это была, – она повернулась ко мне. – Они же на одно лицо, верно? Для Джорджа обе они – Уитни. – Вот и нет, – возразил он. – Для меня они обе – Молли. Мне тут же вспомнилась книжечка Руби. Инициалы со знаком вопроса, в вечернее время.