Вольф Лютвиц наклонил фонарь. – Значит, Дисней ещё недавно был здесь, – заметил комиссар. – Ничего не понимаю. Он убивает молодых девиц, а тут зрелая фрау, убежать не сможет, быстро выдохнется. Привёл тётку домой, галантно повесил пальто… Потом оглушил, связал и оставил в гардеробе. Я понимаю, что маньяк, но слишком уж экстравагантно. – Она пришла не одна. – Комаровский кивнул в сторону обеденной комнаты. – Посмотри, на столе кофейник фарфоровый, три чашки. Видимо, покойная фрау явилась в гости в доброй компании, с подругой, племянницей или дочерью – подходящего для Диснея нежного возраста. Других туфель, пальто и одежды в прихожей нет, скорее всего, девицу он умыкнул окончательно, и мы её уже не спасём. Честно говоря, я не знаю, как поступить. Наверное, Дисней сюда не вернётся. – Почему? – удивлённо спросил Лютвиц. – Потому что я в жизни своей не видел людей, которые, обнаружив, что дверь их жилища внезапно снесли противотанковой гранатой, пожмут плечами и невозмутимо сядут за обеденный стол. Кстати, насчёт обеда. Убийцы здесь всё равно нет, а на скатерти три открытых банки тушёнки – видимо, дамочек угощал, изображая радушного хозяина. Торопился, даже не убрал, – хотя вы, немцы, известные поборники чистоты. Так вот, я не ел двое суток. Давай перекусим и обыщем дом. Может, что-нибудь и найдём. На возражения замечу: тебе спать обязательно надо, а мне есть. У нас даже поговорка имеется соответствующая: война войной, обед по расписанью. – Я за, – немедленно согласился Вольф. – И поговорка мне очень нравится. …Они молниеносно, вырезая финкой и эсэсовским кинжалом крупные куски прямо из банки, отправляя мясо с кончика лезвия в рот, расправились с тушёнкой. Обоим залитая жиром свинина показалась божественным деликатесом. Вслед за тем скрупулёзно, шаг за шагом (как и полагается следователям), начали исследовать дом. Первым делом натолкнулись на спальню, и в недрах шкафа нашли четыре вычурных, сработанных на заказ женских наряда – с пышными оборками, вырезом на груди, кружевами. Особо выделялись голубые шаровары с пришитыми к бокам серебряными монетками, туфельки с загнутыми носами и чадра псевдоарабского типа. Присутствовало и нечто совсем уж странное – скроенный из обтягивающей материи рыбий хвост (пришитые плавники воняли воблой – они были настоящими, из сушёной акулы) с таким же лифчиком, узкое китайское платье (с длинным разрезом вдоль ноги) и… туника с меховой оторочкой, к которой прилагались стеклянные бусы и изодранный плащ. – У меня все мысли смешались в кучу, – откровенно признался Вольф Лютвиц. – Получается, я ошибся: он не копирует мультипликационные фильмы. Тут просто какой-то салат из сказок, легенд и поверий. Иначе говоря, наш мальчик обожает красивые картинки и финтифлюшки, как африканский дикарь бутылку из-под «кока-колы». Облачить девочку в экзотический наряд, обложить по всем охотничьим правилам, а потом прирезать и забрать домой заслуженный трофей. Знаешь, такая охота была популярна у багдадских халифов – взять антилопу, украсить шёлковыми лентами да гонять по пустыне. – Неважно, – флегматично заметил Комаровский. – Полагаю, как говорят сыщики в детективах, мы нашли верхушку айсберга. Ориентируясь на то, что я наблюдал в жилище ныне покойного помощника Диснея, поблизости обязана быть кладовочка с заспиртованными головами. Торопиться нам некуда, давай поищем, она где-то тут. Потайная комната (вход в неё вёл из подвала-«цистерны») с полной коллекцией голов нашлась не так уж быстро: потребовалось простукивать пол, однако для двух людей из «органов» сии действия проблемы не составляли. Лютвиц, ликуя в глубине души, подробно осмотрел каждую мёртвую голову и опознал весь список добычи Диснея – фотографии девушек из досье он просмотрел более сотни раз. Однако ему не давала покоя предсмертная речь Бруно Пройсса: блокляйтер упомянул целую «комнату с черепами». Головы, конечно, при желании тоже можно посчитать черепами, но с некоторой натяжкой. – Нам лучше разделиться, – предложил Лютвиц. – Тогда поиск пойдёт побыстрее. – А ты не думаешь, что Винтерхальтер вернётся и перестреляет нас поодиночке? – Ты прав, но я уже не могу отказаться. Ты следователь, Зергиус, должен меня понимать. Тут всё такое вкусное, я словно в детстве и в кондитерский магазин ночью попал. Всё, что меня занимало в последний месяц, – это поймать Диснея. Я одержим этим. И вот мы на шаг от него, представляешь? Может, завтра к вечеру здесь будут русские, я не успею… – Будут даже утром, не сомневайся, – усмехнулся Комаровский. – Хорошо, в конце концов, какое мне дело. Если Дисней тебя убьёт, даже лучше, не придётся до штаба конвоировать. Я с ним справлюсь, а за тебя волноваться не стану. …Они разделились. Очень скоро Комаровский наткнулся в спальне (куда он вернулся для дальнейшего обыска) на плоский железный ящичек под кроватью. Коробка содержала приличное количество документов – как новых, так и старых, совсем пожелтевших. Сергей заботливо поставил пулемёт в угол и погрузился в изучение. В архиве были бумаги – договоры на аренду виллы. Дом официально не принадлежал Диснею. Судя по всему, убийца арендовал здание. А вот кто хозяин – выяснить не получалось. Виллу предоставляла клиентам некая фирма «Энгель», но от имени собственника соглашение никто не подписывал. Штамп, далее – роспись нотариуса. Орёл со свастикой на печати сменился жалкой ощипанной птицей – гербом Веймарской республики, затем последовал ощетинившийся длинными и острыми, словно мечи, перьями кайзеровский орёл, далее – поблёкшая прусская печать. «Энгель» владела помещением уже более ста лет и всякий раз сдавала его разным арендаторам. Кто-то снимал виллу неполный месяц, кто-то – год. «Трудовой фронт» заключил договор аренды 20 января 1945 года – имя Хайнца Винтерхальтера не было упомянуто, подписи ставили бухгалтер и представители финансового отдела ТФ. Сергею также попался выцветший контракт от весны 1922 года: всего на месяц, с неким часовщиком из Баварии Иоахимом Максбургом. Были и другие, ничего ему не говорившие имена и даты. «Энгель» неизменно оставалась анонимной: печать с изображением старинных солнечных часов и никаких автографов руководства. Он вздрогнул, когда его плеча коснулась рука. Отпрянул, выхватил нож. – Спокойнее, товарищ большевик, – произнёс стоящий перед ним Лютвиц. – Похоже, ты себя перехвалил. Дисней мог бы тебя сейчас спокойно прикончить, а потом пойти за мной. Ты мне срочно нужен, любезный. Бросай свои бумаги, хочу кое-что показать. – Открыл комнату с черепами? – поинтересовался Сергей, поднимая пулемёт. – Нет. Пожалуй, кое-что получше. …Рядом с «комнатой отдыха» (с креслами и заспиртованными головами) Лютвиц отыскал выемку в стене – совсем маленькую, видимо, изначально предназначенную для хранения ветчины или домашних солений. Лютвиц дёрнул за кольцо, дверца медленно выехала из «пазухи». Комиссар картинно описал рукой круг. – Вуаля. Я нашёл ещё две накидки из брони – вроде тех, что были надеты под мундиры на Бруно Пройссе и Альберте Рауффе. Как помнишь, именно по этой причине ты не смог убить Пройсса на Тельтов-канале – пули застревали в щитках. Совсем бесследно это не проходит, на груди Бруно я обнаружил обширные кровоподтёки, аж чёрные. Хотя жизнь определённо спасёт, на себе убедился… Чёрт, как же больно. И уже понятно – Дисней передал эту броню Пройссу… А вот откуда её взял Рауфф, тут вопрос. Впрочем, неважно. Я позвал тебя не за этим. Сейчас покажу ещё парочку весьма забавных предметов. Интересно услышать твоё мнение. Он подтянул к себе железный ящик – точно такой же, как тот, что содержал архив. Внутри лежало несколько новеньких паспортов. Третий рейх, США, Великобритания, Франция, СССР. Перетянутые резинками пачки денег – рейхсмарки, британские фунты, американские доллары, советские рубли, швейцарские франки. Но главное, что ошарашило и заставило заморгать Комаровского, – лицо заместителя главы «Трудового фронта» Третьего рейха, оберфюрера СА Хайнца Винтерхальтера. Маска, повторяющая собой точную копию головы спереди и сзади, была сделана настолько виртуозно, что он не удержался от желания её потрогать. Материал напоминал человеческую кожу: возможно, он ею и являлся. – Что… что… что это такое? – Сергей неожиданно для себя начал заикаться. – Хотел бы я знать ответ, – развёл руками Вольф. – Тем более мы с тобой увлеклись коллекцией мёртвых девушек и не заглянули в маленький шкафчик напротив. А вот это совершенно зря. Ибо там в банке всего одна-единственная голова – Хайнца Винтерхальтера. Насколько я могу судить, он умер не меньше трёх месяцев назад. Дисней убил его и, фигурально выражаясь, влез в кожу покойного. Ему нужна была личность оберфюрера для прикрытия – дабы пользоваться всеми благами жизни одного из начальников рейха: ночной пропуск, хороший паёк, возможность избежать доносов соседей. Это очень тщательно подготовлено и осуществлено. План «А»: виновным в убийствах должны назвать блокляйтера Бруно Пройсса. План «Б»: маньяком объявляется оберфюрер Хайнц Винтерхальтер. Дисней, как я погляжу, весьма опытный охотник. И свои приключения он продумывает заранее, не спеша и со вкусом. Представляю, как ему, зная каждый мой шаг, было весело следить за расследованием. Комаровский оглянулся, словно за ними кто-то наблюдал. – Но кто же тогда сам Дисней? – растерянно спросил старший лейтенант. – Не знаю, – ответил Лютвиц. – Я вообще не думаю, что он из Германии. – А откуда же тогда? – Извне. Часть третья Die Letzte[62] Временами я слышу, как безумие воет у меня в мозгу. Мысли мои – словно призраки: они танцуют предо мной. Оноре де Бальзак, французский писатель Глава 1 Вессель (Центр Берлина, 2 часа ночи, 28 апреля 1945 года) …Я прямо-таки обожаю себя сейчас. Я восхитительно всё придумал. Разумеется, в деталях строго объяснил особи: условия, при соблюдении которых её мать остаётся живой, нельзя менять. Иначе (ах, какое горе) придётся разрезать тело этой бедной женщины на столько же кусочков, сколько дней в сладком весеннем месяце апреле. Игра, в общем-то, проста. Дичь не должна звать на помощь солдат или полицейских. Хотя им и так не до неё. Кольцо вокруг квартала Тиргартен сузилось – русские вплотную подошли к зданию гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе, их сапоги стучат по Потсдамской площади, а оттуда триста метров до рейхсканцелярии. Даже зять Евы Браун, группенфюрер СС Герман Фегеляйн бежал в район Шарлоттенбург и спрятался у себя на квартире, но его арестовал специальный отряд, посланный персонально Адольфом Гитлером. Вскоре труса поставят к стенке. Не жаль – на редкость мерзкий тип. А ведь Фегеляйн – доверенное лицо рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Хотя лично я никогда не верил и самому Гиммлеру… На физиономии этой самонадеянной крысы написано: чуть ослабь тиски на шее, она сбежит в объятья англичан и американцев[63]. Для полной коллекции мне осталось добыть две головы. Я обязательно успею… И вот тогда испарюсь. Мало кто обратит внимание – я не командовал концлагерями, не обещал превратить в пепел Москву. Да и исчезну не я один, готов поспорить, половина элиты рейха сейчас ждёт: как только фюрер отчалит в Валгаллу, разбегутся из Берлина «крысиными тропами»[64]. Главный приз: если особи удастся выбраться из «туннеля Весселя» – она свободна. Так. Кажется, раздаются шаги? Или это мираж? Я весь внимание. Слышу даже, как со сводов капает вода. Нет, показалось. Однако дичь определённо где-то поблизости. Берлинское метро сейчас многолико. Местами переоборудовано и в бомбоубежища, где прячутся сотни тысяч беженцев, и в лазареты, где оперируют раненых, и в подземные штабы, откуда координируют сопротивление остатков войск. Отдельные туннели завалены баррикадами, бетонными блоками и защищены пулемётчиками СС: рельсы ведут прямо к рейхсканцелярии. Всем суждено умереть. Каждый штурмовой отряд большевиков экипирован парой-тройкой танков, самоходным орудием, им помогают разведчики и связисты, прикрывает дальнобойная артиллерия. Зато в суматохе боёв и русские, и защитники Берлина забыли про один-единственный перегон в метро – до станции «Хорст-Вессель-плац»[65], бывшей «Шёнхаузер Тор». Огромный, чёрный от густой тьмы туннель, где с 25 апреля прекратили движения поезда, – в берлинском метро больше нет электричества… Он и превратился сегодня в мои охотничьи угодья. Я великодушно выпустил дичь на волю, дал ей изрядно отбежать вперёд. И главное – особь вольна в своих дальнейших действиях. Она может подобрать обломок дерева, камень или бесхозную трубу, напасть на меня сзади в темноте – ей это разрешено. Во-первых, такие вещи даруют адреналин. Во-вторых, я уже объяснял: мне интереснее получить как трофей шкуру кабана-секача, способного, даже истекая кровью, поддеть охотника на клыки, чем свежевать привязанную к дереву покорную и тупую олениху. Я слышу шорох, быстро приседаю. Это вернее, чем отклоняться вправо или влево. Над головой что-то пролетает, бухается с грохотом в стену и осыпается. Похоже, в меня бросили кирпич. Вот дура, выдала своё месторасположение. Вытаскиваю нож, бегу на звук. Топот ног. Конечно, она тоже куда-то рванула. Дичь временами смешная. Ведь затаись она в темноте, я бы её, может, и не нашёл. Но нужно поиграть в героиню, убить мучителя, спасти мамашу. Что ж, искренне желаю творческих успехов. Мы мчимся меж стен туннеля. Под ногами чавкает грязь и расплёскивается вода. Запах ужаснейший. Берлинское метро никогда не было образцом красоты, а после регулярных авианалётов и работы в качестве бомбоубежища и вовсе превратилось в клоаку. Конечно, правительство не озаботилось уборкой последствий пребывания под землёй тысяч людей, где даже не устроишь туалетов. Запах застоявшейся мочи, как на скотобойне, – хотя, в общем-то, это сейчас именно скотобойня и есть. Меня охватывает предчувствие скорого убийства. Во рту появляется сладость. Настоящее счастье. Я жалею тех, кому не суждено познать экстаз преследования загнанного животного. Да-да. Человек – самое настоящее животное, сочетающее в себе все нужные инстинкты. В чем прелесть охоты? Тебе противостоит равный противник. Ведь даже тигр, извините, он хоть большая, но кошка. Зверь может прыгнуть сверху, сломав твою шею, но он не всемогущ. В жизни не нападёт, когда ты с ним лицом к лицу, если даже голоден: так прописано матерью-природой. Человек же непредсказуем. Моя охота – противостояние с величайшим хищником на Земле, а самки, несомненно, вдвойне опасны. Первородные инстинкты заложили в них выживаемость, принципы сохранения рода, я упоминал: там, где самец отдаст себя в руки судьбы и погибнет, самка будет сопротивляться до последнего. Топот ног затихает, и я предусмотрительно ложусь на землю. Правильно – над головой пролетает нечто тяжёлое, со звоном падает в грязь. Полагаю, металлический штырь. Особь нервничает, и это хорошо. Правда, я не знаю, сколько в её арсенале возможностей, ведь дичь загнана в угол. Но она не кричит. Не молит о помощи. Сильное животное. То, чего мне так не хватало в Тиргартене. Я улыбаюсь в темноте. Господи, как же шикарно. Рука внезапно нащупывает шелковистую материю. Подтягиваю. Платье. Похоже, то самое, в которое я обрядил её перед гонкой. Мокрое, кровь или грязь. Значит, я выслеживаю полностью обнажённую дичь. Усмехаюсь. Есть в подобной погоне что-то такое первобытное. Дай мне волю – я бы тоже сейчас скинул одежду и понёсся вслед за самкой, аки голодный нетерпеливый зверь. А чего такого? Пещерные охотники выходили против мамонта в чём мать родила, держа наперевес копьё с отточенным зубом акулы. Особь, правда, не слишком напоминает мамонта. Она – скорее рысь, и поэтому я знаю её характер. В мою сторону опять что-то летит. Ещё. Снова. Куски дерева, камни. Она в отчаянии, и я близок к триумфу. Поняла – затаиться не получится, осталось лишь метаться в темноте между стен туннеля. Но… тем самым дичь очень опасна. Не стоит недооценивать чужие силу и ловкость. Природа наградила тихих хрупких самок бешенством: рафинированная особь с высшим образованием, стрижкой от дорогого парикмахера, благоухающая итальянской парфюмерией и парижской косметикой, запросто перегрызёт тебе горло, если от этого будет зависеть её жизнь. Я чуть перемещаюсь влево. Тихо ползу вперёд. Кажется, уже слышу её дыхание. Прерывистое, переходящее в стоны. Смыкаю пальцы на рукоятке ножа. Неужели? Она плачет. Ха-ха-ха. Ну, наконец-то. Объездил норовистую кобылу, укротил её… Как скоро выясняется, я опять впал в грех самоуверенности. Меня сбивают с ног. Вот не знаю, как она вычислила местонахождение, – думаю, бросилась наугад. Я чувствую сильную боль, в предплечье вонзилось что-то острое – явно кусок разбитого стекла. Хватаю особь за руку, выкручиваю. Она с диким воплем рвётся вперёд и грызёт мне мундир, стараясь добраться до горла, заливает мою грудь слюной. Рассчитываю, где лицо, и бью кулаком. Хруст и крик, но она не отпускает меня. Наконец, сообразив: что-то тут не то, – быстро, словно хорёк, вцепляется зубами в запястье моей левой руки, вырывает кусочек мяса (чёрт! как же больно!). Сверху льётся тёплая жидкость, по запаху – кровь. Особь, похоже, схватила стекло голой ладонью, разрезала до кости – ну, ей выбирать не приходится. Безумно верещит. Ещё пару часов назад она была так счастлива – приняла горячую ванну, досыта поела. Наивное животное. Устраивать грамотные ловушки с приманкой – свойство настоящего охотника. К каждой особи необходим свой подход. Существует в нашем мире лось, видимый издалека: влепишь рогачу пулю приличного калибра между глаз, и забирай добычу. Одновременно в природе имеется горностай, передвигающийся так быстро, что ловится только при помощи капкана: железные челюсти раздробят мохнатую лапку, отнимут способность двигаться. В одном случае получишь рога на стену, в другом – снимешь целую шкурку. Визг, ещё удар! Стекло острым краем рассекло кожу на щеке. Чёрт! Хотя, не так уж страшно, сейчас любое ранение объясняется бомбёжкой: мол, задело осколком по касательной. Отшвыриваю самку, шарю в поисках ножа. Включить фонарь (он за поясом) нельзя, это нарушает правила охоты, – я же обещал особи, что мы будем на равных, в полной темноте. Кроме того, из туннеля ведёт выход… Се ля ви, во мраке его не так-то легко найти. А ведь всё просто: отодвинуть камень, и откроется рычаг: железные ворота распахнутся, и беги на свободу. Эх, дурочка. Особь вновь бросается на меня с рычанием. Она превосходит всех. Жаль убивать. Осколок стекла рассекает воздух, брызги крови летят мне в лицо. Я профессионально (благо не в первый раз) уворачиваюсь. Исход противостояния очевиден, но так и хочется похвалить дичь вслух: о, вот это да! Словно я вышел с ножом на медведя. Особь до медведя по размерам и силе не дотягивает, но и преуменьшать опасность я бы не стал. Мои предположения подтверждаются ещё одной царапиной на лице. Так, больше, к сожалению, тянуть нельзя, этак она мне глаз проткнёт, совсем взбесилась. Я бью наугад во что-то мягкое, но, похоже, в пылу атаки дичь не чувствует боли. Опрокидываю её, жму коленом на грудь, со всей силой смыкаю руки на горле, с удовлетворением слышу громкий хруст, вроде как сломалась капустная кочерыжка. Жду, пока закончатся конвульсии. Многие меня осудят. Но при охоте на диких-то зверей всякое случается. В рассказе Джека Лондона есть признание некоего золотоискателя, задушившего волка и выпившего его кровь, – иначе бы он не уцелел в ледяной пустыне. Ну, так мне тоже надо выжить. Честная борьба – мы оба в тёмном туннеле, я без огнестрельного оружия, даже не кинул в неё в ответ ничем. Охота бывает разной – кому-то достаётся милый кролик, мне – яростная волчица. Судороги прекращаются. Включаю фонарь. Её глаза открыты, она в рваном и грязном нижнем белье, однако на голове невесть каким чудом держится парик. Достаю нож, некоторое время выжидаю, прикладываю лезвие к горлу дичи. Надо же, я почти у цели. Осталась одна голова, и я уже знаю, где именно её возьму. Вынужден признаться: сегодняшняя охота мне не понравилась. Я симулировал счастье, как иные женщины убедительно изображают оргазм. Туннель – закрытое пространство, со всеми вытекающими последствиями. Искреннее спасибо особи, сопротивлялась как бойцовая собака, иначе было бы совсем печально. Раздираемый грустью, я понимаю – завершить охотничий сезон придётся в Тиргартене, тут без вариантов. Иначе желаемое удовольствие и близко не получишь. В конце концов, там не так уже и опасно, – пока я ловил здесь дичь, ситуация наверняка изменилась. Жму на нож. Слышу хорошо знакомый хруст, словно режу капусту. …Меня не ищут, в этом я уверен. Человек, нанятый для устранения проблемы, – профессионал. Я с нетерпением жду отчёта о проделанной работе. Глава 2 Исполнитель (Правительственный район, 2.30 ночи, 28 апреля 1945 года)