– Мне нужна медицинская помощь, – простонал раненый. – Я Кристиан Фейербах, подданный Швейцарской Конфедерации. Она занимает нейтральное положение в текущей войне. Арестуйте меня, но я требую срочно связаться с посольством моего государства. Второй человек в чёрной форме зловеще усмехнулся, и это встревожило Кристиана. Он понимал – даже бронежилет не даёт полную неуязвимость, и с ним в любой момент во время перемещений может случиться что-то фатальное. Главное – его не убили сразу. Он спокойно объяснит, что не подлежит суду по местной юрисдикции как человек из будущего, и предложит со всеми доказательствами переместиться вместе с ним в 2018 год. Там, конечно, будет грандиозный скандал и разбирательство. Но суд пройдёт в Швейцарии, под защитой самых лучших адвокатов. В конце концов, если рассуждать логично, его преступления имеют срок давности – он охотился на дичь в глубоком прошлом. Глупо сажать человека в тюрьму за убийство негров в Африке сто лет тому назад. Все уголовные дела давно закрыты, они лишь материалы для исследований историков. С Флоренцией, конечно, сложнее – расследование убийств продолжается и 33 года спустя, но на время суда он, скорее всего, получит домашний арест. Придётся доказать свою невменяемость, это уже забота адвокатов. Пять лет в элитной психлечебнице с мягкими диванами, пиццей и Интернетом, и он снова на свободе по причине излечения. Только вот кровь надо скорее остановить. – Разумеется, мы должны соблюдать ваши права, – мягко согласился Лютвиц. – Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос. Меня любопытство мучает с тех пор, как ваш телохранитель поведал нам одну забавную новость. Вы использовали одно из величайших научных открытий, чтобы гоняться за девушками по лесам и отрезать им головы? – Я болен, – скороговоркой произнёс Фейербах. – Я очень болен. Всё в каком-то тумане. Я понимаю ситуацию, но сейчас же есть военно-полевые врачи. Я дам нужные показания. Ему было очень неприятно – как никогда раньше. И это раздражало. – Давай заканчивай, – сильно уставшим голосом произнёс второй человек. – Я понимаю, хочется насладиться напоследок. Но у нас мало времени. Неизвестно, сколько его дали вашим на безоговорочную капитуляцию. В любую минуту могут начать обстрел. Вольф и сам это знал. Они провели две бесплодные ночи в Тиргартене, сидя в засаде, и почти отчаялись – к сегодняшнему утру. Машины с громкоговорителями стали ездить по Берлину на рассвете, в четыре, приказывая всем подразделениям вермахта, СС и фольксштурма прекратить огонь – стартовали переговоры с русскими. Именно тогда Зергиус сказал, что надо срочно, без колебаний, возвращаться в Тиргартен – вряд ли Дисней пропустит возможность беспрепятственно и безопасно поохотиться, когда объявлено перемирие. А уж найти человека среди остатков парка – как нечего делать. И вот перед ним маньяк, за время поимки которого пережито столько приключений. Действительно, ожидал увидеть чудовище, а встретился с учителем начальной школы. Он вытянул руку с вальтером, целясь Диснею в голову. – Что вы делаете? – с неподдельным удивлением спросил убийца. – Ты действительно поступаешь неправильно, – вмешался Комаровский. – На, держи. С первого раза может не получиться, но ты просто хорошо постарайся. Он заслужил. Вольф Лютвиц, ощутив в ладони плексигласовую рукоятку, отлично понял, что от него хочет русский. По сердцу разлилось тепло. Он придержал Фейербаха за складки на затылке, приподнял голову и одним сильным движением перерезал горло – от уха до уха. Дисней в ужасе схватился за рану ладонями, тщетно пытаясь её зажать. Сквозь пальцы мелкими фонтанчиками брызгала кровь. Кристиан не мог осознать: неужели это случилось с ним?! Ему снится. Нет, господи, нет! Он же сейчас умрёт! Так обыденно! Они даже не стали его слушать – взяли и без рассуждений перерезали горло. ЧТО ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ? В голове шоком взорвалась мысль – так вот какие ощущения были у дичи. Он старался встать на ноги, но боль в бедре мешала это сделать. Кристиан упал на бок. Ему страшно захотелось спать, и он осознавал почему. Кровь вытекает, теряются силы. Фейербах попытался закричать: помогите, я отдам все деньги, я богатый человек! Но разрез в горле выталкивал лишь свист и тёмные сгустки крови. Лютвиц с неподдельным интересом наблюдал происходящее. Глаза Диснея остекленели. Вокруг головы по зелёной траве растекалась багровая лужа. Мир в глазах Кристиана Фейербаха исчез, расплывшись красным, – он банально умер. – Ну, вот и всё, – подвёл итог Комаровский. – А теперь сдай нож и оружие. Ты официально с этой минуты пленный. Сейчас пройдём в расположение нашей армии, передам в штаб. Лютвиц равнодушно отдал ему финку, вытащил из-за пояса вальтер, бросил на землю. – Я никуда не пойду, – ровным голосом сказал он. – Мне это не нужно. – Мне плевать, что тебе нужно, – откликнулся Комаровский. – Руки вверх и шагай. Вольф тягуче вздохнул, пошарил в нагрудном кармане мундира. Затем вытащил медальон на цепочке, открыл его, протянул Сергею. Тот, недоумевая, взял медальон и оцепенел: с чёрно-белой фотографии смотрел он сам – молодой, весёлый… Именно этот серебряный кулон он когда-то подарил жене на годовщину свадьбы. Другая половина улыбалась фотографией Ленки – счастливой и смеющейся. – Откуда это у тебя?! – простонал Комаровский. – В сорок втором моя часть стояла в Брянске, – не глядя ему в глаза, ответил Лютвиц. – Мне, как унтерштурмфюреру СС, поручили командовать расстрелом заложников. На краю вырытой ямы выстроили женщин с детьми на руках… Всё, что я помню, каждая закрывала ребёнку ладонью глаза. Меня трясло, но понимаешь, это приказ… Сказал: «Огонь!» – и отвернулся. Когда посмотрел снова, на краю ямы уже никого не было. Как в тумане, подошёл к груде вещей расстрелянных. Рейх очень практичен. Мы забирали одежду, обувь, все ценности, составляли опись, переправляли на склады. Сверху лежал этот медальон. Я взял его и раскрыл. И увидел радостную молодую женщину, любящего мужа. Не приди я в их страну, на их землю, они были бы живы. И, наверное, состарились бы вместе. Ругались бы, не без этого… может, иногда бы даже изменяли… но очень любили бы друг друга и растили замечательного сына. Но всё перечеркнул я своими словами: «Огонь!» Конца вечера не запомнил, сильно напился. И пил всю неделю. А потом мы попали в засаду партизан, меня тяжело ранили. Когда очнулся в госпитале, мне с остальными вещами отдали этот медальон… Оказалось, я так и ушёл, сжимая его в руке. С того момента у меня не набралось сил выбросить безделушку. Я понимал, что сотворил ужасное. Три месяца назад бомба убила моих детей. Наверное, Бог существует… воздалось мне по делам моим. Комаровский слушал Лютвица с абсолютно белым, как мел, лицом. Пуля Фейербаха, единственная, какую тот успел выпустить, попала ему в бок – участок тела, не закрытый пластинами бронежилета. По коже обильно струилась кровь, сил оставалось всё меньше. В голове мутилось, волной нарастала слепящая ярость. – Ты врёшь, – глухо сказал он. – Так не бывает. Ты придумал это, чтобы в плен не идти. Скажи честно, Волк. Ты ведь не из этих блядей? Ты сейчас специально… Скажи, правда? Лютвиц опустился на колени, смотря снизу вверх – в лицо Комаровскому. – Нет, Зергиус… я хорошо разглядел тебя. Удивительно, как сразу не догадался при встрече. Убедился, когда ты кровь Пройсса с себя смывал – стоял в профиль. Словно кусок льда проглотил. Молчал, потому что понимал – ты меня тут же убьёшь и мы не поймаем Диснея. А теперь всё кончено. Задай себе вопрос: откуда у меня медальон? Я виновен в гибели твоей жены и ребёнка. Я – их убийца. Комаровский с трудом нагнулся, поднял с земли вальтер Лютвица. Размахнувшись, ударил комиссара рукоятью в скулу. Вольф не стал вытирать кровь. – Давай же, – спокойно сказал он. – Бронежилет я снял, так что не волнуйся. Я буду платить за то, что мы сделали с вашим народом. Как и остальные немцы. Я, интеллигент с хорошим образованием, убил твою жену и ребёнка, Зергиус. И хочу… Комаровский выстрелил ему в сердце. Изо рта Лютвица выплеснулся фонтанчик крови. Сергей нажал на спусковой крючок вторично, и пуля попала в глаз под чёрной повязкой. Гауптштурмфюрер обвалился молча, кулем, замер рядом с трупом Диснея. Не подходя к убитому, Комаровский двинулся назад – к зарослям кустарника, где они оставили Оксану. Девушка смотрела на него с ужасом, её трясло мелкой дрожью. – Зачем вы убили немца? – спросила она. – Была бы возможность – ещё раз убил бы, – устало сказал Сергей. – Помоги мне переодеться, – он достал вещмешок. – Не хочу к нашим выходить в этой собачьей форме. …Оксана, разумеется, сразу увидела и рану, и измазанную кровью грудь (в иссиня-чёрных кровоподтёках, аж нет живого места), но промолчала. Комаровский с ненавистью разрезал эсэсовский мундир, отбросил лохмотья и кое-как, со стоном, надел красноармейскую гимнастёрку – по ней тотчас же разошлись тёмные пятна. Оксана безмолвно подставила плечо, он обнял её – и они медленно (Комаровского сильно шатало, он с трудом держался на ногах) пошли в сторону советских позиций. В правой руке Сергея качался на цепочке раскрытый медальон, и девушка увидела на фото женское лицо. – Жена ваша? – Да. Нет её больше, девочка. Фашисты расстреляли, вместе с сыном. Оксана посчитала, что лучше не задавать вопросов. Они брели не спеша, но вскоре вышли к немецким позициям. У пулемёта за колючей проволокой спали двое – щуплый молодой солдат и тучный фельдфебель с рыжей щетиной, как у кабана. Сергей скинул руку девушки и, опустившись на четвереньки, без замаха воткнул унтер-офицеру в грудь нож. Тот захрипел, Комаровский, выдернув лезвие, всадил финку в шею солдату. Затем выпрямился, чтобы идти дальше. Оксана не произнесла ни единого слова. – Их всех убивать надо, – пояснил Сергей. – Чтобы по земле нашей больше не ходили. Воздух удивлял небывалой тишиной. Первый раз за почти четыре года фронт замолчал. Люди спали на тротуарах города – с обеих сторон. Комаровский шёл, и каждый шаг разрывал мозг чудовищной болью. Он сам не помнил, как они оказались прямо перед рейхстагом. Здание было испещрено тысячами следов от пуль и осколков, над крышей поднимался дым. У основания лестницы застыли два чёрных, сожжённых танка «тигр», на ступенях вповалку лежали тела убитых немецких солдат – их больше было некому убирать. Сергей запрокинул голову, и глаза ему ослепило солнце, ярко светившее через огромное красное полотнище, развевающееся над крышей рейхстага. «Победа, – подумал старлей. – Война закончена». Сквозь алую материю, в золотом луче, он ясно увидел лицо Елены – не мёртвое, с землёй во рту, а улыбающееся, родное, нежное. Сын тоже смеялся и тянулся к нему, крича: «Папа!» Сергей раскинул руки, чувствуя, что падает. …Их толпой обступили красноармейцы, в изумлении глядя на умирающего человека с застывшей на губах улыбкой и девочку-подростка в нелепом, вымокшем до нитки жёлтом платье. Оксана обняла голову Комаровского – и громко, навзрыд заплакала. Эпилог (Москва, 25 сентября 2019 года) Секретарша не потрудилась подняться из-за стола, она просто повысила голос. – Анатолий Васильевич готов вас принять, – не сказала, а отчеканила, как железо. – Спасибо. – Пожалуйста. Сдайте, пожалуйста, смартфон. Таковы правила. – Да, конечно. Никита Архипов поднялся с кожаного дивана в приёмной, протянул строгой девушке «айфон» – и направился в кабинет, куда предусмотрительно была открыта дверь (она захлопнулась, едва он вошёл внутрь). Архипов сиживал здесь раньше, ничего не изменилось – британский коричневый минимализм, стены и потолок отделаны клёном и дубом, люстра хоть и муранского стекла, но однотонная. Наверное, когда-то тут правили бал золото и слоновая кость, однако сейчас вкусы миллиардеров сильно сдержаны общественным мнением. За бивни с тебя «зелёные» живьём кожу сдерут, а золото в соцсетях дружно объявят «безвкусицей» и «пиром во время чумы». Да уж, стоит ли становиться миллиардером? Впору пожалеть их, бедненьких. Анатолий Васильевич поднялся из-за стола, обитого болотного цвета кожей (все они обожают Кремлю подражать), – он сиял, как новенькая десятирублёвка. Никита тоже изобразил радость. Оба собеседника присели в кресла, на подставке между ними дымились фарфоровые чашки с кофе, поблескивали вазочка с конфетами и фарфоровое блюдце с манго. – Мой друг отрекомендовал вас с самой лучшей стороны… – сказал хозяин кабинета. Никита поднёс к губам кофе (сваренный отменно) и кивнул. Да. Прождав год, он убедился – Кристиан Фейербах не вернётся. Как, собственно, и планировалось. Теперь можно снова включать машину времени и открывать новое членство в «историческом клубе». В каком-то смысле Никита даже скучал по швейцарскому олигарху. Всё-таки двадцать пять долгих лет сотрудничества, мужик был самым первым (и лучшим) клиентом, обеспечил старт успешного бизнеса Архипова. Но со временем у Фейербаха стало просто-напросто «срывать резьбу» от вседозволенности. Он слишком произвольно выбирал времена и города, перемещался в прошлое без предупреждения, убивал без разбора. Словно наркоману, ему требовалась всё большая доза – только не героина, а человеческой крови. И если четверть века назад он использовал машину времени, чтобы убить максимум двух женщин, то дальше ему уже было трудно остановиться. Заявится в Италию семидесятых, перебьёт кучу баб, а потом заявляет – не, не то, головы не подошли. Натурально, крыша поехала, вконец свихнулся. Поехать за адреналином в безумно опасный Берлин перед самой капитуляцией сорок пятого года и туда же потащить личного телохранителя Мэддока – даже не легкомыслие, идиотизм. Это и стало точкой кипения. Ладно, ещё те дурацкие выходки, когда Никите пришлось персонально мотаться в прошлое, в архив Скотланд-Ярда, и зачищать сперму Фейербаха с пальто Мюриэль Дринкуотер. Да, не слишком помогло, но осторожность никогда лишней не бывает. Архипов не сразу пришёл к окончательному решению. Как-никак Кристиан сам вышел на него в то время, когда все хором только смеялись и издевались над «фейковым изобретением». Предоставил прекрасно оснащённую лабораторию. Неограниченное финансирование. Никогда не торопил, хотя и видно было – трясётся от нетерпения. Но своим другом Никита его не считал. Друзей для него не существовало в принципе, особенно после случая, когда коллеги отвернулись после «неудачного» изобретения. Да и хуй с ними. Фейербах думал, будто управляет машиной времени. Наивный парень. Это Никита всегда мог отключить и включить её дистанционно, из своей собственной лаборатории. Он и не собирался отдавать контроль над изобретением Кристиану: это всё равно что позволить обезьяне играть с гранатой. Учёный не открыл миллиардеру даже части функций. Скажем, перемещаться можно не только в XX век, но и в другие времена. Первый раз Архипов проделал такое, когда проник в Берлин 1840 года и купил превосходный дом в центре, обустроив секретный подвал. В подземелье целенаправленно доставлялись все, кто ему когда-то не угодил. Коллеги. Научные руководители. Бывшие друзья. Просто неприятные люди. Человек семьдесят, если не больше, – Никита мелочными подсчётами не занимался. Формально Архипов упокоился на Ваганьковском кладбище в закрытом гробу: передав Фейербаху машину времени в управление, он инсценировал собственную смерть и похороны. Понадобилось время, чтобы сделать новые документы, исправить отпечатки пальцев, да и пластическая операция – вещь сложная. От инвалидной коляски отказался легко – встал и пошёл. Его взрывом-то почти не задело, в отличие от погибшего профессора Семёнова: он изображал калеку, чтобы не «пришили» убийство по неосторожности – и так ведь, типа, неудачник парализован. В «инвалидке» и театральном изображении паралитика надобность давно отпала – Никита вернулся совершенно новым человеком, неузнаваемым для прежних знакомых и родственников. Система была проста. Пригласить старого врага на деловую беседу под видом желающего вложиться в науку бизнесмена, обещать хорошие условия и гонорар на новой работе, а затем переместить в секретную камеру начала XIX или XX века, дабы тот умер от удушья. Когда Кристиан поделился мыслью, что хорошо бы поохотиться на женщин в Берлине, Никита даже вздрогнул – это судьба. И сообщил: есть специальный, давно купленный дом с уже открытым порталом. Только не нужно задавать вопросов при виде груды черепов в подвале. Фейербаха условие устроило – Никита не интересуется особенностями его путешествий, он тоже не из любопытных. Черепа и черепа. Мало ли, может, интерьер такой. Ну а остальное было делом техники. Портал отключен, и привет. Даже если Кристиан и выживет в хаосе падения Берлина, через семьдесят три года он вряд ли предъявит претензии. Так и получилось. Ни Фейербаха, ни Мэддока. Красота. Кристиан наивно считал – он единственный в мире путешествует во времени. Вот детский сад. Дурачок ведь так и не понял – Флорентийский Монстр вовсе не он один, а сразу три клиента, убивавших в схожем стиле, специально разработанном Никитой. Архипов любил, подобно имиджмейкеру, создавать образ маньяка «под ключ» – чего стоит хотя бы отменный коллекционер зубов из Баварии, совершивший расправу на ферме Хинтеркайфек. Правда, и разгуляться с клиентурой Архипов себе не позволял. «Клуб маньяков» может содержать пять участников и пять телохранителей – не больше, у немцев есть хорошая поговорка: «Что знают двое, знает и свинья». И, естественно, принимал только по рекомендации, в обстановке строгой секретности, не абы кого. Некоторые кандидаты ждали очереди по десять лет, пока освободится место. Место рано или поздно освобождалось. Либо член клуба погибал (покойный Кристиан особенно любил знаковый анекдот про блюдо из тушёных яиц тореадора в ресторане рядом с ареной, поскольку не всегда коррида заканчивается гибелью быка), либо Никита блокировал портал. Он изобрёл нечто вроде «Убера» в науке – каждый может пользоваться приложением, но главный ключ у него. Как и Фейербаху, он не давал клиентам много информации о своём изобретении, а иногда предоставлял заведомо ложные сведения. Например, якобы нельзя перемещаться дважды в один и тот же год. Можно, только зачем Никите лишние сложности? Иногда Архипов клялся уничтожить машину времени и купить себе остров на Карибах, завязав с «челночным» бизнесом развлечения миллиардеров. Люди не оценили его гениальное открытие? Посмеялись? Выбросили на помойку? Пусть идут на хуй. Те, кто это сделал, давно мертвы (он никого не пропустил), а мировая наука потеряла уникальный шанс для изучения цивилизаций прошлого. Однако каждый раз Никиту что-то останавливало. Как так, он просто разобьёт ящичек, превращающий волны портала в воду, переносящую пловца в иное время? Да, он утомительно богат. Не знает, чего пожелать, – состояние около пятисот миллионов евро, сделаны нужные вклады, инвестиции… пора оставить всё и пожить спокойно, для себя. Не получается. Подсел на работу, что тут скажешь. – Да, Виктор Эдуардович уже три года состоит в нашем клубе, – произнёс Никита, осматривая собеседника – гибкого человека в дорогом костюме, двигавшегося извилисто, чем-то напоминавшего помесь ласки и таксы. – Сейчас освободилось членство, и мы рады предложить его вам. Первоначальный взнос – двадцать миллионов евро. Подробные инструкции и тренировки займут семь месяцев – вы должны будете соответствовать одеждой и образом тем временным отрезкам, каковые собираетесь посещать. Ну и конечно, вам нельзя скрывать от меня, чем собираетесь там заниматься. Человек-«такса» опустил глаза, стыдливо замялся. «Подобные скромники приходят в секс-шопы резиновых баб покупать, – усмехнулся про себя Архипов. – А потом бледнеют у прилавка с товаром, слова вымолвить не могут». – Анатолий Васильевич, стесняться – это лишнее, – сказал он. – Считайте, что я врач и психолог одновременно. Если я буду знать всё о ваших привычках и предпочтениях, то смогу выстроить систему защиты вашей безопасности во время перемещений в двадцатый век. Простите, вы не компьютерную игру оплачиваете. Всё сложнее, чем кажется. Я сдал вашему секретарю смартфон и записать разговор не смогу. Кладите карты на стол. Он обворожительно и дружелюбно улыбнулся. – У меня, конечно, довольно специфические вкусы, – промямлил человек-«такса». – Среди моих кумиров – Зодиак, расстреливавший из пистолета парочки, занимающиеся сексом в автомобилях[79], и душитель из Гонолулу[80]. Обоих не поймали, верно? Честно говоря, с детства фантазировал, что позволю себе совершить нечто подобное. – Он вытер слюну в уголке рта. – А вот Джек-потрошитель никогда не привлекал – чересчур много крови, мне, знаете ли, не слишком приятно будет потом отмывать руки. Ужасно хочется убивать, но желательно, чтобы без лишних проблем. Когда я смогу приступить? Никита лично знал и Зодиака, и гавайского душителя. Тяжёлые случаи. Один – банкир из Лондона, другой – японский миллионер, сделавший имя на торговле фарфором. Оба так увлеклись своей охотой, что отказались возвращаться: ему пришлось прийти в их время и убрать каждого, переместив в берлинскую комнату-сейф. Тоже не редкость, к сожалению, – так он разобрался и с «коллекционером зубов», чей череп теперь покоится в подвале на берлинской вилле с атлантами. Чувствуется, с соотечественником будут аналогичные сложности – он научился сразу распознавать упёртых. Что ж… сначала аванс наличными, а затем Анатолий Васильевич направится прямиком к скелетам духовных вдохновителей. Припадёт к отцам-основателям, так сказать. Никите не слишком нужны деньги, как двадцать лет назад: он позволяет себе выбирать, с кем работать. – Да хоть завтра, – ответил Никита. – Вы называете день начала подготовки, остальное доверьте нам. Инструктаж, экипировка, обучение. Поверьте, я не беру денег зря. – Конечно-конечно, – поспешно кивнул человек-«такса». – Виктор Эдуардович очень хвалил ваш клуб, и у меня нет никаких оснований сомневаться в качестве услуг. Просто понимаете… я ведь ждал такую возможность всю жизнь. Не терпится приступить. Никита Архипов прикрыл глаза, представляя, как этот тип в своём дорогущем костюме будет корчиться от удушья среди высохших костей его предшественников. – Вот и замечательно, – произнёс он, вставая. – Я гарантирую – вам точно понравится.