Резолюция сверху, с росчерком: «Поездку не продлять ввиду ограниченности финансовых возможностей для продолжения расследования. Отозвать»[32]. Глава 9 Белое (Нойкёльн-Тиргартен, в ночь на 27 апреля 1945 года) Оберштурмфюрер Альберт Рауфф не вошёл в подъезд первым – послал вперёд себя ефрейтора СС, рослого рыжего парня с густо усыпанным веснушками лицом. Русские находились совсем рядом: крупнокалиберные орудия били по импровизированным крепостям прямой наводкой, заставляя целые дома оседать и заваливаться набок. Вскинув шмайссер, ефрейтор скрылся внутри, через секунду донёсся крик: «Всё в порядке!» Второй подчинённый шагнул вслед за ним, Рауфф последовал третьим, осторожно укрываясь за их спинами: правильная тактика, офицер позади солдат – только у глупых большевиков командиры поднимают отряд в атаку. На четвёртом этаже рыжий роттенфюрер грубо и сильно забарабанил кулаком в дверь: – Гестапо! Откройте немедленно! Из недр квартиры донеслись звон посуды и хорошо слышимый шорох. Рауфф кивнул ефрейтору и вместе с другим «подшефным» отошёл в сторону. Рыжий дал короткую очередь из автомата – на месте замка образовалась дыра, взрывом разлетелись древесные щепки. Удар сапогом – все трое ворвались внутрь. Сжавшись на диване, на них в ужасе смотрели побледневшие, перепуганные насмерть люди – мужчина с женщиной лет шестидесяти и молодая блондинка в неуместном розовом платье. Сердце Рауффа захлестнули прекрасные чувства удава, на которого взирает кролик. – Встать! – приказал Альберт. Троица поспешно поднялась. Женщины, как по команде, заплакали. – Как вы посмели… – прошипел Рауфф срывающимся голосом. Не став продолжать, он кивнул ефрейтору. Тот прошёл через комнату с убогой, обшарпанной мебелью. Стуча в трухлявый пол подковами сапог, перегнулся в проём окна и вытянул, словно рыбацкую сеть, белую материю. Приблизившись к роттенфюреру, Рауфф вырвал у него застиранную простыню и с презрением швырнул под ноги. – Что это такое?! Что это, я спрашиваю вас, такое? Женщины продолжали громко рыдать. Мужчина, понурившись, молчал. – Вешать? – скучным голосом спросил второй гестаповец – в чёрной форме. Через его левое плечо был перекинут толстый моток просмоленной морской верёвки. С улицы громыхнуло, задребезжала посуда в шкафах. – Не успеем, – мотнул головой Рауфф. – Разберёмся быстрее. Он вновь обратил взор на затихшее семейство. – Вы выкинули из окна белый флаг, – заявил Альберт. – Согласно приказу командующего обороной Берлина доктора Геббельса, совершившие акт предательства подлежат казни на месте, без суда. Сдаётесь на милость русских? Пообщаетесь с ними на том свете, господа. – Да вы с ума сошли?! – побагровев лицом, обрёл наконец дар речи седовласый мужчина. – Мой сын в сорок третьем погиб на Восточном фронте за фюрера и тысячелетний рейх! А час назад мне пришлось сжечь его фотографии вот этими самыми руками! – Он затряс узловатыми пальцами перед лицом оберштурмфюрера. – Вы хоть понимаете, что сделают большевики, если узнают – здесь живут родители и сестра героя вермахта? Вы сами напали на Россию, вы говорили – это необходимо, нам нужно жизненное пространство для немецкой нации. И что происходит сейчас? Видите?! Не отвечая, Рауфф скользнул взглядом по стене, где на обоях ярко выделялся светлый квадрат. «Вот же сволочи!» Размахнувшись, он неумело, но сильно ударил старика по лицу. Из носа хозяина квартиры заструилась кровь, капая на паркет. Стрельба с улицы усиливалась: оба гестаповца тревожно поглядывали на начальника. – Да я вижу, вы даже портрет фюрера сняли, – прошипел Рауфф и расстегнул кобуру. – Тоже наверняка сожгли, вместе с фотографиями сына? Впрочем, можете не отвечать. Это куда хуже, чем белый флаг, – государственная измена, покушение на фигуру вождя империи. Боже, как я хочу вздёрнуть вас на балконе в назидание предателям… Но вам повезло, у меня физически нет времени. Да здравствует Великая Германия! Хайль Гитлер! Вытащив парабеллум, он приставил ко лбу старика ствол и нажал на спусковой крючок. Кровь расплескалась по всей комнате мелкими брызгами – словно раздавили черешню. Женщины, обняв друг друга, уже не кричали – хрипели от ужаса. Тело убитого мягко сползло на пол. Оберштурмфюрер, не сдерживаясь, ударил мертвеца сапогом в лицо. – А вы чего стоите? – прикрикнул он на ефрейтора. – Выполняйте приказ! Тот послушно вскинул автомат и дал слева направо короткую очередь. Перешагнув через трупы, все трое выбежали из подъезда и остолбенели – в двух сотнях метров разворачивался русский танк, «тридцатьчетвёрка» с красным знаменем на броне. Из-за пламени пожарищ на улице посветлело почти как днём – танкисты заметили троицу в чёрных мундирах. Не сговариваясь, Рауфф с подручными бросились к служебному «опель-капитану». Едва они завели мотор и рванули вперёд, танк повернул тупое пушечное рыло в их сторону. Взрыв ахнул на месте, где минутой раньше стоял автомобиль: заднее стекло пошло трещинами. Пулемётчик в танке открыл огонь – Альберт слышал ноющий свист пуль… Возьми русский чуть левее, тогда… Живот скрутило противным ощущением – страх и адреналин одновременно. Не так уж и быстро, объезжая воронки от бомб и снарядов, «опель-капитан» оторвался от преследования. «Мой бог, в отдельных местах фронт уже не существует, – холодея, подумал оберштурмфюрер. – Русские просто так идут по Берлину. Где именно их остановят? Жаль, не успели прикончить других паникёров в проклятом доме. Доктор Геббельс ведь ясно приказал: при наличии белого флага следует расстреливать всех жителей подъезда подряд – тех, которые вешали белое, и тех, которые им не помешали[33]». – Куда прикажете ехать? – спросил рыжий за рулём – веснушки пятнами выделялись на побледневшем лице. – Обратно на Принц-Альбрехт-штрассе, в гестапо? – Вы узнали, куда исчез Вольф Лютвиц? – опомнился Рауфф. – Конечно, герр оберштурмфюрер. Секретарь сообщил: комиссар забрал подчинённого Хофштерна, и оба самовольно отправились в Тиргартен, прочёсывать парк на случай очередного нападения. Господин Лютвиц просил сопровождающих, хотя бы пару сотрудников «крипо». Но секретарь отказался звонить директору, всё равно кадров нет – неделю назад сняли с работы всех людей старше пятидесяти, дали винтовки, отправили сражаться с русскими. – Останови машину… – внезапно потребовал Рауфф. – Сейчас же! «Опель-капитан» буквально упёрся в баррикаду, на верхушке которой развевалось знамя со свастикой. Эсэсовец в запылённой форме, придерживая левой рукой обсыпанный кирпичной крошкой фаустпатрон, высунулся из укрытия и отсалютовал: – Вам надо ехать дальше, герр оберштурмфюрер, – сказал он с явственным французским акцентом[34]. – По нашим расчётам, скоро начнётся артподготовка, а потом русские пойдут в наступление. Не знаю, надолго ли их сдержим, у меня тут пятьдесят человек. …Альберт Рауфф не слышал его. В 1938 году, когда состоялся «аншлюс»[35] и родная Австрия упала в объятия Третьего рейха, он официально стал членом СС. Затем перешёл на работу в «Мёртвую голову» и довольно быстро сделал карьеру в охране концлагерей – они росли повсюду как грибы после дождя. Сначала туда слали коммунистов, потом свидетелей Иеговы и гомосексуалистов. Вскоре волной хлынули евреи, цыгане, после – советские военнопленные. Работы прибавилось, хотя и несложной – следи за электричеством, чтобы по проволоке шёл ток, командуй казнями раз в неделю и обеспечивай поиск с собаками сбежавших гефтлингов[36]. Орденов не получишь, зато служба вдали от фронта, сытный паёк, да и капиталец легко скопить, исправляя отчётность и подворовывая золотые зубы мёртвых заключённых. Этим не брезговали многие, включая офицеров выше Альберта по должности. За хищения могли посадить на гауптвахту, как коменданта концлагеря в польском Плашове Амона Гёта, а там и отдать под трибунал. Гёт сумел выпутаться, и Рауфф тоже верил в свою счастливую звезду. Однако он элементарно томился от тоски. Мечталось сделать карьеру, дослужиться как минимум до оберфюрера[37], а там… Было сладко и страшно подумать, что ТАМ, – сердце перехватывало. Сын обычного деревенского лавочника, и такой головокружительный взлёт. Едва выпал шанс, Рауфф лично возглавил поиски русских военнопленных, сбежавших в феврале сорок пятого, круглые сутки рыскал по снегам, своей рукой расстреливал беглецов и фотографировал для отчёта смёрзшиеся тела. Он поймал почти всех, и в рейхе это рвение оценили – Альфред получил назначение в штаб-квартиру гестапо, в Берлин. Господь наш, да неужели ты принёс рабу своему праздничный торт?! Рауфф приезжал на Принц-Альбрехт-штрассе раньше всех, спал по два часа в сутки, копался в бумагах, отыскивая врагов рейха, тщательно читал все доносы подряд: старушек, подростков и полусумасшедших дедов, помнивших ещё кайзера Вильгельма Первого. Напрасно. В гестапо сидели окаменевшие в креслах «свои люди» – да, шефу «конторы» Генриху Мюллеру были необходимы активные сотрудники, но… строго на определённых должностях. Возможности для быстрой карьеры отсутствовали, а ведь он уже не мальчик. Впрочем, Рауффу неоднократно передавали из расположенной в том же здании криминальной полиции: эх, им бы такого хваткого парня! Альберт представлял себя перед зеркалом с новенькими погонами гауптштурмфюрера, однако в «крипо» предупреждали: не раньше чем уволится Вольф Лютвиц. Комиссар бюро «вэбэ» после гибели жены и детей так и не пришёл в себя, часто являлся на работу в стельку пьяный – держали лишь из уважения к прошлым заслугам. Смертельный для семьи Лютвица авианалёт американцев состоялся 3 февраля – тогда же, когда и побег русских военнопленных из Маутхаузена. Рауфф, от природы суеверный, видел здесь звенья одной цепи, свою счастливую звезду. Он начал «копать» под Лютвица сразу, своевременно обращал внимание руководства на перегар, которым несло от комиссара, его вечно дрожащие руки, небрежность с документами и прозрачно намекал – есть вот тут человек, готовый подхватить упавший штандарт, возглавить расследование по поводу Диснея и положить голову убийцы (в фигуральном смысле) на стол рейхскриминальдиректора. Увы – бесполезно. Панцингер верил Лютвицу – тот обязательно раскроет дело, и слушать ничего про моральные качества следователя не желал. Рауфф не пал духом – он был искушён в интригах, понимал: надо просто зайти с другой стороны. Очень кстати поступил донос от комиссарского шофёра: тот краем уха слышал, будто гауптштурмфюрер выражал сомнения в скорой победе Германии. А это уже не ерунда. Согласно новым приказам, подобные слова являются распространением панических слухов, государственной изменой и приравниваются к шпионажу в пользу противника. Одного свидетеля по закону, к сожалению, недостаточно (тем более если донос поступил на начальство), однако и Альберт не первый день работает в СС. Он не пожалел времени, подъехал к соседям Лютвица, и скоро добился нужных показаний. Безумный старик из того же многоквартирного домишки, куда комиссар перебрался после гибели семьи (да-да, старый мерин из породы современников Вильгельма Первого), подписал акт, который заранее составил предусмотрительный Рауфф. Дескать, комиссар Лютвиц, приходя со службы в пьяном виде, неоднократно заявлял: Берлин не продержится и двух недель, советуя дедуле уехать к родственникам в Баварию. 15-летняя школьница из «Союза немецких девушек» этажом выше после пары комплиментов охотно показала: Вольф спрашивал, есть ли у неё белая простыня, а на вопрос «зачем?» загадочно ответил: «Скоро пригодится». Таким образом, у него имелось целых три (вместе с шофёром) свидетеля «предательской деятельности» Лютвица. Оберштурмфюрер и сам понимал – дело при рассмотрении развалится, даже покойный судья Роланд Флейслер[38], отправивший на гильотину и виселицу тысячи врагов нации, рассмеялся бы ему в лицо, прочитав эти бледные «доказательства». Но! По нынешним временам для ареста (а в случае сопротивления – и расстрела на месте) достаточно. Пока будут разбираться, Лютвиц сядет в камеру, а дело Диснея передадут Альберту… и он разобьётся в лепёшку, но проявит свою гениальность. Пора, Альберт, давно пора. Сегодня твоя ночь, парень. Он не испытывал сомнений, что русские скоро увязнут в Берлине и будут уничтожены, как Шестая армия Паулюса на улицах проклятого Сталинграда. Красные совершили ту же ошибку, им навязали бой за каждый дом… Всё упорнее слухи, что американцы после смерти Рузвельта, а за ними и англичане повернут оружие против вчерашних союзников и сами войдут в Берлин. Но ему-то беспокоиться нечего. Хорошие специалисты, умеющие добиваться признания от врагов нации, способные мучить так, чтобы не оставалось следов, и убивать на допросах, дабы врач констатировал инфаркт, нужны при всех властях. А пока он просто делает свою работу. Отец ему так и говорил, пусть весь мир горит вокруг тебя: получи что хочешь. Альберт перевёл взгляд на вспотевшее от страха лицо рыжего. – Сколько у нас бензина? – Ещё километров на десять, господин оберштурмфюрер. Не больше. – Великолепно. Срочно едем в Тиргартен. Нам нужно арестовать Лютвица. …«Опель-капитан» добрался до парка нескоро – пришлось объезжать баррикады, воронки от снарядов, проходить проверки документов на любительских КПП, состоящих из натянутой верёвки и пары полумёртвых от бессонницы фольксштурмовцев. Рауфф кричал, размахивал перед изображавшими бдительность олухами удостоверением гестапо, однако ничего не помогало – они прибыли к Тиргартену в самую глухую ночь. Оставив машину на обочине, проверили оружие и побрели в чащу. Сопровождающие Рауффа заметно нервничали – у рыжего зуб на зуб не попадал, второй гестаповец ежеминутно оглядывался по сторонам. Да и Рауффу было не по себе – он не из храбрецов, а ночной лес – не милая детская сказочка. Они прошли так с четверть часа, пока оберштурмфюрер возле беседки у ручья не запнулся об нечто вроде большого пня и не упал, больно ударившись. Странно, отчего так мягко… поднимаясь, Альберт машинально вытер мокрую руку о мундир. Рыжий включил фонарик и зашептал молитву. Рауфф застыл, как лягушка в анабиозе. Женщина была в пятнистом, оранжевого цвета трико, и казалось, присела в книксене. Черты лица в темноте казались неразличимыми, и сперва Альберту почудилось – перед ним существо из зловещих легенд, плотоядно улыбающееся огромным красным ртом. Голову создания украшали оленьи рога. Подойдя ближе, Рауфф понял, что именно он принял за улыбку. По спине побежали мурашки, он судорожно схватился за пистолет. У рогатой дамы было перерезано горло. До позвонков, от уха до уха. Часть вторая Jagdgründe[39] Когда хотят сделать людей добрыми и мудрыми, терпимыми и благородными, то неизбежно приходят к желанию убить их всех. Максимилиан Волошин, русский поэт Глава 1 Бег (Парк Тиргартен, в ночь на 27 апреля 1945 года) Нет, ну ничего себе. Ищейки «крипо» взяли и решили, что они здесь самые умные. Это, признаться, и моя персональная ошибка. Я недооценил германский характер. Мне казалось, для очередного охотничьего сезона выбрано дивное время – когда рушится гигантская империя (а я такое уже наблюдал), всегда царит полный хаос. Но вот не следовало забывать о существовании статистической погрешности. На весь рейх, как выяснилось, обязательно отыщется пара (или даже больше) сумасшедших полицейских. Вместо того чтобы геройски погибнуть за фюрера или спасать свою шкуру, убежав в баварские Альпы (как вот-вот поступят главные чиновники Германии), они вздумали ловить охотника. Напрасно. Я, может быть (стыдно признаваться), в этом вопросе перехвалил себя, предался самонадеянности, но и «крипо» потрясает стилем своей мысли. Вот пришли они сюда, организовали засаду и так запросто взяли меня голыми руками. Или вообще, пользуясь обстановкой, застрелили втихую без суда и следствия, ага. Ну да, конечно. Помечтайте, уроды. Правда, одна вещь им удалась – настроение мне они испортили. И сейчас, поверьте, я очень злой. Я готовился к охоте на Бэмби давно. Мультфильм весьма популярен, «золотые фазаны» и крупные бизнесмены достают плёнки для своих детей по знакомству, за крупные взятки: лента про трогательного оленёнка появилась на экранах США 13 августа 1942 года, когда рейх уже находился в состоянии войны с Америкой, и чиновники объявили продукцию Диснея образчиком «отвратительного еврейского искусства». Имеется кругленькая сумма – прикупите ещё кинопроектор и наслаждайтесь. В рейхе можно всё достать – были бы деньги, и пусть мне кто-то расскажет легенду про честных работников фюрера. Так вот, я готовился конкретно к Бэмби целый месяц. Присмотрел замечательную породистую дичь – двадцать лет, худенькая (хотя сейчас все немцы недоедают, если исключить Геринга с его объёмами), светленькая, ножками своими идёт – как копытцами переступает… настоящий оленёнок, пугливая лань. Я ночами представлял, как она с криками помчится от меня через лес. Заранее привёз французское трико великолепного качества, бережливо хранил в подвале… Иногда доставал, с улыбкой поглаживал материю. Рога купить особого труда не составило, но тем не менее. И вот представьте, я всё чудеснейшим образом распланировал. Особь намечена, костюм для неё сшит, украшения приготовлены. Берлин пылает. Я являюсь в Тиргартен на превосходную (как мне казалось) охоту, предвкушая экстаз и гонку по ночной чаще. Вот даже взял с собой загонщика, в лучших традициях прусских курфюрстов, – пусть тупое животное хоть физически помогает, если не способен думать головой. Дебил. И за какой-то час все планы полетели к чёрту. Мы усыпили дичь. Продержали её несколько часов в подвале, пока не пришла в себя (мне не нужно, чтобы особь тащилась, как сонная муха по стеклу). Отвезли по нужному адресу – на мой пропуск патруль едва посмотрел, кажется, они уже выполняют работу чисто формально, там один жандарм стоял с контузией, а другой дремал на ходу. Выпустили особь. Припугнули ножами, чтобы бежала быстрее. Затем я двинулся к центру Тиргартена, а помощник заранее зашёл с севера – кстати, оттуда хорошо слышны звуки наступления русских. Всё по плану. Я ищу в проблесках луны силуэт с оленьими рогами, сжимая охотничий нож. Бегу, легко перемещая тело: в такие моменты я сам хищник, жаждущий вцепиться зубами в глотку, в душе не остаётся ничего человеческого. Особь весьма ожидаемо и отчаянно визжит, но с небес льётся обожаемый мной дождь – в шуме листвы и воды, низвергающейся сверху, её шансы ничтожны. Я в чёрном эсэсовском плаще, славная маскировка. Помощник кричит: «Иди сюда, сучка, я здесь!» – и она вот-вот свернёт ко мне. А я уж её жду… мою миленькую. Зачастую особи непредсказуемы. Вот и сейчас – дичь, жутко визжа, ломится не ко мне напрямую, а куда-то вбок. Я спокоен, всё нормально… И тут – неприятный сюрприз. Буквально в десятке шагов от меня проходят два человека – один седой, другой помоложе, оба в чёрной форме, с автоматами на изготовку. Крутят головами, переговариваются. Особь верещит, они поворачиваются – и бегом на голос. Ого. А дичь-то у нас сегодня, кажется, я. Я узнал седого. Да-да. Его фотографию я не забуду, точно. Как зовут, спросите? Неважно. Тут не до сантиментов. Боже, видел позавчера сон плохой – не внял. Дурак. Просто так подобные вещи не снятся – будто я сам от кого-то убегаю через лес. Винтовка «Маузер» со снайперским прицелом (иногда беру её с собой на всякий случай, с дичью разные инциденты случаются) – в багажнике машины, понадеялся на помощь слуги. Зря. Подручного не дозовёшься, да он и не поможет толком, благо болван. А вот дичь упускать нельзя. Проклинаю свою беспечность. Была бы сейчас винтовка под рукой – сразу уложил бы этих двоих на месте, они и не пикнут, уж что-что, а стрелять я умею. Хоть и предпочитаю нож, попаду дичи в глаз с расстояния в триста метров… Качество, каковым обязан обладать любой охотник. Я смотрю им вслед, колеблюсь, как поступить, а ведь время-то непростительно дорого. И… здесь-то оказывается – сюрпризы лишь начались. Я слышу шуршание листвы и во мгновение ока ложусь на землю. Вовремя. Едва не коснувшись моей руки (ещё чуть-чуть, и наступил бы), мимо проходит рослый блондин. При свете луны отливает серебром в петлице ромбик шарфюрера. Я открываю рот, словно дурочка деревенская. Смотрю, как тот удаляется – быстро, но тихо, опытный… Тоже стопроцентно из охотников, только дичь у него иная. Ага. Похоже – он вовсе не вместе с чёрными мундирами: если прочёсывают лес, обычно идут цепью, а не друг за другом. Однако, ну я и влип. Вот к чему приводит самолюбование, хороший урок на будущее. Что ж, сейчас выполню то, зачем сюда пришёл. Они бредут вслепую, а я тут – как рыба в воде, «проплыл» Тиргартен вдоль и поперёк. Пара мгновений уходит на сомнения – не догнать ли блондинчика, не кинуться ли на него с ножом… Но парень профессионал, и связываться с ним, имея в руках одно лишь лезвие, нет большого желания. Дождь кончился, шум затих. Я бросаюсь на звук вопля, но не напролом, как движутся эти трое, а сзади. Судя по всему, охота приблизилась к концу. «Бэмби» обессилела и охрипла. Неудачный выбор. Вот в такие моменты чисто по-человечески обидно – столько денег, времени и сил затратил, а на выходе – тьфу. Я нахожу её возле одной из беседок, прямо у ручья, – сидит на земле в изорванном пятнистом костюмчике и пускает сопли. Мне становится стыдно: столько присматривался, а выбрал такую никчёмную дуру – даже рога не попыталась снять… правда, просто так они и не оторвутся (хоть тут помощник сработал на славу), но уж могла бы и попробовать. Налетаю сзади, быстро дёргаю голову назад, лезвие с хрустом входит в горло до самых позвонков – режется, как надо. Брызжет алая струя. Поспешно подставляю флягу, кое-как наполняю и сию же секунду назад – быстро-быстро-быстро. Обхожу дугой лес, по проверенному пути отступаю к машине… Голову не забрал, это раздражает. Печально, теперь я ещё и без трофеев остался. Ну, может, и успею вернуться. Сейчас повеселимся. Добравшись до автомобиля, открываю багажник. Достаю замотанный в полотенца «Маузер». Проверяю магазин. Так, заряжено, плюс ещё одна обойма. Десять патронов, должно хватить. Чувствую прилив бешеной радости. Почему? О, да не так уж всё плохо, зря расстроился. Новая фаза охоты, господа! Оленёнок мёртв, зато в чаще бродят три мощных хищника. Проделываю тот же путь обратно через парк – и в темноте вижу вспышки выстрелов. Ощущение, что я схожу с ума. Хм. Они стреляют друг в друга? Или в моего подручного? Да, скорее всего, животное решило поиграть в супергероя. У него-то с собой старый карабин, австрийский «Манлихер» – больше для острастки, нежели для реальной надобности. Выстрелы учащаются, палят во все стороны. Я различаю – парабеллум, тявканье вальтера, словно кузнечик, стрекочет «эмпэ сорок», в просторечии называемый шмайссером. Пригибаюсь. Если началась беспорядочная пальба, в сумраке мне несдобровать: шальная пуля – вещь вредная. Пора ликвидировать наиболее опасных персонажей. Я залегаю в кустах. Смотрю в оптический прицел. Отлично. Вот эти двое, которые попались на глаза посреди парка. Кого выбрать? Старший – опытнее, он руководитель и мозг расследования. Грех упускать шанс. Но сейчас мы не в кабинете «крипо», а в ночном лесу. У седого, согласно досье, только один глаз и плохо действует левая рука. Молодой – лучше двигается, медленнее устаёт, в полевых условиях он главный противник. По виду – прекрасный исполнитель (а не придурок, как у меня), фронтовик: он сразу отреагирует на мой выстрел. Я же постараюсь застигнуть обоих врасплох. Судя по всему, люди в чёрном ведут огонь вслепую, целясь по вспышкам ружейного огня. Патроны экономят, тщательно целятся. Равнодушно смотрю в перекрестье прицела. Выбор сделан. Плавно нажимаю на спусковой крючок.