«Маузер» изрыгает пламя. Молодой в чёрном тут же валится влево, уронив оружие. Готов. Я щёлкаю затвором, вновь вскидываю винтовку к плечу, но старший к тому времени исчезает из прицела. Моментальная реакция – вот и не скажешь, что инвалид. Не питая особых надежд, я стреляю наугад – дважды. В ответ непонятно откуда (ибо я не вижу вспышку) слышится короткая автоматная очередь, на голову мне падает срезанная пулей ветка. Эге. Седой-то далеко не прост. Хоть одним глазом, но видит отлично. Дабы не выдать себя, прекращаю стрелять, откатываюсь в сторону. Следует новая очередь – взял бы ещё чуть ниже, и всё. Тварь какая. Ведь сообразил, куда я могу скрыться. Надо было его сначала валить, что ж я так… Терзаясь огорчениями, вскакиваю и прорываюсь в чащу. Спасительный лес. Ладно, одного прикончил. Винтовка мешает, тяжело. Что дальше? Плевать на всё, пойду и заберу законный трофей. Досаду как рукой сняло. Ерунда, что «Бэмби» подвела, подворачиваются вещи поинтереснее беготни за тупым оленёнком. Охотиться за самками я люблю больше (мнение, что они слабее и беззащитнее, не принимаю – особь располосует ваше лицо при помощи лишь ногтей), но норовистые, злобные и бешеные самцы – тоже неплохое приключение. Едва я, надёжно укрытый стволами деревьев, занимаю позицию в сотне метров от туши самки, как на поляне появляются… ещё трое! Да-да. Аналогично в чёрной форме. В оптическом прицеле тускло блещет погон первого. Лейтенант или даже капитан СС. О, настоящая облава. Начинают путаться мысли. Три разных группы? Несогласованность? Случайность? Предательство помощника? Нет, я не в панике. Просто пытаюсь понять, что происходит. Едва беру на прицел офицера, тот спотыкается о тушу дичи и падает… И вскакивает как ошпаренный, весь перемазанный кровью. Я тихо смеюсь, довольный произведённым эффектом. Эсэсовец выхватывает пистолет, водит им по сторонам. И в кого ты собрался стрелять, малыш? Я жму на «собачку», но этот клоун снова падает – видимо, поскользнувшись на вязкой от крови и воды грязи. Пуля достаётся его соратнику слева – автоматчику, растерянно оглядывающемуся вокруг. Прямо в голову, как удачно. Другой тип из троицы в панике палит в мою сторону из шмайссера от живота, длинными очередями. Прячусь за стволом толстого дуба. Жду, пока кончатся патроны и солдат начнёт менять магазин. Выглядываю – обоих уже не видно, сбежали. Даю выстрел наугад, вставляю другую обойму. Ни звука в ответ. Лежу в траве десять минут. Подползаю к «Бэмби». Прячась за тушей, по-мясницки грубо, без элегантности (с отвращением к самому себе) отрезаю голову. Прячу в непромокаемый мешок – рога цепляются за материю, но кое-как утрамбовываю – осторожно, чтобы не сломать. Уфф. Вот это ночка, дьявол вас забери. Что ж, похоже, с Тиргартеном придётся пока повременить. В конце концов, почему только лес? Охота ведь бывает разная. И на уток в камышах, и сафари за жирафами в африканской саванне, и на крокодилов в море, как в Австралии. Случается, правила игры меняешь по ходу пьесы. С сегодняшней ночи ситуация другая. Нет, со мной всё в порядке. Это вот дичи, обитающей в окрестных убежищах, не повезло. Буду отбирать кандидатуры на улице и приду за головами в их дома… Нет времени соблюдать традиции. Отныне весь Берлин – мои охотничьи угодья. …Осторожно отползаю к груде сломанных недавней бурей веток. Осталось убрать остальных врагов и выяснить местонахождение моего помощника. Сознаюсь, в лес я этого типа взял с определённой целью, о коей уже упоминал вскользь. Да-да, немного театральщины, охочусь с загонщиком, в стиле средневекового курфюрста, но сие не главное. В дальнейшем спектакле я предназначил ему особую роль, и вот её-то и требуется довести до конца. Слуга обязан погибнуть, полиция посчитает убийцу пойманным, Берлин займут красные, а я поеду по своим делам. Правда, хороший сюжет? Мне осталось подобрать ещё две головы, но я вовсе не против, если этого осла пристрелят раньше, тем более что дрессировке животное не поддаётся. Ладно, пока у меня другая задача. Двое в чёрной форме уже мертвы. Патронов осталось мало, но на ключевые цели хватит. Тут не сомневайтесь. Ух ты! В поле зрения появился блондинчик-шарфюрер. Идёт, осматривается… Голова чуть виднеется в перекрестье прицела, но поверьте, мне и этого будет вполне достаточно. О да. Кажется, всё складывается вообще на славу. Парень остановился как вкопанный – уставился на «Бэмби» без башки. Великолепная мишень, лучшего и пожелать нельзя. Пока, дорогой друг. Я целюсь ему в переносицу, сжимаю указательный палец. Всё. Глава 2 Падальщик (Парк Тиргартен, практически в то же самое время) …Вольф молниеносно бросился на шарфюрера и с силой толкнул в бок. Оба упали на землю. Разрезав сумерки, пуля пролетела над головой блондина. Комиссар сделал жест, дважды опустив ладонь плашмя, – давай ложись, прильни к земле, не двигайся. Тот кивнул, осторожно подтаскивая к себе за ремень винтовку. Лютвиц отметил – загадочно, унтер-офицер обычно носит служебный пистолет, а тут стандартная дребедень фольксштурмовца: старый французский карабин Лебеля с обшарпанным прикладом – хорошо заметны белые места отколовшихся щепок. – Снайпер… – не то задал вопрос, не то констатировал факт шарфюрер. Он говорил с характерным прусским акцентом, вроде как чеканил слова из металла. – Да, – подтвердил Лютвиц. – У него хороший, профессиональный карабин. Вольф мотнул головой к деревьям, показывая – надо перебраться в укрытие. Оба поползли по мокрой траве – ткань мундиров за считаные секунды пропиталась водой и грязью. Гул орудий (напоминающий раскаты грозы) слышался всё ближе, советские войска заходили с севера, ориентируясь на покрытую золотой краской скульптуру богини Виктории на колонне Победы[40]. Лютвиц с новым напарником залегли возле старой сосны. По очереди прозвучали ещё четыре выстрела – пули с чмоканьем вошли в ствол соседнего дерева, ложась в паре сантиметров от их голов, всё ближе и ближе. Они подождали ещё, но больше в их сторону никто не стрелял. Лес затих. – Шарфюрер, – подал голос Вольф. – Могу я ненавязчиво поинтересоваться – кто вы и каким образом оказались в ночном парке с французским ровесником мамонтов в руках? Блондин повернулся. Казалось, в темноте его глаза светились – как у кошки. – Моя часть уничтожена русскими полностью, обстрел «катюш», – глухо сказал он. – Обозы сгорели. Взял «лебель» у мёртвого фольксштурмовца, шёл к рейхстагу – там велено собираться уцелевшим. Захотел срезать путь, через Тиргартен поближе. Услышал вдали женские крики, побежал на помощь… заблудился. Чаща тут, господин гауптштурмфюрер, – сам Сатана дорогу не найдёт. Дальше началось. Стрельба. Я не понимаю, с какой стороны, кто, чего… Только вышел сюда – и вдруг вижу труп женщины… с отрезанной головой. А я ведь совсем недавно, буквально только что… Лютвиц понял всё с полуслова: – Вы уже видели подобное раньше? Блондин слегка помедлил с ответом. – Да, на Тельтов-канале, – сообщил он. – Я столкнулся лицом к лицу с человеком, который убил трёх женщин. Одну из них я знал лично. Коттедж неподалёку от воды, там на кухне обезглавленный труп, в подвале три головы в банках… Залёг в засаде… Стрелял в него, понимаете, в упор стрелял… А он ушёл. У вас кровь идёт, герр гауптштурмфюрер. – Это не моя… – машинально ответил комиссар и, неловко подвинувшись боком, вытащил из кармана платок. Вытереть щёку, впрочем, не получилось – тёмная жижа на коже лишь размазалась в бурые разводы, сделав лицо схожим с ритуальной маской. Лютвиц видел, как умер Хофштерн – мгновенно. Пуля попала между шеей и затылком, Вилли за считаные секунды истёк кровью. Память раз за разом услужливо прокручивала момент: друг смотрит на него открытыми, уже мёртвыми глазами. Это он виноват в смерти Вилли, а ведь парень наотрез отказался дать «нужные» сведения на допросе у Рауффа. Вольф сам позвал на «дело» Хофштерна, уже собравшегося (в шутку или нет – теперь не узнаешь) бежать в Испанию. Помочь в последний раз попросил. Надо было сказать: иди, я один запросто справлюсь… Теперь, получается, и жертва мертва, и Вилли убит. Отлично сработано, нечего говорить. Комиссар не ощущал слёз. Ему было жаль Хофштерна, но особенно бесил факт, что тот погиб совершенно бессмысленно. После смерти жены и детей из сердца Лютвица попросту исчезли нормальные человеческие чувства, ему теперь неведомы горечь утраты или сожаление. Осталась одна эмоция, которую он в данный момент испытывал, – НЕНАВИСТЬ. Дисней обвёл их вокруг пальца. Опытнейших работников «крипо», уж они-то с Вилли раскрыли не одно преступление. Ветер завывал всё сильнее, грохот русской артиллерии слышался совсем близко. Вольф посмотрел на шарфюрера, проверявшего магазин «лебельки». Парень явно не тот, за кого себя выдаёт. Незнакомец очень сильно не в себе. Под страшным нервным напряжением, хотя руки не трясутся. Впрочем, жители востока сейчас все психованные – Пруссия под сапогом русских, Кёнигсберг пал, командующий гарнизоном Отто фон Ляш подписал капитуляцию и заочно приговорён к смерти как предатель[41]. Конечно, ни от какой части этот человек не отставал – придумал на ходу. Винтовка чужая – ну, мог действительно подобрать, сколько трупов сейчас по всему городу после артподготовки русских валяется… Но скорее всего, отнял у кого-то или украл. А вот про остальное – похоже, не врёт. Он видел мёртвых девушек, тут без вариантов: когда говорит, аж голос ломается. Остальное – сомнительно. Плюс ко всему, парень контужен, несёт явную чушь. Стрелял в человека в упор, и тот остался в живых? Исключено. Скорее, на шарфюрера подействовали отрезанные женские головы – слегка в уме повредился. Неудивительно, учитывая, что творится вокруг. Тем не менее унтер-офицера необходимо допросить как ценного свидетеля. Только где? В ночном лесу, под прицелом маньяка со снайперской винтовкой? О… вот что ещё не сходится. Человек заявляет: дом убийцы-коллекционера рядом с Тельтов-каналом. Но там не живут правительственные чиновники высокого ранга… Кроме того, кварталы Тельтова уже оккупировали русские (что бы ни вещал по радио доктор Геббельс). Значит, Вольф прав в своих выводах – убийц как минимум двое. Дисней и подручный «мультипликатор», вероятно, выполняющий чёрную работу по доставке и похищению жертв, уничтожению улик… В море крупных хищников вроде акул всегда сопровождают рыбки-прилипалы. Падальщики, хватающие остатки гнилого мяса и глядящие предводителю в пасть. И пойми теперь, кто именно сейчас по ним стреляет. Быть может, главная акула уже уплыла, а их отвлекает конкретно падальщик, выполняя нехитрую, но эффективную задачу. Шарфюрер меж тем сосредоточенно рассматривал винтовку. – Давайте отползём подальше, – предложил Лютвиц. – Соблазн продолжать перестрелку велик, но со снайпером мы не справимся, оружие не то. У меня здесь машина. Заедем в здание гестапо и попробуем вернуться с пулемётом. Это достаточно быстро. В глазах эсэсовца словно застыли осколки льда. Он смотрел на комиссара с неприязнью и даже с откровенным презрением. Казалось, дай ему волю – пристрелит заодно и Вольфа. – Нет, – отрезал он. – Я останусь здесь, господин гауптштурмфюрер. Есть вероятность – человек, встреченный мной на Тельтов-канале, скрывается в лесу. Да, я не уверен – более того, серьёзно предполагаю, что могу ошибаться… но хочу выяснить это точно. В любом случае, я больше не дам ему уйти. Я не поеду, приятного вам путешествия. – Это не просьба, а приказ, – надменно сказал Лютвиц. – Я старше вас по званию. – О, как интересно, – криво улыбнулся шарфюрер. – И что вы тут сделаете? Отдадите меня под трибунал за неисполнение ваших указаний? Ну, попробуйте. Сейчас самое время. Вольф в удивлении воззрился на блондина. Он понятия не имел, что происходит и как ему поступить. Приказ капитана фельдфебелю исполнялся беспрекословно, это в крови у уроженцев Германии – распоряжения вышестоящего начальства ни в коем случае нельзя ослушаться. Приказы в рейхе, даже самые бездумные, жестокие и тупые, выполнялись автоматически. В армии, СС и многочисленных структурах безопасности… Befehl ist befehl[42]. Поколебавшись секунд тридцать, Лютвиц списал демарш на контузию и сложности с кровообращением головного мозга. Ведь трудно сказать, насколько серьёзны повреждения, полученные этим человеком во время боёв в городе. На фронте под Киевом после разрыва бомбы у штурмманна Лемке кровь пошла из ушей, а тот начал смеяться. Бесконечным, истерическим, обезьяньим хохотом, пока фельдшеры не увезли его в лазарет. Надо относиться к парню спокойно и вежливо, тут нет психиатра. Наверняка и срывы возможны. – Хорошо, пожалуйста, – мягко промолвил Вольф Лютвиц. – Ладно, давайте попробуем задержать головореза вместе, а разберёмся уже потом. Только учтите, почти стопроцентно он здесь не один. По моим данным, у него может быть шеф, которому тот тщательно подражает, совершая убийства-копии. Ваш «бессмертный» на Тельтов-канале – всего лишь пешка, орудие в руках своего хозяина. И я не знаю, кто из них двоих вёл по нам огонь. У «партнёров» вполне могла произойти смена караула. Блондин даже не сделал попытки удивиться. – Я это подозревал, – кивнул шарфюрер. – Тот, кто едва не убил меня, – очень хороший стрелок. Ещё немного, и снайпер уложил бы нас наповал. А тип с головами в банках толком оружие в руках держать не умел. Он промахнулся с очень близкого расстояния. Гауптштурмфюрер, простите, с чего вы сделали выводы о связи преступников? Хотя… Нет-нет-нет. Я ошибаюсь. Два незнакомых маньяка не станут просто так копировать друг друга. Разумеется, вы правы. Один из них начальник, а другой – тупой, трусливый подчинённый. Блондин говорил так, словно они не валялись в крови и грязи в зловещем ночном лесу. А сидели в тёплом помещении элегантного кафе «Корона» на Принц-Альбрехт-штрассе, затягиваясь дорогими сигарами и попивая настоящий кофе (ничуть не эрзац, выдаваемый по пайкам), вышколенный же кёльнер, согнувшись в полупоклоне, ставил им на столик бокалы с французским коньяком. «Он точно работал в полиции, причём именно в «крипо», – подумал Лютвиц. – В Кёнигсберге, Мюнхене или в другом городе, но парень не новичок в наших делах. Господи милостивый, кто же этот унтер-офицер? Впрочем, какая теперь разница». – Рад, что вам понравились мои выводы, – саркастически сказал он. – А сейчас начнём рассуждать трезво. К трупу девушки я не советую приближаться… Охотник специально оставил приманку. Шарфюрер, вы до войны бывали в Берлине, Тиргартен хорошо знаете? – Нет, – качнул головой унтер-офицер. – У меня своя ферма, много работы в деревне… Не получалось выбираться в большие города. Лютвиц еле сдержал усмешку. О, кто бы сомневался. – Вот и славно. Позвольте некоторое время быть вашим гидом, правда, толку от меня, в сущности, немного. Я, пусть и здешний уроженец, не слишком хорошо ориентируюсь в парке ночью, даже при лунном освещении. Кстати, светит излишне ярко, рискуем словить пулю. Попробуем обогнуть убийцу… или убийц сзади. Сразу объясню – мои к нему счёты ничуть не меньше ваших. Парень застрелил моего друга, а я такое не люблю. Следуйте за мной, шарфюрер. Придётся быстро пересечь открытое пространство: за минуту мы окажемся в полной недосягаемости… Надеюсь, повезёт. Вы готовы? – Да. – Начинаем. Пробежать они успели лишь десять шагов. Из глубины леса полыхнуло огнём, сосна в паре метров от Лютвица брызнула в стороны щепками. Второй и третий выстрелы раздались, когда невольные напарники снова лежали на земле. Шарфюрер осторожно поднял к плечу винтовку и прицелился, водя стволом. Противника он не видел, но сделал вывод: на этот раз перед ними весьма плохой стрелок. Они же как на ладони, хорошо освещены луной. Значит ли это… Мысль закончить не получилось – новый кусок свинца обеспечил дождь из щепок. – Рано или поздно я пристреляюсь, – послышался истерический голос. – Я вас хорошо вижу, а вы меня нет. Да, довольно сложно будет вас убить, однако постараюсь. Вслед за фразой прогремел новый выстрел, сопровождаемый визгливым хохотом. Вольф посмотрел на шарфюрера и улыбнулся. – Искренне поздравляю. Похоже, нужный экземпляр судьба преподнесла вам на блюдечке. БЕЗДНА № 4 ЖЕЛЕЗНЫЙ ГРОБ (Будапешт, Австро-Венгрия, 2 июня 1914 года) …Я держала свой отъезд в секрете. Родителей извещать не стала, они у меня, к сожалению, крайне старомодны. Маменька однажды вполне натурально (шишку на затылке набила) упала в обморок, услышав, как моя подруга по университету, будучи в моём возрасте – целых тридцать пять проклятых лет! – и не замужем, страстно поцеловалась с неким господином после совместного визита в пивную. Нет, лучше их не огорчать. Я должна устроить свою жизнь и достойна тихого женского счастья. Папенька и маменька происходят из родовитых, но обедневших ещё в начале прошлого века дворян, увы, неспособных обеспечить мне достойное приданое. А кому в наше время нужна бесприданница? Крестьяне – и те нос воротят. Мне рассчитывать не на кого. Когда же я, скопив на службе в канцелярии городского управления трудами праведными скромный капиталец, открыла собственный магазин шляпок, выяснилось: мужчины чересчур избирательны. Несмотря на приятный банковский счёт (я весьма бережлива), немногие желали со мной познакомиться. Да и я сама, честно говоря, не горела желанием связать судьбу с полупьяным унтер-офицером из гонведов[43], приказчиком соседней галантерейной фирмы или приезжим торговцем засахаренными фруктами. Пусть моя красота слегка поблёкла, я знаю себе цену. Родители пытались сватать мне растолстевших господ среднего возраста, с остатками засаленных волос на висках – те с удовольствием пожирали приготовленный мамой гуляш и раздевали меня маслеными глазками. Но я ни разу не осквернила себя, хотя и терзалась желаниями плоти, – от греха спасли горячие молитвы святому Иштвану, покровителю нашей бедной Венгрии. Сама-то я живу в Вене, ещё прадедушка и прабабушка переехали туда из Карцага… Но я никогда не сомневалась, что отыщу своё счастье в Будапеште. Для этого и берегла невинность. Сознаюсь, в последнее время я несколько упала духом. Сорок лет не за горами. Настоящая старость. А суженого даже на горизонте не видать. Вот тогда-то я, мучаясь бездельем в милом магазине, украдкой начала просматривать объявления раздела «Знакомства» в газете «Винер Цайтунг» и… наткнулась на НЕГО. «Интеллигентный, романтичный. 37 лет. Увлекаюсь астрологией. Отдам своё сердце нежной и чудесной, кому за 30. Бела Хоффман, Будапешт». Меня словно молнией прошибло. Можете смеяться, но я сразу поняла – это судьба. Да-да. Тихий, скромный, прекрасный человек. Я пересилила свою гордость, написала ему. Он ответил буквально через неделю! Мы обменялись фотографиями. Бела разоткровенничался – вы красавица, не могу насмотреться на вас, чувствую теплоту в своём сердце. И началось. Мы заваливали друг друга десятками посланий, я специально вставала ни свет ни заря и, затаив дыхание, ждала у двери почтальона – ну где же он, наконец? Спустя три месяца Бела приехал в Вену, и я была поражена его обходительностью, интуицией, джентльменскими манерами, щедростью. Он водил меня по кафе и ресторанам, всегда платил за двоих. Попивая превосходный горячий шоколад, мы беседовали об астрологии, мистике, о старости и невменяемости государя императора Франца-Иосифа (шёпотом, разумеется). Бела просто поражал своей редкой эрудированностью. Казалось, он разбирался во всём. Стыдно признаться, но я готова была отдаться ему прямо в кафе. Мои щёки пылают от румянца, однако… я с трудом удержалась, чтобы сразу не позвать Белу в свою одинокую девичью постель (и даже после сожалела об этом). Впрочем, он не настаивал, хотя было видно: я весьма интересна ему как женщина. Всё, что мы позволили себе, – это поцелуй на прощание. Возлюбленный, впившись в мои губы, столь горячо сжимал мой стан в своих объятиях, что я едва не лишилась ума от возбуждения. Стоит ли говорить – уже через пять дней я получила послание из Будапешта с вложенной внутрь открыткой. Я дрожащими пальцами разорвала надушенный одеколоном конверт и прочитала фразу, коей давно грезила во снах: «Дорогая, ты выйдешь за меня замуж?» Глаза переполнились слезами, и я разрыдалась прямо при почтальоне, повторяя в его присутствии: «Да, да, да!» (Чего, конечно же, порядочной девушке делать не следует.) Увы, мы оба немолоды, и потому в дальнейшем наша переписка свелась от пылких признаний в любви к техническим особенностям моего будущего переезда в Будапешт. Бела предложил продать шляпный магазин, снять деньги со счетов в банках, приложить к этой (уже немаленькой) сумме его приличные сбережения и открыть фешенебельный ресторан. Господи, как я раньше-то не додумалась! К чёрту эти шляпки и привередливых покупательниц. Я сама распланирую ремонт и отделку – наш ресторан будет самым популярным и престижным в Будапеште. Мы назовём его просто – «Бела & Мария». Наймём опытнейших толстяков-поваров, внимательных, услужливых официантов. И кто знает – может быть, к нам начнут заезжать на завтрак сливки общества, а в итоге почтит вниманием и сам наследник престола, его высочество герцог Франц-Фердинанд. Ох, что-то я размечталась. Впереди ещё уйма дел. Договорились – обвенчаемся тихо, без шума. Причин хватает, в первую очередь – элементарно жалко денег. Бела не хочет звать на свадьбу своих родственников ввиду их провинциальности, ну а я-то моих – тем более. Маман мечтала увидеть меня в браке с пожилым бароном старой аристократической фамилии, а жгучий красавец с закрученными усами явно не зять её мечты. Однако мне не хочется, чтобы Бела считал меня скучной и предсказуемой. В конце концов, я венгерская девушка тридцати пяти лет (о боже, зачем я это повторяю?!) и чрезмерно много времени провела без мужчины. О венгерском темпераменте в Вене складывают легенды, и скажу вам честно – всё это правда. Ух, что я сделаю с Белой, едва увижу его! Маман скептически предупреждала: в первый раз больно, но ничего – потерплю. Ждать нету больше сил, я хочу провести с ним ночь, ощутить мускулистые руки и губы на своём теле. Оно вовсе не увяло, нет, – с годами ещё больше налилось горячими соками жизни. Именно поэтому я приехала на день раньше. Сотворю Беле потрясающий сюрприз. Представляете, приезжает он домой. Открывает дверь. Заходит в квартиру. Сначала, конечно, умоется с дороги. Затем заглянет в спальню. А там я – жду его в постели. Совершенно голая. И пусть делает со мной всё, что ему только вздумается, мой славный рыцарь, супруг на веки вечные. …Мне было страшновато путешествовать с такой суммой (жуликов сейчас в поездах, говорят, просто пруд пруди), но я положила деньги в конверт, заколов булавкой в лифе платья, – только крупные купюры в австрийских кронах и ещё столбик монет золотом. От вокзала наняла фаэтон с самым благообразным на вид кучером – и действительно, добралась до дома Белы без приключений. Жил он, на мой вкус, далековато, в пригороде Будапешта. Постучав к домовладельцу (заранее узнала адрес), я отрекомендовалась невестой господина Хоффмана, показала нашу совместную фотокарточку из ателье Берга, его предложение руки и сердца, а также письма на моё имя. Хозяин, мрачный и толстый старик, спросонья заявил, мол, не видел тут никакого Хоффмана. Однако, опознав Белу по фотографии, слегка смягчился, буркнул: «Это не Хоффман, а господин Киш». Понятно, совсем из ума выжил на старости лет. Тем не менее он нехотя сунул мне ключ от входной двери, предупредив, дескать, хорошо запомнил мой облик. О боже мой, этот-то подслеповатый филин. Ещё и хмыкнул ехидно: «Невеста? Славненько. Бела пользуется успехом у женщин, к нему часто приезжают эдакие вот фифочки». Я пропустила слюнявую гнусность мимо ушей, обращать на такое внимание ниже моего достоинства. Многим людям в преклонном возрасте больше делать нечего, кроме как плести ядовитую паутину сплетен, – я убедилась на печальном опыте собственной бабушки, упокой Господь и ангелы её душу. Кучер любезно довёз меня до дома Белы, и я с удовольствием узрела: в самом деле, как он и говорил, дела идут хорошо. Пусть и не дворец, но неплохое одноэтажное каменное здание, с большими окнами, крыша новенькая, крытая шифером. В таком доме без проблем разместится наша большая семья – ибо мы, конечно, заведём детей. Немножко жаль, что Бела живёт на отшибе, но мой любимый – холостяк, а они небрежны. Ничего, он попал в правильные руки. Пять – семь лет поютимся здесь, а затем, когда наш ресторан прославится во всём городе, купим дворянский особняк, не меньше. Я открыла дверь хозяйским ключом, кучер с услужливостью внёс мои вещи в прихожую. Я щедро оставила ему на чай, и он, пожелав мне счастья, удалился. Я осмотрелась. О, несомненно, у Белы есть вкус. Гостиная обставлена старинной мебелью. Дорогой комод, кожаный диван, стол, стулья, кресла, на полу – пёстрый персидский ковёр. Стены, правда, странно покрашены – в багровый цвет, совсем не австро-венгерский стиль. У нас либо сливочное с белыми розочками, либо грязно-жёлтое. Боже, меня всё восхищает в женихе. Я проверяю, заперта ли дверь. Задёргиваю шторы. Скидываю платье и бельё. И, обнажённая, иду в комнату для омовений. Прекрасно – чугунная ванна на ножках в виде львиных лап, здесь же – дровяная печь, согревающая воду. Отдельно сложены четыре брусочка мыла, и видно, ими пользуются часто. Искупавшись, я облачилась в прозрачный парижский пеньюар (он открывал значительно больше, чем скрывал) и, поскольку не имела представлений, когда мой милый вернётся, решила осмотреть наше любовное гнёздышко. Меня сразу обеспокоила одна вещь. В доме стоял не то чтобы плотный, но всё же ощутимый запах «лежалости», несло чем-то затхлым. Конечно, в домах холостяков и не такое бывает: тут и доказательство, что любимый Бела вёл целомудренный образ жизни, а не таскал к себе толпы женщин, как ядовито намекнул отвратительный старик-хозяин. Из одной комнаты пахло особенно сильно. Что там такое? Я чуть поднажала плечом, и хлипкий замок поддался. Боже. Теперь запах просто сбивал с ног. Я невольно зажала нос рукавом пеньюара. У Белы здесь что, месяц назад собака сдохла? Электрический свет отсутствовал, сбегала за свечкой – они тоже хозяйственно были сложены на отдельной полочке в ванной. Зайдя внутрь, я поразилась. В жилом доме – и такое странное помещение. Вроде тюремной камеры, с сырым потолком и каменным полом. Вдоль стены рядком стояли большие железные бочки – штук семь, кажется, в таких перевозят керосин… Рядом с одной, будто приглашая меня к активным действиям, был прислонен к стене железный лом. Я заколебалась. С одной стороны – я уже слишком много на себя взяла. Приехала без предупреждения, зашла в чужой (пусть и мой будущий) дом, обыскиваю все комнаты… А мало ли что? Может, у человека хобби, он выделывает шкуры или чучела зверей мастерит, – один знакомый нашей семьи увлекался этим, лисы у него выходили словно живые. Но… Легко ли бороться со своим любопытством? Оно пожирает меня изнутри. Боже, какая я безвольная. Беру ломик (я сейчас смотрюсь весьма комично, в кружевном-то пеньюаре), несколькими ударами вскрываю ближнюю бочку.