— Да. И тогда я покончу с ним. Я оставляю Элизабет пить чай, пока звоню, чтобы договориться о рейсе, и мне говорят, что мы можем вылететь позже вечером. Когда я возвращаюсь в спальню, я вижу ее с этим чертовым блокнотом. Она думает, что ведет себя подло и что я не замечаю, когда она встает с моей кровати ночью, но я все знаю. В тот момент, когда я теряю тепло ее тела, я просыпаюсь. Я решил ничего не говорить и дать ей время, в котором, по ее мнению, она нуждается. По правде говоря, мы с Лакланом натыкаемся на блокпост за блокпостом. Этот человек явно не хочет, чтобы его нашли, но так или иначе, я найду его для нее. Увидев меня, она кладет блокнот и карандаш на прикроватный столик. — Самолет будет готов в семь. Я сижу и жду, оглядывая белую комнату из шлакобетона, заполненную опозоренными горожанами и их близкими. Охранники стоят и наблюдают за взаимодействием, следя за тем, чтобы соблюдались правила, которые были подробно объяснены. Металлическая дверь в углу комнаты открывается, и на этот раз входит мой отец. Одетого в оранжевое, его сопровождают в комнату и охранник, который с ним, снимает кандалы, когда глаза моего отца находят мои. Он ничего не выражает. Освободившись от цепей, он пересекает комнату. Он выглядит суровым, небритым и похудевшим. — Сынок, — спокойно замечает он, подходя к столу. Враждебность вспыхивает, когда я смотрю на этого человека, который сидит напротив меня. Воспоминания обо всем презрении, с которым он плевался в мою сторону на протяжении всей моей жизни, только чтобы избежать своих собственных проступков, разжигают во мне ярость. — Как ты узнал? — Ты не слышал? — Я отвечаю, и он качает головой. — Твой босс? — Мой босс? — Продолжай прикидываться дураком, — насмехаюсь я, — я знаю все. Я просто хочу услышать, как ты хоть раз в жизни говоришь правду. — Прекрати загадывать загадки, малыш, и просто скажи мне, что, по—твоему, ты знаешь. Мои руки сжимаются в кулаки это тщетная попытка сдержать свою ярость, и я свирепо смотрю на него. — Я знаю о маме. Я знаю, что она умерла из—за тебя. — Я любил эту женщину… Его слова, его вопиющая ложь выводят меня из себя, и я бью кулаком по столу, теряя контроль. — Ты гребаный ублюдок! — Эй! — кричит один из охранников, призывая меня к порядку. — Она умерла из—за тебя, — киплю я, понижая голос. — Из—за твоей жадности ей пришлось расплачиваться за последствия. — Ты ни хрена не знаешь, парень. — Признай это, — говорю я. Он пожимает плечами, как будто он невежественный и невиновный, и я больше не могу смотреть на его самодовольное лицо, поэтому я ускоряю это. — Ты знал, что Ричард собирался убить ее. Вот почему ты уехал из страны, потому что не хотел быть там, когда это случится. Ты бежал от чувства вины, не так ли? — Откуда ты знаешь о Ричарде? — Ты знаешь, что он мертв, верно? — спрашиваю я, и он кивает. — Я убил его. Его глаза расширяются, когда я говорю ему это и я гордо улыбаюсь. — Не волнуйся, папа. Копы уже знают, что я это сделал. Он не реагирует на то, в чем я ему только что признался. Он просто ошеломленно смотрит на меня. — Из—за него я знаю все, что ты скрывал от меня. Все. Он с трудом сглатывает и опускает голову, уступая правде, потому что на данный момент у него нет другого выбора. Он больше не может морочить мне голову. — Я все это знаю, папа, — резко шепчу я, вонзая нож в него еще глубже, и когда он, наконец, набирается смелости поднять голову, чтобы посмотреть мне в глаза, он говорит: — Тогда ты знаешь, с чем я столкнулся. — Это во всех новостях. Его унизительный голос переходит в нуждающийся. — Мне нужна твоя помощь, сынок. — Сначала признай это. Признай, что это ты виноват в смерти мамы. — Мне нужна твоя помощь, — уклоняется он, быстро говоря приглушенным тоном. — Камилла — моя единственная связь с внешним миром, не считая моего адвоката, но я не разговаривал с ней уже неделю. Мне нужна ваша помощь, чтобы связаться с Лакланом. — Зачем? — Я не могу сказать тебе зачем, но мне нужно поговорить с ним. — О Камилле? — Камилла? Зачем мне говорить с ним о ней? — спрашивает он в полном замешательстве. — Что ты знаешь? — Только то, что у твоей девушки противоречивые чувства верности. — У меня такое чувство, что он тоже так думает, — бормочет он, стиснув зубы от гнева. — Что это должно означать? — Спроси его. — Я спрашиваю тебя, — говорю я, поскольку мое раздражение растет синхронно с подозрениями, что я упускаю некоторые важные детали о Лаклане. — Мне нужно было присматривать за тобой, когда ты уехал из Чикаго, — загадочно говорит он. — Скажи мне, потому что мне нужно знать, кто такая Элизабет Арчер и что, черт возьми, она делает в «Водяной лилии»? Этот гребаный ублюдок. Я убью Лаклана, когда вернусь в Лондон, потому что теперь очевидно, что врал про связь с моим отцом. Единственный способ, которым мой отец мог получить эту информацию, это от него. Но именно его упоминание о «Водяной Лилии» вызывает у меня любопытство, когда я думаю о фотографии, которую там нашла Элизабет. — Я скажу тебе то, что ты хочешь знать, — говорю я. — Но сначала скажи мне, что я должен знать о «Водяной Лилии». Он смотрит на меня с подозрением, но ничего не говорит. — Почему там моя фотография? — спрашиваю я, давая ему немного информации, чтобы попытаться подтолкнуть его к ответу. — Потому что, — вздыхает он, наклоняясь вперед. — Скажи мне правду. Он смотрит на меня мгновение, прежде чем открыть: — Женщина, которая управляет этим... — Айла. — Да, — говорит он. — Она твоя бабушка. — Что? — Айла — мама твоей матери. — Это не имеет смысла, — бормочу я. — Почему ее никогда не было рядом? — Потому что она никогда не одобряла, что я встречаюсь с ее дочерью. Это были годы взлетов и падений, и когда я женился на твоей маме, именно это окончательно разлучило их, тот факт, что твоя мать выбрала меня. — И даже когда мама умерла, ты никогда не говорил мне. — А что там было рассказывать? Я встаю, не в силах продолжать этот разговор или смотреть на этого человека, который наполнил мою жизнь бесчисленной ложью. — Сын... — Перестань избегать и просто скажи мне.