Мы продолжаем разговаривать с папой и делаем все возможное, чтобы не зацикливаться на всем, что у нас украли, и наслаждаться тем, что теперь мы есть друг у друга. Я предлагаю выйти и пойти прогуляться, и он сообщает мне, что даже после всех этих лет он все еще подвергается риску и в качестве гарантии имеет случайную слежку — услугу, предоставляемую системой защиты свидетелей для тех, кого правительство считает нужным. — Даже после всех этих лет? — Я спрашиваю его. — Люди из того круга, в котором я работал, не воспринимают то, что я сделал, легкомысленно. Жизни были потеряны после того, как я дал федералам то, что они хотели. Я повернулся к ним спиной, и теперь я отмечен вендеттой на всю жизнь. Пострадавшие будут искать свою месть до тех пор, пока один из нас не умрет. Я не сомневаюсь в нем, потому что я одна из них. Я всегда буду нести факел мести за тех, кто причинил мне зло и обокрал меня. Несмотря на то, что мой отец прямо здесь, во плоти и костях, я все равно буду мстить тем, кто забрал его у меня в первую очередь. Его телефон звонит, и когда он достает его из кармана, он смотрит на меня с извиняющимся выражением. — Мне жаль. Я должен ответить на звонок. В то же время Деклану тоже звонят, и он, извинившись, уходит в спальню. Мой отец уходит в другую комнату, когда принимает вызов, но это недостаточно далеко, чтобы я не слышала части его разговора. — Я с клиентом... Я не буду... Я знаю... Я тоже тебя люблю. — Это была твоя жена? — спрашиваю я с оттенком презрения, просачивающегося после того, как он вешает трубку. Когда он смотрит на меня с другого конца комнаты, ему явно не по себе. — Ммм... да. Я стою и ничего не говорю. Прежнее легкое настроение теперь вызывает досаду, поскольку реальная жизнь вторгается в наше тайное сборище. — Мне скоро придется уехать. — Почему? — Моя грудь шипит от раздражения, когда ревность поднимает свою уродливую голову. — У Хейли сегодня сольный концерт. Как чертовски мило. — Ты пропустил миллион вещей в моей жизни, ты не можешь пропустить ни одной из ее? Его лоб морщится от противоречия, но мое негодование не терпит снисхождения. — Это нечестно, — говорю я хрипло. — Я согласен, но это то, с чем нам приходится иметь дело. — Итак... — начинаю я, а затем замолкаю, когда Деклан возвращается в комнату. — Все в порядке? — спрашивает он, чувствуя напряжение, и мой отец отвечает: — Я должен уйти. — Похоже, у его другой дочери концерт, который он не может пропустить, — говорю я Деклану, не сводя глаз с отца. Деклан кладет поддерживающую руку мне на поясницу, и я продолжаю то, что говорила. — Итак, как же тогда все это работает? Я имею в виду, если ты не можешь рассказать им обо мне... — Я действительно не знаю, милая. — Я имею в виду, когда я уйду, то не смогу позвонить тебе, если ты не купишь себе одноразовый телефон, но тогда это только вопрос времени, когда твоя жена обвинит тебя в измене, и что тогда произойдет? Ты будешь на меня обижаться? — Я замолкаю, позволяя своим мыслям взять надо мной верх. — Нам не обязательно разбираться во всем этом сегодня, — говорит Деклан, пытаясь успокоить меня, но я прекрасно понимаю, насколько чувствительно время, и выпаливаю: — Возвращайся с нами. — Принцесса... — Когда мы улетим, садись с нами в самолет. Самолет принадлежит Деклану, никто даже не узнает, что ты был на нем. Он подходит ко мне, мягко говоря: — Я не могу оставить свою семью. Его слова обжигают, как кислота, и я срываюсь. — Я — твоя семья! — Так и есть, — быстро говорит он. — Но они тоже, и я не могу просто исчезнуть. — Как ты сделал со мной? — Это не одно и то же. Мое тело горит от ярости и ревности. Я даю ему выбор, и он выбирает неправильно. — Они тебя забрали! — Я кричу. — Они прожили с тобой больше лет, чем я когда—либо! — Привет, — мягко говорит Деклан, пытаясь привлечь мое внимание, но я игнорирую его и набрасываюсь на своего отца. — Так это то, с чем я осталась? Объедки? Это все, что я от тебя получаю, в любое время, когда тебе удается улизнуть от своей драгоценной маленькой семьи? — Элизабет, — говорит Деклан в очередной попытке привлечь мое внимание, в то время как мой отец стоит, потеряв дар речи. — Раньше ты был моим, — говорю я отцу дрожащим голосом. — Это были ты и я, и нам не нужно было ни с кем делиться. — И теперь мы это делаем. — Печаль в его глазах отражается в его голосе. — Но они для тебя на первом месте. — Я знаю, что это несправедливо. Я хочу проводить с тобой как можно больше времени, но у меня есть еще три человека, которые любят меня и зависят от меня, и я не могу уйти от них и причинить еще большему количеству людей ту боль, которую причинил тебе. — Почему нет? Это нормально, что я страдаю, а они нет? — Это не нормально для тебя — страдать. Это никогда не было хорошо, но у меня не было выбора. Независимо от того, что я делал, это было неизбежно, что ты будешь страдать. Не имело значения, войду ли я в программу и останусь жив или вернусь в тюрьму и умру. Когда я смотрю на него, я чувствую, как потребность растет в моей душе. Его рост заставляет меня чувствовать, что у меня так много пустого пространства, которое нужно заполнить. Я опустошена и изголодалась по единственной вещи, которой была лишена, и это ужасное чувство, которое я вынуждена выдерживать. — Могу я вернуться сегодня вечером? Около десяти или около того? Я киваю, потому что я начну плакать, если заговорю. Я отказываюсь плакать, но лезвия отчаяния пронзают меня изнутри. — Деклан? — Мой отец отворачивается от меня, ища разрешения у человека, которого я люблю. — Конечно. Приходи так поздно, как тебе нужно. Положив руки мне на плечи, он искренне смотрит мне в глаза, говоря: — Мне жаль. И я снова киваю, прежде чем он притягивает меня к себе и обнимает. Я принимаю его объятия и, сделав глубокий вдох, снова вдыхаю его запах, потому что все тот же страх остается, что он может просто не вернуться. — Я люблю тебя. — Мне жаль, — таков мой ответ. — Посмотри на меня. Тебе не за что в этом мире извиняться. Злиться — это нормально, я тоже злюсь. Я зол и озлоблен. Я хочу схватить тебя и украсть, сделать все, что в моих силах, чтобы наверстать все время, которое мы потеряли. Но ты понимаешь, почему я не могу? — Я понимаю. Я не понимаю. — Я знаю, что от этого не становится легче, и мне так жаль. Если бы я знал, что в этой жизни есть шанс увидеть тебя снова, я бы ждал в одиночестве, чтобы ничто не помешало мне исчезнуть вместе с тобой. Мне нужно, чтобы ты поверила в это. Скажи мне, что ты в это веришь. Тяжело сглатывая, я выдавливаю слова сквозь всю боль, которая душит меня. — Я верю тебе, папа. Глава 26