– Звони. Скажи, что это вопрос жизни и смерти. А лучше сразу передай трубку мне. Дина… – я не могу договорить. Голос ломается. Я разжимаю пальцы и сгибаюсь пополам, яростно хватая ртом воздух. И вероятно, это мое невменяемое поведение все же доказывает – дело и впрямь серьезно. Потому что Паша таки звонит. И действительно передает мне трубку… И начинается ад. Убедить Бориса в том, что Дина в опасности. Смотреть, как он набирает, видно, ее номер и не получает ответа… И на часы смотреть, отсчитывая… Прикидывая в уме, есть ли шанс? Хоть какой-то. Ругать. Дину, за то, что она сдалась. И себя… за все на свете. За то же отсутствие визы, которая дала бы мне шанс увидеть ее быстрей… Умирать. Воскресать. Параллельно убеждая отца, что если Дине потребуется новая пересадка, то вот он я… лучший донор из всех возможных. Если только она потребуется… Господи. Чуть перевести дух, когда Борис отзвонится, долетев. И снова залезть в петлю, когда он подтвердит, что наши дела действительно плохи, что не зря я поднял всех на уши. Умирать. Умирать. Умирать… каждую секунду неизвестности. – Ты можешь встретить ее у трапа вместе со скорой. – Я… а, может, не терять времени? Ну, изъять… – Прекрати. Какой смысл тебя кромсать, пока мы даже толком не знаем, что с ней? Я вскидываю взгляд на отца. Сколько он со мной здесь торчит? – Пап… Я… не хотел стать твоим разочарованием. – Ты не стал. Не думаю, что мог бы сильнее тобой гордиться… – батя сглатывает, и я все-таки плачу. И снова дорога. На этот раз в аэропорт. И снова ожидание. Наверное, недолгое, все же когда скорая на летном поле, с формальностями не тянут, но… время – весьма относительная величина. Мне оно кажется вечностью. – Дина! Дина… Скорее носилки! Осторожнее. – Не кричи. Мне страшно плохо. А я ее голос месяц не слышал… Падаю на колени. Времени на сантименты нет. Но нет сил обойтись без сантиментов. – Не буду кричать. Я просто выпорю тебя, когда все закончится. Как ты могла допустить это? Как ты могла? Я же… – чувствую, что если не остановлюсь, то разрыдаюсь вслух как ребенок. – Ладно. Мы это потом обсудим, – закрываю двери скорой. – Лиля… кровь cito. – Я ничего плохого не делала. – Ты чуть себя не угробила! – я ору. В скорой кроме нас еще три человека… – А тебе какое дело до этого? Я открываю рот. Хватаю спертый воздух, как рыба… «Какое мне дело?» – хочется проорать. Но вместо крика с моих губ срывается всхлип. Еще, и еще один. Я реву как ребенок, вытирая нос гребаной маской. Реву так, как не плакал тысячу лет. Может, вообще никогда. Уткнувшись носом в обивку салона. И, может быть, правда слышу, а может, мне просто чудится за спиной ее удивленные… робкие… «Федя»… «Фед, ну, ты чего?». – Я люблю, Дина. Я люблю… В-вот чего ты… я правда не знаю. Следующие полтора часа нам не до разговоров. Дину обследуют. Я присутствую при всех процедурах. Но как же трудно сосредоточиться под ее пристальным, сдирающим кожу взглядом… – Я ошиблась, да? – Дина откашливается. За последний месяц, похоже, она стала еще тоньше. Она кажется такой маленькой на большой больничной кровати. Такой чудовищно маленькой. Не сумев выдавить из себя ни звука, киваю. Я уже все сказал. А детали сейчас… ну, кому они, ей богу, нужны? – Прости. – Ты меня тоже. И пожалуйста, никогда… никуда больше не уходи, не дав мне объясниться. – Куда ж я теперь уйду? – Дина шевелит рукой с воткнутой в нее капельницей. – Да уж. – Не злись. Я пила все-все свои лекарства. – Вопрос, как тогда ты докатилась до такого… – А это тебя, очевидно, Федор Алексеевич, спросить надо, – звучит за спиной отцовский голос. Не совсем понимая, что на это ответить, я молча наблюдаю за его приближением. А тот не спешит развивать тему. Пододвигает стул. Тяжело на него опускается и прячет лицо в ладони. – Все так плохо? – усмехается Дина, но она меня не обманет. Я вижу… вижу этот страх в ее глазах. Зеркальное отражение моего собственного ужаса. – Нужен… новый орган? Операция? – Никакая операция здесь не поможет. Бескровные губы Дины дрожат. Она отводит взгляд, чтобы не показывать мне своих эмоций, но я же… Я же испытываю все то же. – Кроме кесарева сечения, конечно. Но до этого еще надо дожить с таким-то токсикозом. ЭПИЛОГ. Федор – Папа? Данька, Ник, папа вернулся! А мы тебя не ждали до вечера… – Маша откладывает увесистый анатомический справочник, вскакивает на ноги и сломя голову несется ко мне. Ей восемь, за последний год она вытянулась и здорово повзрослела. Иной раз смотрю на нее, мою точную копию, и заорать хочется: Эй, время, остановись! Пусть она подольше побудет маленькой. Со всеми этими «почему и как»… Розовыми пятками да сбитыми в кровь коленками. Секретиками, которыми Машка щедро со мною делится, забравшись на руки. Пахнущая янтарной солнечной пылью и шампунем со вкусом бабл-гам… – Т-ш-ш! В этом и был весь смысл. – Ловлю ее на «подлете». Подкидываю вверх. Еще немного, и так уже не получится. – А… – Машка широко распахивает глаза. – Так это сюрприз для мамы?! Оглядываюсь на дверь. – Угу. Она где вообще? – Наверху. Там у нее какие-то процедуры. – Машка морщит нос, а я по привычке напрягаюсь, ведь со словом «процедуры» у меня, как и у любого врача, ассоциируются далеко не самые приятные вещи. – Что еще за процедуры? – Косметологические, – Маша закатывает глаза. – Думаю, она хочет быть самой красивой на празднике. – О, это несложно. – Я медленно выдыхаю, напряжение, сковавшее мышцы, уходит. Казалось бы, за девять лет, что мы с Диной вместе, уже можно немного расслабиться. Не реагировать так остро на каждый ее чих. Перестать видеть во всем угрозу... Для нее. Для себя. Для нашей семьи. В конце концов, здоровье Дину еще ни разу серьезно не подводило. Если не принимать во внимание беременность, которая протекала достаточно тяжело, жаловаться нам абсолютно не на что. Но у меня не получается расслабиться. Да я и не ставлю перед собой такой цели. Уж лучше быть начеку. Тем более что это нисколько не умаляет моего счастья. Скорее напротив. Понимая, насколько все хрупко, я трепетно его стерегу. Наслаждаюсь каждым моментом жизни. И замечаю каждый. Ничего не проходит мимо меня. И ничто не воспринимается как должное. – Мамочка красавица, – тяжело вздыхает Маша. – Ты тоже, – веду пальцем по румяной щечке. Сердце заходится в остром приступе нежности, нежность впрыскивается в кровь. – Я на нее не похожа. И у меня скобки на зубах. – Самые красивые скобки, какие я только видел. – Врешь ты все! – вздыхает Маша беззлобно и крепче сжимает руки на моей шее. Я усмехаюсь. С наслаждением зарываюсь носом в мягкие, как пух, волосы дочки. Как же все-таки хорошо, что мне удалось поменять билеты и прилететь раньше… Наука, конечно, дело хорошее, но все эти симпозиумы отнимают кучу времени, а я начинаю сходить с ума уже на второй день вне дома. С улицы доносится громкий лай. В дверь скребутся. – Фу, Рэй! Угомонись… – шикает на пса Данил. – Да что с ним не так? Если бы не знал, что батя черт знает где, подумал бы, что он вернулся с работы. Ухмыляюсь про себя. Батя, значит… Ну, я тоже так отца за глаза называл. – Надо что-то делать! Иначе тебя Рэй выдаст, и сюрприза не получится! – в отчаянии шепчет Машка, задрав голову. Что есть – то есть. Рэй меня за несколько километров чует. В доме каждому известно, если пес начинает сходить с ума, носиться туда-сюда перед дверью, лаять, значит, я уже где-то близко. Можно накрывать на стол. Поначалу пацаны, конечно, обижались, что не их пес признал хозяином, но с годами смирились. Ну а что еще оставалось делать, когда этот от меня ни на шаг? Да и сам я здорово привязался к псине… Рэй влетает в гостиную. Сыновья за ним. – Пап? Два лба, считай, с меня ростом. Как же быстро все! Как чудовищно быстро. Им шестнадцать. Еще два года, и будут в том возрасте, когда я встретил их мать. – Тш-ш-ш. Рэй, и ты тише давай, место. – Папа маме сюрприз хотел сделать, – поясняет Машка. – Ты как всегда, пап, – многозначительно ухмыляется Ник. – Ну, иди тогда уж ее обрадуй. А то мать три дня ходила как в воду опущенная. – Иду, – киваю, обняв по очереди сыновей. – Нас не беспокоить. Ферштейн? Данька с Ником переглядываются. Закатывают глаза. – Да что уж тут непонятного? – А долго не беспокоить? Я хотела, чтобы ты мне кое-что объяснил… – Машка кивает на брошенный на полу справочник. Из всех детей она одна проявила интерес к медицине. Ник с Данилом больше поглядывают в сторону бизнеса. – Это смотря как быстро батя справится, – ржет старший. – Справится с чем? – наивно уточняет Маша.