– Какой? – заинтересовалась Алиса. – Психологически сокрушительная атака обреченных берсеркеров. Берсеркеров, правда, пока трое, но у нас каждый на счету, нужно экономить людей. Да и те трое шороху наведут. Ярость горит в их сердцах. И, к тому же, их поведет в бой величайший из воителей современности. – Ты? – удивилась Машка. Цент был польщен, но все же возразил. – Поведет их Владик, – пояснил он. – Он мне лично обещал в приватной беседе, что в этой битве твердо намерен увековечить свое имя и покрыться подвигами по самые уши. В этот момент со двора крепости донесся пронзительный визг. Оказалось, что его автором был предводитель берсеркеров. Великий герой катался по земле, а инструктор стоял над ним с палкой и что-то внушал, посменно указывая пальцем то на тренировочный столб, то на огромную кувалду – оружие героя. – Оставил бы ты Владика в покое, – предложила Машка. – Он не плохой человек, и с некромантом сговорился не со зла. Он был напуган. – Нет, – покачал головой Цент. – Еще не был. И это мое упущение. Я был слишком мягок с программистом, слишком добр к нему. Но отныне все изменится. Никаких больше вторых, третьих, пятых шансов, никаких поблажек и прочей неэффективной ерунды. Я теперь тверд в своем намерении сделать из очкарика человека, и не отступлюсь от этого. Вот увидите, к завтрашнему дню Владик неузнаваемо преобразится. – Да ведь он же погибнет в бою. – Ну, хотя бы погибнет по-людски, тоже плюс. И это немало для такого, как он. Потому что, по-хорошему, за его проделки следовало бы на кол посадить и три дня не снимать, вместо чего я даю ему шанс искупить вину. И пусть кто-нибудь скажет после этого, что мне чужда христианская доброта. Да я само милосердие на ножках. Не согласны? Народ согласился, но без особого энтузиазма, и видно было, что они не убеждены до конца. Тогда Цент выложил еще один довод в пользу своей святости. – Я даже разрешу Владику поесть перед боем, – похвастался он. – Говорят же, что сытому и помирать не страшно. Проверим, так ли это. Ну а Владик еще и знать не знал, что его собрались кормить, а если бы и знал, эта потрясающая новость едва ли послужила бы ему большим утешением. Ибо страдания, в пучине коих он барахтался уже полгода как, продолжались. Назначенный ему в инструкторы человек был по части садизма еще большим извергом, чем Цент, хотя прежде казалось, что такое в принципе невозможно. Вначале он заставил страдальца облачиться в доспехи, которые весили едва ли не больше, чем сам берсеркер. Владик от одной кольчуги едва не сложился в кучку, как карточный домик, а в полном боевом облачении вообще не мог стоять, и потому оперся на тренировочный столб, обхватив его руками и неистово слезоточа. Но напрасно он думал, что достиг предела мучений. Потому что тут ему вручили его оружие – огромную кувалду на длинной ручке. А затем инструктор велел бить кувалдой тренировочный столб, да так яростно, будто это не кусок дерева, но заклятый его враг. Такой враг у Владика имелся, и он бы с большой охотой перетянул его кувалдой промеж ушей, но оружие оказалось неподъемным, а доспехи с неодолимой силой тянули к земле. Он попытался поднять кувалду для удара, но та вырвалась из слабосильных пальцев и обрушилась ему на ногу. С криком, полным непередаваемой боли, страдалец повалился на землю. Он пытался объяснить инструктору, что травмирован и никак не может участвовать в предстоящей битве, но садист не внял, и стал наказывать его палкой. Бил по ничем не защищенным икрам, хлестко и умопомрачительно больно. Владик кричал и извивался, программисты стояли рядом и откровенно наслаждались его муками. Они сразу дали понять новенькому, что не любят его, когда помогали Владику облачиться в доспехи. – Я буду искать тебя на поле боя, – шепнул ему в левое ухо Петя. – Мой топор отправит твою душу в Вальхаллу, – пообещал Вова в правое ухо. Владик, выслушав их, понял, что с такими соратниками ему и враги не нужны. – Что главное в жизни берсеркера? – выспрашивал инструктор, поигрывая воспитательным инструментом. Владик не знал ответа, за что получил по ногам еще раз. – Главное в жизни берсеркера, это сгинуть на поле брани, – подсказал инструктор. – Но не просто сгинуть, а сгинуть со славой. Просто так любой сгинет. Но вы не любые. Вы особенные. Другие сегодня будут драться за свою жизнь, а вы за свою смерть. Ибо нет для берсеркера большего позора и бесчестья, чем уцелеть в бою. Знаете, что бывает с теми берсеркерами, кто выживает в битве? Опять никто не ответил, а отхватил за это один Владик. – От тех берсеркеров отворачиваются боги и люди, – продолжал лекцию садист. – И за это они подвергаются жесточайшему наказанию. Вначале их долго секут вымоченной в соленой воде плеткой, потом подвешивают за ноги, и частично сдирают кожу. Затем отрезают язык, уши и соски. Оскопляют. Затем…. Петя сложился пополам, и из него мощным потоком хлынула рвота. Его друг Вова даже в лице не поменялся – как стоял с каменной физиономией, так с ней и обмочился. Владик глухо выл в забрало шлема, ибо понимал, что все это не просто пустые слова. Это был прозрачный намек на то, что никому из их троицы лучше бы не пережить грядущее побоище. Потому что, в этом случае, их ждет кое-что похуже смерти – зверское истязание. – Ну а после анального зондирования кирзовым сапогом, опозоренному берсеркеру будет дарована легкая смерть – его заживо сварят в чану с фекалиями, – закончил излагать инструктор. К этому моменту жить расхотелось всем троим, и Владику в особенности. Он вдруг понял, что смерть на поле боя является для него единственным выходом из того бесконечного кошмара, в котором он блуждал последние полгода. Попадет ли он в Вальхаллу или нет, то большой вопрос, но на том свете до него, по крайней мере, не доберется Цент, а это уже немалый прибыток. – Я готов! – прохрипел он. – Я хочу пасть со славой! – Ого! – обрадовался инструктор. – Молодец! Но чтобы пасть со славой, нужно быть настоящим берсеркером. Так что поднимайся и отрабатывай воинское мастерство. Владик стиснул зубы, натужил мышцы, и оторвал-таки себя от земли. Он встал, хотя не должен был. Он поднял кувалду, хотя та была непосильно тяжела. Сделал могучий замах, видя перед собой не бревно, но ненавистного Цента, и с ревом обрушил оружие на тошнотворный образ великого истязателя. Кувалда скользнула мимо цели, увлекая за собой молотобойца, и Владик вновь растянулся на земле под злорадный смех Пети и Вовы. Не успел понять, что случилось, как по икрам пошла гулять палка инструктора, а его ненавистный голос вновь стал перечислять все те немыслимые кары, что ждут чудом выжившего берсеркера после победы. Владик кричал и мечтал погибнуть прямо здесь и сейчас, а сам думал, что скорее бы уже последний бой. Его соратники больше не смеялись – инструктор и их угости палкой, после чего заставил отжиматься в доспехах. Владика это тоже касалось. – В чертогах Вальхаллы вас встретит лично Тор, – расписывал изверг, любуясь корчами слабосильных воителей, силящихся отжаться хотя бы по разку. – Вас представят Одину. Он усадит вас за пиршественный стол, где вам будут прислуживать пышногрудые валькирии. – Хочу в Вальхаллу! – закричал Владик, корчась в грязи. – Ее еще нужно заслужить, – наставительно сказал инструктор, и прописал ему палкой по икрам. Страдалец закричал диким криком, мечтая попасть куда угодно, хоть к черту в ад, лишь бы подальше отсюда. Вся подготовка к обороне завершилась еще засветло, и защитники Цитадели выстроились на стенах своей твердыни в полном боевом облачении. Появился Цент при параде, ибо смертный бой с силами тьмы бывает не каждый день. Оделся как в старые добрые времена. Натянул малиновый клубный пиджак поверх бушлата, шею отяготил золотой цепью с огромным распятьем, на каждый палец насадил по перстню с печаткой, запястье украсил часами престижной модели. Эпик сет конкретного пацана дополнил для пущей защищенности желтой строительной каской поверх норковой шапки и алым плащом из шторы, что красиво развевался на ветру, делая бывшего рэкетира похожим на былинного богатыря или героя басурманских комиксов. Про оружие тоже не запамятовал. На поясе висела шашка, в руке держал костяное копье, которое уже успело зарекомендовать себя, как надежное средство борьбы с зомби-элементом. Оказавшись на стене, Цент осмотрел свое войско, убедился, что все стоят на своих местах и знают, что им делать, после чего велел поднять флаг. Тут вышла некоторая заминка, поскольку выяснилось, что в крепости нет ни одного флага. Тут бы и рукой махнуть, но Цент заявил, что так не положено, и приказал подчиненным импровизировать. Те не подвели, и уже через десять минут над Цитаделью был поднят самопальный стяг ручной работы. Любуясь развевающимся на ветру синим полотнищем, к которому булавками была пришпилена некая клякса, должная символизировать орла, но похожая больше на то, что орел иной раз роняет с высоты на грешную землю, Цент сделал вывод, что с разработкой новой геральдической системы и сочинением гимна можно повременить. Такие важные дела с ходу не делаются. А пока сойдет и это недоразумение. После поднятия флага никаких дел не осталось вовсе, и личный состав стоял на стенах в героических позах, готовый отразить любое нападение на последний оплот человечества. Никто не болтал, все были напряжены и собраны. В воцарившейся тишине был слышен шелест трепыхающегося на ветру знамени, да крики берсеркеров, которых продолжали готовить к славной смерти. Громче всех традиционно визжал Владик, хотя мог бы проникнуться величием момента и потерпеть. Впрочем, что еще от него ждать? Время шло, но ничего не происходило. Народ начал мерзнуть и скучать. Зимний день стремительно сменился сумерками, и стало заметно холоднее, так что даже Цент взялся переминаться с ноги на ногу, хотя он предусмотрительно принял внутрь солидную дозу согревающего эликсира. В какой-то момент главнокомандующему стало ясно, что если он продержит людей на стенах еще час-другой, то завтра некому будет сражаться со злом – все слягут с простудой. – Давайте-ка хлопцы погреемся, – предложил он. – Караульные остаются, остальным идти в помещения. Доспехи не снимать, не спать, быть наготове. Враг коварен и подл, но и мы не лыком шиты. Ну, что застыли? Спускаемся, спускаемся. Надо погреться, чай не лето на дворе. Личный состав стал растекаться по своим кельям, а Цент в компании командиров отправился в штабной контейнер, где было тепло натоплено, а под столом стоял ящик с консервами и три бутылки виски. Цент хотел приберечь все это до победы, дабы было чем отметить разгром темных сил, но затем решил, что это неразумно. В битве ведь и сгинуть недолго, и будет весьма обидно умирать, оставляя не съеденным и не выпитым такое сокровище. – Давайте, что ли, фуршет сообразим в целях согрева, – предложил он. – Машка, накрывай на стол. Стаканы в шкафу на верхней полке. Там же баночка корнишонов. Гулять, так гулять. А во фронтовых ста граммах себе отказывать просто грех. – Пусть и Владик погреется, – вспомнила о берсеркере Алиса. – Он целый день на холоде, может заболеть. Цент не хотел наблюдать неприятную физиономию программиста, но дабы его не сочли жестоким деспотом, дал разрешение привести Владика в штабной вагон. А заодно и остальных смертников. Всем им требовалась небольшая передышка, поскольку инструктор ребятам попался такой, что мог свести их в могилу раньше боя. Пока накрывали на стол, вернулась Алиса, а вместе с ней чуть живые берсеркеры. От всех троих сногсшибательно разило потом и еще чем-то, похуже пота. Петя и Вова явно начали исправляться, потому что нашли в себе силы дойти до скамьи и уселись на нее, давая отдых измученным и избитым ногам. Владик поступил иначе. Едва войдя в штабной контейнер, он прямо с порога колодой повалился на пол, и остался лежать, перекрывая своим тельцем путь наружу и внутрь. Сердобольной Алисе пришлось изловчиться, чтобы переступить через программиста. – Владик, вставай, сядь на стул, – попросила она. Берсеркер что-то пробубнил сквозь шлем, но слов никто не разобрал. – Пусть лежит, – сказал Цент, подхватывая до краев наполненный граненый стакан. – Это его выбор. Ему ведь наверняка известно новое постановление, запрещающее принимать пищу тем, кто на полу валяется. Глянув на Вову и Петю, Цент жестом подозвал их к столу. – Ребята, не стесняйтесь, – предложил радушный хозяин. – Вы, я вижу, настоящие мужики, хоть и программисты. Кушайте, выпейте. Андрюха, налей берсеркерам фронтовые сто грамм. А вот тут тушенка, вы кушайте, не стесняйтесь. Берсеркеров не пришлось уговаривать. В ходе пережитой ими тренировки они потеряли килограмм по двадцать живого веса каждый. Заглотив виски, они набросились на тушенку. Центу было больно смотреть, как кто-то пожирает священную пищу, самим небом предназначенную для него одного, но в свете грядущей битвы решил не жадничать. Что-то подсказывало ему, что после сражения едоков заметно поубавится. В этот момент Владик начал вставать. Одновременно с этим он что-то кричал, но плотно закрытый шлем либо глушил, либо искажал все звуки. К тому же в штабном контейнере стало шумно – народ ел, выпивал, и чем больше хмелел, тем громче беседовал на актуальные темы. Страдалец понял, что никто ему не поможет. А он всего-то хотел встать на ноги. Самостоятельно справиться с этой задачей оказалось непросто. Палка инструктора, могущего стать настоящей гордостью Бухенвальда, превратила его икры в один сплошной синяк. Ноги просто не слушались хозяина. Владик не знал, как он пойдет в бой, потому что мог только ползти или скакать на четвереньках, но в настоящий момент его заботило нечто иное. Где-то рядом бездушные черствые люди, жрали так, что чавканье их наверняка было слышно даже в скотомогильнике. Они ели, пили, и даже не делали попыток вспомнить о несчастном умученном программисте, который имел лишь одну мечту – поесть перед смертью. С тем, что гибель неминуема, Владик смирился, но он категорически отказывался верить в то, что сгинет на пустой желудок. Поняв, что помощи ждать неоткуда, Владик попытался сделать это самостоятельно. Он воздвиг свой организм на четвереньки, поднатужился, готовясь к решительному рывку, но тут в штабной контейнер вошел его садистический инструктор, нечаянно толкнул страдальца, и тот вновь растянулся на полу. – Присоединяйся! – крикнул ему Цент. – Налейте профессионалу, он заслужил. В каких орлов превратил этих двух программистов, аж любо-дорого смотреть. Не поверите – сдал ему на руки двух баб сопливых, а получил витязей бесстрашных. – Есть чем гордиться, – согласился инструктор, принимая стакан. – Но есть и повод для стыда. С этими словами он покосился на Владика, распростертого на полу. – Не кори себя, – попросил Цент. – Тут случай особый. Безнадежный. Чтобы Владика в человека превратить, требуется божье вмешательство. Чудо тут требуется, не меньше. – Да можно и без чуда управиться, – задумчиво протянул инструктор. – Мне бы времени больше. Дней пять, а лучше так недельку. Я уже в общих чертах и персональную программу подготовки набросал. Жаль, что он сегодня отбывает в Вальхаллу, я бы с ним поработал. – Ну, ты уж так не убивайся, – поспешил утешить специалиста Цент, опасаясь, как бы тот не стал упрашивать его продлить Владику жизнь. – На очкарике свет клином не сошелся. Когда-нибудь твоя мечта сбудется, ты встретишь своего Владика и сделаешь из него настоящего человека. Но это произойдет не сегодня. Бойцы продолжали трапезничать, кое-кто, здраво рассудив, что ноги не казенные, устроился на стульях, скамьях и диванчике. Цент поспешил занять самое почетное седалище – старое, обтянутое кожей, кресло. В былые времена в нем любил сиживать Батя, так что было справедливо, что и нынешний властелин Цитадели уронил свои ягодицы на этот импровизированный трон. К тому же, утонув в мягком кресле, было так приятно вкушать тушенку и прихлебывать виски из бутылки, а заодно услаждать свои очи видом Владика, что продолжал корчиться на полу в тщетных попытках встать на ноги и отужинать. У него опять стало что-то получаться – вновь поднялся на четвереньки, начал разгибать спину, но тут Андрей заявил, что должен проверить часовых на стенах, направился к выходу, нечаянно толкнул страдальца, и тот вернулся в стартовую позу. Владик завыл сквозь шлем, и пошел вразнос. Сил не берег, себя не щадил, напрягся так, что затрещало в трех местах, и вдруг понял, что встает. Через боль, через бессилие, но встает. И встанет! И поест! И выпьет! Потому что он берсеркер, а это что-то да значит. – Подожди, я с тобой! – крикнула Машка Андрею, и бросилась следом. Владика она лягнула коленом с такой силой, что не будь на бедняге шлема, не миновать ему сотрясения мозга. Страдалец вновь растянулся на полу, всей душой стремясь в Вальхаллу. Садистический инструктор сказал, что там накормят. Скорее бы. Владику не нужны были ни валькирии, ни печеные поросята, дали бы миску перловки, и уже рай. – Ой, извини, я тебя не заметила, – бросила Машка, и выскочила наружу следом за Андреем. Владик даже не предпринял попытки приревновать возлюбленную. Было время, когда он вожделел Машку и все надеялся, что они когда-нибудь будут вместе. Теперь же все его эротические фантазии были посвящены исключительно еде. До оргазма Владик воображал себе, как поедает колбасу, наворачивает котлеты, уплетает пельмени огромным половником. А если он думал о мясе, о сочном жареном мясе, то испытывал благоговение и трепет, будто мысленно коснулся некой святыни. Мясо было прекрасно и недосягаемо. На него хотелось молиться, его хотелось писать на иконах, воздвигать в его честь храмы и устраивать мясные ходы. Тем временем народ насытился настолько, что теперь уделял больше времени беседам, чем поглощению пищи. На Владика, что продолжал валяться на полу яко коврик, никто не обращал внимания. Страдалец больше не пытался встать, сил не осталось ни капельки. Даже предстоящая битва с необходимостью самопожертвования мало волновала несчастного, он лишь немного беспокоился, что не сможет самостоятельно дойти до поля боя. Хорошо бы дотащили туда волоком, и бросили на ближайшую амбразуру. А уж там Вальхалла, Один, перловка…. – Позвольте в преддверии грядущего подвига исполнить песнь о герое, – произнес Цент, нащупав рядом с собой гитару. – Давно уж я ее вынашиваю, а слагать сей гимн отваге и мужеству начал полгода назад, когда судьба свела меня кое с кем. Разговоры смолкли, все приготовились слушать. Даже Владик перестал стонать и всхлипывать. Цент взял несколько аккордов, вспоминая навыки игры на музыкальном инструменте. Когда-то в молодости был без малого виртуозом, слушатели даже пророчили ему большое эстрадное будущее. Будущее у Цента и впрямь вышло немалое, вот только связано оно было не с музыкой, а с неистовым переделом собственности и первичным накоплением капитала. Но и на этой стезе Цент не опростоволосился. Делил честно (себе все, остальным хрен), капитал накапливал не щадя живота своего и чужого. Кабы не времена порядка и стабильности, что настали подобно северному пушному зверьку, жил бы сейчас в достатке и роскоши. Но Цент на судьбу не роптал. Справедливость, так или иначе, восторжествовала. Настал конец эре лохов. Зомби-апокалипсис вновь открыл простор для творчества, и люди активные и предприимчивые вновь получили возможности для самореализации. – Баллада «Желтый снег», – продекламировал Цент, и, рванув струны, запел удивительно приятным голосом. Возможно, не зря ему предрекали карьеру звезды эстрады. – Расскажу я вам о воине о смелом: Оставляет пятна желтые на белом. У него всегда штаны, С горкой мужеством полны. На лице прыщи роятся, И над ним грешно смеяться.