Катерина помолчала, видимо, прикидывая, рассказывать или нет и если рассказывать, то что именно. Потом нехотя заговорила. – Была машина. Я знаю, что в той подворотне иногда продают… Я у них не покупала никогда, мне это не надо, но видела, что продают. То колготки импортные, то косметику, то компакт-кассеты. «Ну конечно, ты не покупала, – подумал Коля. – Зачем тебе колготки и косметика? Ты и с голыми ногами, и без макияжа отлично выглядишь. И вообще ты приличная советская женщина и со спекулянтами дела не имеешь, да и денег лишних у тебя нет, чтобы им переплачивать за товар. Ты же работаешь за зарплату, чаевые у клиентов не берешь, дефицитные лаки им не перепродаешь. Рассказывай спокойно, дорогая, тебе ничего не угро-жает». – Если я мимо прохожу, – продолжала Катерина, – то иногда заглядываю туда, просто из любопытства. – Я понимаю, – кивнул Разин. – И в среду вы тоже заглянули? – Да. Было уже темно, но все равно видно. Машина стояла. И два мужика рядом, разговаривали о чем-то. – А дети? Мальчик и девочка, на вид около тринадцати лет. – Нет, – твердо проговорила Катерина. – Детей точно не было. Ну да, их и не могло быть, дети шли мимо этого места одновременно с семьей юной спортсменки Юли, и было это совершенно точно позже, чем там проходила Катерина. Пусть всего минут на пять-десять, но позже. Приблизительно без пяти-без трех минут восемь мастер по маникюру уже почти дошла до своего дома и хвасталась удачными покупками перед Валентиной Семеновной, значит, «Электротовары» она прошла несколькими минутами раньше. А Юля видела пропавших подростков в начале девятого. – Машину можете описать? Марка, модель, цвет? – «Москвич» вроде… – неуверенно произнесла Катерина. – Да нет, не вроде. Точно «Москвич». – Четыреста двенадцатый? Или старая модель? – Ну, такая, на какой все ездят. Красненькая. – Ясно. Значит, красный «Москвич» «четыреста двенадцать». Номер не помните? – Да я и не смотрела, – пожала плечами Катерина. – Зачем мне номер? Машина стоит, никто ничего не продает, ну и все. Я дальше пошла. – А мужчины, которые там стояли? Их рассмотрели? – Темно же было! Но я… – Она снова сделала паузу, соображая, как вывернуться, чтобы и самой не подставиться, и милиции помочь. Все-таки пропавшие дети – дело серьезное, она сама мать, она понимает. Без сомнения, Катерина внимательно посмотрела на тех мужчин: не знакомые ли это «жучки», у которых можно прикупить что-нибудь полезное либо для собственной жизни, либо для маленького подпольного бизнеса. Но нужно ведь как-то объяснять этим двум милиционерам, почему она вообще рассматривала незнакомых мужиков в темной подворотне! Разин ее не торопил. Пусть подумает, прикинет, что к чему. Лишь бы в конце концов сказала что-то полезное. Молчала Катерина слишком долго, и Николай, теряя терпение, решил ей немного помочь. – Вот вы так уверенно сказали, что никто ничего не продает. А разве эти двое мужчин не могли быть продавцом и покупателем? Товар громоздкий, лежит в багажнике машины. Магнитофон, например, или импортный телевизор, в общем, габаритная техника. Не похоже было? – Нет, – уверенно ответила Катерина и в очередной раз выдохнула дым. – Почему? – Когда продают-покупают, всегда стоят лицом друг к другу. Смотрят товар, обсуждают, торгуются. А эти стояли рядом и тихонько разговаривали, смотрели на улицу, как будто ждали кого-то. Они что, этих детей ждали, что ли? – вдруг забеспокоилась она. – Если они стояли рядом и смотрели на улицу, значит, вы видели их в лицо, так? Что-нибудь бросилось в глаза? – Усы! У одного были усы. – А волосы какие? Понятно, что темно, но форму головы видно. Вспоминайте, Катерина. Вы же в парикмахерской работаете, и даже если сами не стрижете, все равно наверняка разбираетесь и сразу оцениваете профессиональным взглядом. Разин пытался польстить, но ничего не вышло. – Не обратила внимания. Но оба, кажется, были в головных уборах. – Меховые шапки? – быстро подсказал участковый. – Да какие шапки, вы что! – презрительно протянула Катерина. – До зимы еще далеко, сейчас дожди сплошные, кто будет мех портить? Скорее, кепки, модные такие, с ушами и пуговицами. – Что еще из одежды вспомните? Во что они были одеты? Пальто, куртки? – Или полупальто, или длинные куртки. В общем, что-то короткое, до середины бедра примерно. – А возраст? – Где-то от тридцати до сорока. Ну, мне так показалось по одежде. Если бы лицо при дневном свете показали, я бы по состоянию кожи сказала точно, плюс-минут пара лет. А так… Один вроде покрепче, плотный такой, другой более худой. – Усы у кого из них? У крепкого или у худого? Катерина задумалась, словно вызывала в памяти картинку. – У худого, – наконец ответила она. – Я еще тогда подумала, что тощие субтильные мужички чаще отращивают усы, чем крепкие здоровяки. Наверное, пытаются хоть таким способом придать своему виду мужественность. Ну что ж, утро прошло не впустую. Старший лейтенант Разин отпустил участкового и помчался в родное РУВД. Дальше нужно подключать коллег из ОБХСС. В принципе, Николай и сам справился бы, но времени потратит куда больше. * * * Расчет Николая Разина оказался верным, ребята, специализирующиеся на борьбе со спекуляцией, в ситуацию вникли и помогли, нашли нужных людей, задали им правильные вопросы, и к обеду у Разина уже был результат: некий «жучок» по имени Жека Батарейка давно облюбовал ту самую подворотню для своих мелких торговых сделок; вечером в среду он радостно притопал туда вместе с покупателем. Клиент хотел приобрести солидную партию, но был весьма осторожен и возжелал своими глазами рассмотреть каждый экземпляр во избежание мошенничества и туфты. Даже фонарик с собой принес. Видно, обжегся однажды. Только приступили – засветились фары: в подворотню задним ходом заезжал автомобиль. Дельцы рванули в глубь двора, Жека быстренько попрятал товарчик, рассовал по нашитым на подкладку пальто карманам, покупатель разворчался, занервничал. В принципе, ничего страшного-то не произошло, ну не в подворотне произвести осмотр и обмен, а в другом месте, где-нибудь поблизости – это же не критично, правда? Но покупатель отчего-то ужасно перепугался, заявил, что если это милицейская облава, то ему таких приключений не надо, и вообще ему ничего уже не надо, он передумал, спасибо, до свидания. Жека не волновался ни одной минуты: богатый жизненный опыт подсказывал, что в случае облавы менты сразу выскочили бы из машины и кинулись догонять тех, кого пытались отловить. Кроме того, они всегда заезжают передним ходом, да еще и с визгом. Если в течение пяти секунд дверцы не хлопают и никто не бежит, значит, тревога ложная. Он попытался объяснить это боязливому клиенту, но тот не захотел ничего слушать и смотался. Жека огорчился, ведь представилась шикарная возможность скинуть всю партию одним махом и спокойно идти развлекаться. Попытался заглушить огорчение сигареткой, постоял, покурил, потом зашел в один из выходящих во двор подъездов справить малую нужду. Двор не проходной, не сквозной, выйти из него можно только на Грузинскую, а для этого придется пройти мимо машины. Огорчение растаяло, как Жека и надеялся, но накатила внезапная злость. Пока шли от планетария, он уже всю программу на вечер вымечтал: кому позвонит, куда пойдет, с кем выпьет-закусит, с кем ночь проведет… И тут какие-то козлы поломали ему всю малину! В состоянии злости Жека Батарейка нередко совершал глупости. Ну, если совсем по-честному, то не нередко, а всегда. Словно вертлявый бес вселялся в его голову и начинал разбойничать. Направляясь к выходу на улицу и проходя мимо «Москвича», Жека со всей пролетарской ненавистью пнул ботинком по колесу. Стекло со стороны переднего пассажирского сиденья опустилось, и на Жеку уставились мрачные холодные глаза. Обладатель этих глаз ничего не сказал, ни одного слова, но Батарейке вдруг стало так страшно, как не было никогда в жизни. – Из-звини, командир, – пролепетал он, запинаясь. – Качнуло… Не удержался на ногах… Стекло поднялось, и Жека постарался поскорее унести ноги. Через пару минут пришел в себя, отдышался, подумал, что ему померещилось. Ну какие уж такие особенные глаза он мог увидеть в темноте-то? «Нервы сдают, – недовольно подумал он. – Надо срочно выпить». * * * Татьяна Муляр сидела в уголке и слушала, как ее муж отвечает на вопросы оперативников. Сегодня их было трое: тот лысый крепыш, который приходил накануне, и с ним еще двое других, незнакомых. Она уже все рассказала, стараясь как можно точнее припомнить все свои передвижения и действия начиная с первого ноября. Куда ходила, кого видела, с кем разговаривала, не заметила ли случайно какого-нибудь человека, который попадался ей на глаза больше одного раза. Оперативники объяснили, что если дети не сбежали, то их, вероятнее всего, похитили, и преступники должны были заранее выяснить весь уклад жизни семьи, ее, так сказать, график. О том, для чего нужно похищать двенадцатилетнюю девочку, Татьяне даже думать было страшно, но она сразу поверила. Сколько раз в детстве и юности она в переполненном транспорте чувствовала, как чья-то рука заползает ей под юбку, а однажды, когда Таня стояла в магазине у прилавка, опустив руки, ей в ладонь ткнулось что-то непонятное, но противное. Она обернулась и успела увидеть мужчину, который запахнул плащ и быстро выбрался из толпы покупателей, нервно толкающихся в ожидании, когда продавец выпишет чек. Так что о существовании психопатов-педофилов Татьяна знала отнюдь не понаслышке. Родителям рассказывать стеснялась, но когда обсуждала это с подружками, то выяснялось, что подобное хотя бы раз происходило почти с каждой из них. Конечно, она понимала, что вряд ли вспомнила все точно, ведь очень многое люди делают привычно, автоматически, и такие действия не всегда оставляют след в памяти. Например, закончила глажку – выдернула шнур от утюга из розетки, пошла на кухню готовить еду и вдруг начинаешь беспокоиться: а выключила ли электроприбор? Как ни силишься – вспомнить не можешь, идешь в комнату, убеждаешься, что да, оказывается, выключила, а сознание не зафиксировало. Разве можно вспомнить в мельчайших деталях, какие именно продукты и в каких магазинах покупала пять-десять дней назад? Магазины-то одни и те же, и полки те же, и продукты, все делаешь на автомате, при этом думаешь о чем-то своем, насущном, и не замечаешь окружающих людей. Но Татьяна понимала всю важность вопросов и ответов и старалась как могла. Теперь настала очередь Олега, и мать пропавшей девочки напряженно вслушивалась в каждое слово мужа: а вдруг в описании людей, которые были рядом с ним, окажется кто-то, кто и ей попадался на глаза? Активнее всего задавал вопросы вчерашний толстячок. Как его фамилия? Он же представился и имя называл… Гордеев, кажется. Да, точно, Гордеев. Второй, элегантный такой, в хорошем костюме, Телегин. А третий даже фамилию не сказал, только кивнул и улыбнулся, сидит, молчит. – Значит, у станции метро «Ленинский проспект» вы позвонили из телефона-автомата жене и сказали, что направляетесь домой? – уточнил Гордеев, что-то записывая в блокнот. – Совершенно верно. Позвонил, спустился в метро и поехал. – Как долго ехали? Олег пожал плечами. – Ну, как обычно, около сорока минут, наверное. Это было неправдой. Олег совершенно забыл, что в тот день он встречался с Валентином. Да, он действительно позвонил домой около десяти вечера и сказал, что едет. Но Татьяна отчетливо помнила, что он сказал тогда: «Я уже у метро „Полежаевская“, через час буду». Она не могла перепутать, потому что встречи с Валентином всегда проходили где-то на Проспекте Мира, и после них Олег садился в метро именно на «Полежаевской». Татьяна открыла было рот, чтобы подсказать мужу правильный ответ, но в этот момент зазвонил телефон, и она рванулась в прихожую. А вдруг это насчет Аленки? Вдруг она нашлась? Но, к сожалению, звонили родители Олега, спрашивали, нет ли новостей. Татьяна быстро свернула разговор и снова уселась в комнате. Вопросы Гордеева касались уже другого дня, и Олег подробно описывал, как они всей лабораторией ездили в Подмосковье на полигон проводить какие-то эксперименты. Одна часть мозга Татьяны слушала, другая никак не могла отключиться от мыслей о дочери. Где она? Что с ней? Жива ли… Ох, нет, об этом думать невозможно. Хорошо ли ищут детей? Стараются ли? Разговор Олега с оперативником дошел уже до девятого ноября. Татьяна точно помнила, что накануне того рокового вечера муж снова ездил к Валентину. Но по рассказу Олега выходило, что он, как обычно, сильно задержался на работе, откуда направился прямо домой. «Он не мог два раза забыть об одном и том же, – с недоумением подумала Татьяна. – Он не мог дважды ошибиться. Почему он врет милиционерам? Что он скрывает?» И вдруг ее осенило: женщина! У Олега есть другая женщина. И не со старым другом Валькой он встречается, а с ней. Потому и лжет сейчас. Если скажет, что ездил к Валентину, то милиция ведь может спросить у Вали, и все выплывет. И сказать, что был у женщины, Олег тоже не может. Господи, какая глупость! Ведь речь идет об Аленке, об их дочери, которая пропала и которую обязательно нужно найти! Да пусть бы признался хоть в трех любовницах, хоть в десяти, лишь бы делу помогло. Неужели он сам не понимает? Устраивать семейную сцену в присутствии посторонних – не в характере Татьяны Муляр. Она подождет, когда чужие уйдут, и поговорит с мужем, убедит, что сейчас не время затевать скандалы на почве супружеской неверности, потому что главное – найти и вернуть домой Аленку. Если уж Олег не хочет говорить о чем-то этим оперативникам, пусть скажет ей, наедине, они вместе прикинут, не попались ли им на глаза одни и те же люди. И если обнаружится что-то важное, они вместе придумают, как донести информацию до милиции, чтобы не трясти на глазах у всех грязным семейным бельем. Сейчас такой момент, когда не время для ссор. Они должны быть вместе, рядом, думать одинаково и делать одно и то же. У них с мужем на сегодняшний день только одна цель: снова увидеть дочь живой и здоровой, и как можно скорее. Ради этой цели можно пожертвовать чем угодно. * * * – Ловко ты им про педофилов втер, – одобрительно заметил Носилевич, когда трое оперативников вышли из дома, где проживали супруги Муляр. – Ты же вроде бы у руководства говорил, что эту версию отрабатывают опера с «земли», а вам поручается только месть и личные мотивы. Намерение самому поработать в этом направлении ты не озвучивал. – Все озвучивать – язык сотрется, – хмуро буркнул Гордеев. «Похвалил меня, гаденыш, – сердито подумал Виктор. – Думает, я теперь растаю и стану ручным. Как же, сам чекист оценил! Сдохнуть теперь и не воскреснуть от радости». – Витя, ты что, на полном серьезе думаешь, что сексуальный мотив здесь просматривается? – не унимался Носилевич. – Или просто так сказал, чтобы заставить Муляров отвечать на вопросы? Пуганул, проще говоря? – Я ничего не исключаю, – сухо ответил Гордеев. – Все версии подлежат отработке в полном объеме. – Да ладно, ты мне учебник-то не цитируй, я его тоже читал. Меня интересует твое личное мнение как профессионала. И знаешь, что я тебе скажу? Среди знакомых этой семейки есть кто-то, на кого они думают. Есть человек, которого эти Муляры сами подозревают в педофилии, но до времени не хотят говорить. Может, их родственник или начальник, сослуживец.