В трубке повисла тишина. Потом послышался ровный твердый голос Леонида Петровича: – Ты у себя? – Нет. – Надолго? – Думаю, да. Часа полтора как минимум, если не больше. – Я понял. Как освободишься, звони мне домой. Если меня еще не будет, Надежда Ростиславовна тебе все передаст. – Лады. Гордеев нажал на рычаг и набрал еще один номер, на этот раз Краснопресненского РУВД. Выслушав сообщение, удовлетворенно хмыкнул: старший лейтенант Разин не зря землю топчет. Значит, красный «Москвич»… Уже что-то. Зацепка есть. Михаил Филиппович Прасолов наконец появился. Громоздкий, тяжелый, хмурый. Увидев в приемной троих оперативников, на мгновение замер в недовольном недоумении, потом, видимо, вспомнил и коротко кивнул: – Одну минуту, товарищи. Сейчас я вас приму. Вынув из папки какой-то документ, весь исчерканный ручкой и с приписками на полях, положил его перед Инной Львовной. – Перепечатайте. Только что улыбавшаяся секретарша мгновенно стала собранной и деловитой, достала из стола бумагу и копирку и принялась заправлять в электрическую машинку. Прасолов распахнул дверь в свой кабинет. – Прошу. Не оглядываясь на визитеров, он прошел через весь кабинет, уселся за рабочий стол. Гордеев и Телегин заняли места за длинным приставным столом для совещаний поближе к Прасолову, Носилевич, по обыкновению, стоял, прислонившись к дверному косяку. Верхний свет не включали, горела только настольная лампа, и в сумерках ноябрьского вечера капитана было почти не видно. Первым, как и договаривались, начал Гордеев: – Михаил Филиппович, вы приехали к Смелянским в тот момент, когда Сергей Смелянский и Алла Муляр покидали квартиру, верно? – Верно. – Значит, из подъезда они вышли примерно через полторы-две минуты после того, как вы в этот подъезд зашли. Так? – По-видимому, так. – Что значит «по-видимому»? – быстро спросил Телегин. – Акселерация. Нынешние подростки рано взрослеют. Я и Танечке об этом говорил, и Володе Смелянскому. В мое время парочки по подъездам отирались лет с восемнадцати, а то и с двадцати, а теперь все ранние. Так что сразу они вышли или не сразу – еще большой вопрос. «Танечке, – повторил про себя Гордеев. – Татьяне Муляр. Надо взять на заметку. Это может быть полезным». – Вы подъехали к дому на служебной машине? – Да, конечно. Не пешком же пришел… – Возле дома кого-нибудь видели? Вопрос явно удивил Прасолова. – Возле дома? А какое это имеет отношение… – Ответьте, пожалуйста, Михаил Филиппович, – настойчиво проговорил Гордеев. – Да я и не смотрел по сторонам. Вышел из машины и зашел в подъезд. – Водителя отпустили? – Нет, разумеется. Он ждал. Потом возил нас с Таней к кинотеатру, потом ездил с Володей по всему району. «Вот идиоты мы, – с досадой подумал Виктор. – Про водителя-то совсем забыли. Он же сидел в машине у самого дома. Если кто-то действительно следил за Смелянскими или Мулярами, то…» – Нам нужно будет с ним побеседовать, – сказал он вслух. Прасолов пожал могучими плечами. – Пожалуйста. Только не сегодня. – Отчего так? – снова встрял Телегин. – После того, как мы с вами закончим, он повезет меня домой. Ждать я не могу. Если хотите – разговаривайте с ним потом, когда он освободится. Дальше последовали вопросы о семье Смелянских, об их образе жизни, о том, не мелькали ли в разговорах с ними упоминания о недоброжелателях или врагах, о проблемах, конфликтах, возможно, об угрозах. Гордеев с облегчением передал ведущую роль Гоге, а сам только слушал и делал пометки в блокноте. Ему очень хотелось выйти и позвонить Череменину, но он понимал, что это неправильно. Нельзя во время опроса большого начальника показывать, что у тебя есть какие-то еще более важные дела. То есть можно, конечно, если стоит задача «опустить» собеседника, поставить его на место, обозначить, что его слова не так уж и важны и сам он никому, в общем-то, не нужен. А если задача в том, чтобы человек как можно точнее все вспомнил и ничего не утаил, то поступать так не рекомендуется. – Вы давно знакомы со Смелянскими? – задал очередной вопрос Телегин, и Гордеев понял, что сейчас начнется самое трудное: работа на капитана Носилевича. Ну в самом деле, под каким соусом задавать Прасолову вопросы, интересующие Комитет? Как пошлет он их сейчас… И будет прав, между прочим. – Очень давно. Больше пятнадцати лет. – Вы так точно помните? – Я был у них на свадьбе, а в среду, десятого числа, отмечали пятнадцать лет совместной жизни, – ответил Михаил Филиппович. – Как видите, не нужно быть гигантом мысли, чтобы сообразить. – То есть пятнадцать лет назад вы уже были достаточно близкими друзьями? – С Леной – нет, мы были знакомы с ней, но не близко. А с Володей мы к тому времени уже года три работали вместе, он был моим подчиненным. – Понятно. Как развивались ваши отношения за эти годы? Стали ближе, доверительнее? Или остались на том же уровне? Прасолов снова удивился. Он никак не мог понять, к чему задаются такие странные вопросы, ведь речь идет о пропавших детях, а не о том, как Михаил Филиппович и Смелянские относятся друг к другу. – Послушайте, – сердито сказал он, – я не могу взять в толк, о чем мы тут с вами разговариваем. О детях, которых нужно искать, или о Володе с Леной? Телегин тяжело вздохнул. «Ну, Гога, давай! – мысленно подтолкнул товарища майор Гордеев. – Пропадать – так с музыкой. Черт бы взял этого комитетчика, свалился на нашу голову». – Михаил Филиппович, мы рассматриваем множество разных версий. Одна из них состоит в том, что вы, лично вы, начальник управления товарищ Прасолов, кому-то очень сильно не угодили. Перешли дорогу. Отказали в просьбе. Не выполнили указание. Набор глаголов и существительных я оставляю на ваше усмотрение. Вас хотят заставить сделать то, чего вы не делаете. Или вам хотят отомстить. А поскольку вы уже много лет очень близки со Смелянскими и это не является ни для кого секретом, то детей могли похитить, чтобы вынудить вас к определенным поступкам. Вы давно знаете Владимира Александровича и Елену Андреевну, вы по-человечески привязаны к ним, вы дружите с ними. И если для того, чтобы их сын вернулся домой невредимым, нужно что-то сделать, подписать какую-то бумагу, заплатить деньги или еще что-то, то вы, безусловно, это сделаете ради своих друзей. Ведь сделаете? – Я… Прасолов задохнулся от возмущения, лицо его стало темным, почти черным, но с учетом того, что горела только настольная лампа и освещение не было ярким, Гордеев сделал вывод, что Михаил Филиппович сделался, скорее, просто багровым, а никак не черным. – Что вы такое говорите? Вы что себе позволяете?! Вы хоть понимаете, какую должность я занимаю? Кто меня может заставить? Надо мной стоят только сам министр и его заместители. Выше уже правительство и ЦК КПСС. Вы что же, хотите сказать, что меня пытаются шантажировать высшие должностные лица государства? Вы в своем уме? Так, отметил Гордеев, первая волна пошла. Ничего, сейчас уляжется. Прасолов – мужик умный, это очевидно. Соображает быстро. Поорет и остынет, поймет, что к чему. – Михаил Филиппович, – продолжал Гога как ни в чем не бывало, неторопливо и веско, – я много лет занимаюсь тем, что вскрываю должностные злоупотребления и преступления, а также факты хищений и взяточничества. И знаете, что удивительно? Часто бывает так, что мы подозреваем и даже обвиняем человека, например, в том, что он вымогал или взял взятку, а потом выясняется, что он вообще ничего об этом не знал. Просто рядом с ним нашелся ловкий умелец, который кому-то заинтересованному сказал, что, мол, вот этому чиновнику нужно дать столько-то – и все будет подписано и решено. Заинтересованный человек поверил, передал деньги, ловкач положил их в свой карман, а нужный вопрос решил каким-то другим способом. И еще нередко случается, что вопрос вообще решался совершенно законным путем, никакие ухищрения не требовались, а заинтересованного человека банально обманули, сказали, что все трудно и без денег никак. Поверьте, Михаил Филиппович, проходимцы придумывают такие комбинации, какие вам и в голову не придут. А мы, служба БХСС, имеем с ними дело каждый день. Вот теперь, с учетом того, что я сказал, вы можете гарантировать, что вокруг вас никто не проворачивает подобные махинации? Прасолов молчал, задумчиво постукивая по столешнице дорогой перьевой ручкой с позолоченным колпачком. «Кажется, обошлось. Второй волны не будет», – с облегчением выдохнул Гордеев. – Вы хотите сказать, что кто-то кому-то что-то пообещал от моего имени, даже взял деньги за это, но сделано ничего не было, и теперь этот некто полагает, что во всем виноват именно я, я его обманул, и меня нужно либо наказать за это, либо вынудить сделать то, за что заплачено? – Я не утверждаю, что так и было, но я не могу исключать и такую возможность, – осторожно ответил Телегин. – Михаил Филиппович, пропали дети. Вы не можете не понимать, насколько это серьезно. Мы должны, мы просто обязаны проверить все версии, чтобы найти Сергея и Аллу. – Ну да, ну да… – задумчиво протянул Прасолов. – Но ведь все то же самое можно сказать про любого из гостей, которые были в среду у Смелянских. Все они давно знают Володю и Лену, любят их. И все они были пятнадцать лет назад на их свадьбе, так и собираемся с тех пор каждый год. Почему же вы допрашиваете именно меня? – Мы опрашиваем всех, в том числе и родителей пропавших детей. С ними мы уже побеседовали, теперь на очереди гости. Просто вы – первый, поскольку занимаете самую высокую должность. И мы не допрашиваем, Михаил Филиппович, а всего лишь опрашиваем. Без всяких протоколов и формальностей. Постепенно лицо Прасолова приобрело нормальный цвет, и вся массивная расплывчатая фигура словно бы подобралась. – Детей нужно найти. Любой ценой. Спрашивайте, – решительно произнес он. – Что вы хотите знать? – В первую очередь нас интересует круг ваших знакомых, которые знают о вашей привязанности к семье Смелянских. Кроме того, я попрошу вас максимально подробно вспомнить все свои передвижения и контакты в период с первого по десятое ноября… * * * В кабинете у Прасолова они просидели долго. К окончанию беседы Инна Львовна уже покинула свой пост, и Гордеев не удержался, снова воспользовался телефоном. Лени Череменина дома еще не было, но его жена сказала: