– Я тоже все это проходила. То, что было в твоих бумажках, это самая настоящая патология. Это не может быть обычным сволочизмом. Но исследования ФБР… – Ася, – предупреждающе сказал отчим, – брысь в будку. Ты обещала. – Пап, но я же про переводы, а не про другое! Они вошли в лифт, двери закрылись. – Так что там в ФБР? – Они лет пять назад взялись изучать профили серийных убийц, и у них получилось, что такие маньяки не бывают старыми. То есть бывают, конечно, если их долго не ловили, но начинают всегда в молодости, примерно в двадцать пять лет плюс-минус три года. Конечно, статей об этом пока мало попадалось в тех журналах, которые мне давали на перевод, потому что исследование начато недавно, но кое-какие первоначальные выводы все-таки опубликованы. Они еще очень приблизительные, но все-таки от них можно отталкиваться. Наверное, – добавила она осторожно. – Я тебя услышал. Все, тему закрыли. Дома Надежда Ростиславовна сердито сетовала на то, что все нужно подогревать и теперь никакого вкуса не останется, выговаривала Насте за слишком легкую куртку и брала с нее честное слово, что великовозрастное дитя, вернувшись к себе, непременно выпьет горячего молока с медом и ляжет спать в теплых носочках, предварительно насыпав в них сухой горчицы. – Не хватало еще, чтобы ты простыла и свалилась! – Мамуля, давай я быстро поем и побегу, – увернулась от наезда Настя. – Ты права, уже поздно. Как всегда, Надежда Ростиславовна упаковала для нехозяйственной дочери целую авоську с пакетиками и баночками. – Отбивные завернуты в фольгу, разогреешь в духовке, – инструктировала она, пока Настя одевалась в прихожей. – В большой банке жаркое, в средней, из-под огурчиков, салат, а самой маленькой, майонезной, паштет. Отдельно в полиэтиленовый пакет я тебе положила отварной картофель, порежешь кружочками и подогреешь в сковороде. Там еще кусок пирога с мясом, не забудь положить его в холодильник. Так… Молока у тебя наверняка тоже нет, я положила пакет и баночку меда. В картонной пачке – сухая горчица, сделай, пожалуйста, как я прошу. – Ну мам, – жалобно протянула Настя, – ну что ты меня закармливаешь, как на убой. – Не на убой, а на нормальную жизнь. Знаю я, как ты питаешься, одними кусками непонятно чего и кофе запиваешь. Хорошо еще, что Алешенька тебя хоть иногда кормит по-человечески. Ничего не хочу слушать, забирай еду и поезжай. И обязательно позвони, когда доедешь, чтобы мы не волновались. – Вот так всегда: Чистяков у тебя Алешенька, а я урод. – Правильно. Потому что ты дурында, а он – умничка, – рассмеялась Надежда Ростиславовна. – Только такой, как он, может терпеть твою лень и бытовую неприспособленность. Ты должна каждый день судьбу благодарить за своего рыжего гения. Беги давай. И не забудь позвонить! Пока не позвонишь, мы спать не ляжем. Настя быстрым шагом шла к остановке автобуса. До метро очень далеко, нужно ехать на автобусе минут двадцать, а если в другую сторону, то на трамвае и еще дольше. Говорят, скоро построят новую ветку, и через несколько лет можно будет садиться в метро у Савеловского вокзала, а это всего шесть остановок на трамвае от дома родителей, а потом обещают продлить ее вдоль всего Дмитровского шоссе, и до станции можно будет дойти пешочком. Да только когда еще это случится… На душе было легко и спокойно. Может, конечно, Леонид Петрович прав, ее не приучили думать, кому и о чем можно говорить, но зато научили не скрывать промахи и сразу признавать свои ошибки. Очень полезный навык, помогает сберегать огромное количество нервных клеток. Наверное, нужно прислушаться к папиным словам и понять, что служба – это не университет. Настя хорошо помнила комсомольские собрания курса: никто не слушал, все занимались своими делами, кто-то читал, кто-то играл в морской бой, разгадывал кроссворды, переписывал конспекты. В общем, развлекали себя кто во что горазд. Никому даже в голову не приходило слушать «доклад и прения». Зачем? Что интересного им могут сказать? Главное, вовремя поднять руку, если вдруг какой-то вопрос вынесут на голосование. Какой смысл вникать, если все равно будет сделано так, как «правильно»? Все заранее решено, согласовано и утверждено. И от твоего личного мнения вообще ничего не зависит. Вот написал генсек, ныне покойный, очередную книжку про свои подвиги – комсомол обязательно должен ее прочитать и публично обсудить на собрании, сделать доклад о том, какая книга замечательная и полезная. Ну и кому надо это слушать? Никому. Но в конце нужно обязательно похлопать и выразить полное согласие. Все профанация, притворство, игра по правилам, как называет это папа Леня. И всех всё устраивает. Так всегда было и всегда будет. Поэтому нет ни малейшего смысла волноваться и шептаться по углам: что же теперь будет, когда в стране новый руководитель? Да ничего не будет! К власти пришел еще один старик, вот и все. А за ним придет другой, за ним – следующий. Ничего не изменится. Никогда. Все давно приспособились и привыкли, даже в Верховный и местные советы депутатов не выбирают, а просто голосуют за предложенные кандидатуры, потому что реально выбирать-то не из кого: в бюллетенях на каждую позицию по одному-единственному кандидату. А сколько красивых слов написано в учебниках по государственному праву! И про демократию, и про власть народа, и про выборы… Кругом одно вранье и притворство. Но на службе нужно исправно делать вид, что тебе все нравится и ты свято веришь в правильность и справедливость того, как все устроено. Но все равно как-то противно, что нужно все время врать. Коррупции нет. Проституции нет. Организованной преступности тоже нет, есть только групповая. Среди работников милиции преступников нет. Как там у Булгакова? «Ну что за страна! Чего ни хватишься – ничего нет», или что-то в этом роде. * * * Татьяне Муляр потребовался не один час, чтобы решиться на разговор с мужем. Оказалось, не так-то легко задать вопрос, ответ на который может перевернуть всю твою жизнь. А вдруг Олег не станет отпираться и признается, что у него другая женщина? И что с этим делать? Как реагировать? Хотя какое это имеет значение… Важно одно: найти Аленку, вернуть ее домой, а там пусть хоть развод, хоть измена, хоть черт в ступе. Татьяна пыталась отвлечься, делать что-то по дому, но все валилось из рук. Центром ее внимания постоянно был телефонный аппарат. Вот сейчас он зазвонит, и из трубки донесется Аленкин голосок. Или нет, голос будет мужской, деловитый, он сообщит, что девочка нашлась и ее уже везут домой. А еще лучше было бы услышать, как лязгает в дверном замке ключ, и через секунду увидеть дочку на пороге, живую и здоровую. Но как это может быть? Нет, так не выйдет, не может девочка двенадцати лет где-то пропадать четверо суток так, чтобы этому нашлось здравое и убедительное объяснение. Ладно, на пороге она не появится, не будем мечтать о несбыточном, но хотя бы звонок, простой телефонный звонок с утешительными и обнадеживающими словами… А телефон звонил с завидной регулярностью: коллеги мужа уточняли что-то по исследованиям, подруги и сотрудницы Татьяны спрашивали, как дела, не нашлась ли Алена и не нужна ли помощь. Каждый раз сердце матери подпрыгивало и обрывалось, и каждый раз потом на глаза наворачивались слезы разочарования и рухнувшей надежды: опять не то, не то. Наконец она набралась мужества и спросила: – Олег, почему ты не сказал милиционерам, что встречался с Валей? Тот рассеянно отложил отвертку, которой пытался прикрутить какой-то винтик в настенном бра. Татьяна видела, как у него дрожат руки. «Ему тоже очень тяжело, – подумала она. – А я лезу с вопросами. Наверное, не надо было? Но ведь это может оказаться важным!» – Что? – спросил Олег каким-то чужим голосом. – Я спрашиваю, почему ты не сказал им, что за эти десять дней два раза ездил к Валентину. Ты забыл? – А… Нет, я не забыл. – Значит, ты сознательно соврал? – Таня, я не понимаю, какое отношение Валька имеет к исчезновению Алены. Я не понимаю смысла твоего вопроса. Татьяна с трудом перевела дыхание. Скрывает. Значит, все-таки женщина. – Смысл моего вопроса в том, что если за тобой действительно кто-то следил, то Валя мог его видеть. Ты не видел. А он мог заметить. И милиционеры должны его об этом спросить. А ты не дал им такой возможности. – А-а, вот ты о чем, – протянул Олег. – Там никого подозрительного не было, можешь мне поверить. А раз никого не было, то и незачем втягивать Вальку в эту историю. Танюша, ты же знаешь, что лишнее внимание милиции ему совсем ни к чему. Ну сама подумай: где Валя – и где Алена? Разные планеты. – Ты, – твердо сказала Татьяна. – Ты там, где Валентин, и ты там, где Алена. И это не разные планеты. Почему ты солгал? Почему не сказал, что встречался с ним? Кстати, где именно ты с ним встречался? На Проспекте Мира? Ты всегда говорил, что вы ходите пить пиво куда-то в район «Полежаевской». Позвони этим оперативникам, они же оставили свои телефоны, позвони и скажи, что ты вспомнил, что напутал, да что угодно скажи, только пусть они поговорят с Валей и зададут ему свои вопросы. Я знаю, что ты не очень внимательный, не смотришь по сторонам, ни на что не обращаешь внимания, но Валя-то совсем другой. Вдруг он что-то заметил? Вдруг это поможет найти детей? – Таня, не говори глупости, – устало отмахнулся муж. – У Вальки судимость, я не хочу и не буду лишний раз его подставлять. – Господи, подумаешь, большое дело – судимость за тунеядство! Тем более срок условный, его даже не посадили. Олег, опомнись! Речь идет о нашей девочке! Хорошо, позвони ему сам и спроси, не видел ли он кого-то подозрительного, пока вы были вместе. Только позвони прямо сейчас, при мне. Олег молча смотрел на нее без всякого выражения. Татьяне стало страшно. Вот сейчас он скажет, что никаких встреч с Валентином не было, а были свидания с любовницей. – Хорошо, я позвоню. Если ты настаиваешь – я позвоню и спрошу. Он вышел в прихожую и взялся за телефон. Разговор получился коротким, Валентин уверял, что никого не видел. Татьяна напряженно вслушивалась в каждое сказанное мужем слово. Не похоже было, что он пытается о чем-то предупредить своего друга, но что-то все равно было не так. Что-то царапало слух. Пивная! Или как там еще называется заведение, где Олег и Валя пьют пиво. Рюмочная? Кафе? Пивной бар? Павильон «Пиво – воды»? Неважно, как оно именуется, важно, что Олег не спросил. Почему? Он спрашивал только про улицу, а ведь в заведении, где толпятся подвыпившие мужчины, рядом мог кто-нибудь отираться. – Ну, видишь? – устало проговорил Олег, повесив трубку. – Валя ничего не заметил, как я тебе и говорил. Татьяна медленно кивнула. – Вижу. На улице вы были, верю. А вот ни в какую пивную вы не ходили. Так где же вы были, Олежка? Куда вы с Валькой ходите, когда встречаетесь? Чем вы там вообще занимаетесь? У вас там любовницы, да? Бабы? В соседних домах? Или, может, в одном? В одной хате? На одной кровати? Ее голос постепенно повышался до истерического визга, но Татьяна себя уже не контролировала, ее трясло, в голове мутилось. Из-за грязной пошленькой интрижки они могут упустить что-то важное, что поможет найти Аленку! Она кинулась к мужу и принялась в бессильном отчаянии колотить кулачками в его грудь, продолжая выкрикивать оскорбления и обвинения. Олег обхватил ее руками, прижал к себе, усадил на диван, сам сел рядом и пальцами сжал ее ледяные ладони. – Танюша, послушай меня. Внимательно послушай. Что ты знаешь о Вальке, кроме того, что он мой друг и что у него судимость за тунеядство? – Фамилию знаю, – пробормотала она. – Знаю, что он женат, работает техником-смотрителем в каком-то ЖЭКе, потому что с судимостью его никуда больше не берут, хотя у него философское образование. В свободное время пишет статьи, которые никому не показывает, так, для себя, для развлечения. И что из этого? – Эти статьи читают очень многие, потому что их печатают. Подпольно. Самиздатом. Один наш приятель собрал из частей списанных ротапринтов один работающий. Ты понимаешь, о чем я говорю? Татьяна с ужасом смотрела на мужа. Ну да, она всегда знала, что Олег не является поклонником советской власти, как, собственно, и весь круг их друзей, но ведь на самом деле это можно сказать об огромном количестве людей. Есть большая игра, в ней установлены четкие правила, и вся страна дружно в эту игру играет, делая вид, что все взаправду, всерьез. Но одно дело собираться у кого-то дома и костерить власть, рассказывать едкие анекдоты про вождей, передавать из рук в руки перепечатанные на машинке тексты запрещенных авторов и слушать «Голос Америки» или «Свободную Европу», и совсем другое – издавать подпольную литературу, незаконно используя множительную технику, которая вся стоит на спецучете, причем не только сама техника, но и каждый распечатанный на ней экземпляр вплоть до испорченных листов. – Ты с ума сошел? – прошептала она, еле шевеля губами. – Тебя же посадят! – Не посадят, если ты не наделаешь глупостей. Нельзя рассказывать милиции о том, что Валя бывает там, где он бывает. Понимаешь? – А ты? Ты тоже там бываешь? – Нет, я только встречаюсь с Валькой, мы разговариваем, потом я провожаю его до места. – Ты… ты тоже в этом участвуешь? – Не волнуйся, не участвую. Но я знаю про Вальку, и про все остальное тоже знаю. – Но как же… А если вас поймают? – Кого «вас», Танюша? Я просто встречаюсь со старым товарищем, что в этом плохого? Туда, куда я его провожаю, я не захожу, никто меня не видел и назвать не сможет, и я имею полное право не знать, что там происходит на самом деле. – А Валя? Он же может тебя сдать! – Валя? – Олег улыбнулся и погладил ее по плечу. – Никогда. Можешь быть в этом уверена. И выброси из головы всякие глупости про любовниц. Ну? Ты успокоилась? – Нет. Татьяна резко поднялась и направилась к двери, ведущей в прихожую. У порога обернулась и срывающимся голосом сказала: – Нет. Я не успокоилась. И не успокоюсь до тех пор, пока Аленка не вернется домой. Ты предал мое доверие, ты предал нашу дочь. Подумай об этом. И достань раскладушку с антресолей, я буду спать на кухне. Видеть тебя не могу. Ночью она опять не смогла заснуть, как и все ночи с той страшной среды. Как же так случилось? Почему? Кто виноват? Конечно же, она сама, Татьяна, и виновата. Если бы они не пошли в гости к Смелянским… Если бы она не согласилась с Ленкиным предложением отправить ребят погулять… Если бы вовремя спохватилась, хотя бы на час раньше… А она, дурочка, так радовалась предстоящему застолью, ведь где еще Аленке попробовать такие продукты, какие бывали на столе у Лены и Володи! Лена Смелянская – хлебосольная и гостеприимная хозяйка, холодильник у нее всегда набит деликатесами, и Татьяна, что греха таить, порой приходила вместе с дочерью в гости к старой подруге, когда до зарплаты оставалось еще пару дней, а в кошельке совсем пусто. Наскребала остатки денег на незамысловатый скромный ужин для Олега и звонила Лене, мол, будем с Аленкой в вашем районе, не возражаешь, если зайдем? Лена радостно приглашала, ей нравилось принимать гостей, и Татьяне удавалось и самой поклевать, и Аленку нормально накормить. Дети с удовольствием общались, уйдя в комнату к Сережке, подруги пили чай и обсуждали моду, мужей, сплетни про известных актеров и общих знакомых, достоинства и недостатки какого-нибудь нового крема для лица. В общем, чисто женское. А потом Ленка еще обязательно совала ей с собой каких-нибудь пирожков («Олежку угостишь, сегодня у меня дивная начинка получилась, пусть заценит»), кусок копченой колбасы, несколько ломтиков красной или белой рыбки («сделаешь завтра своим бутербродики в школу и на работу»). В такие минуты Татьяне казалось, что подруга все отлично понимает, но из деликатности делает вид, что не догадыва-ется. Ну как, как можно было не пойти в среду к Смелянским? Ведь каждый год собираются на их годовщину, ни разу за пятнадцать лет не пропустили. Аленка так радовалась, она дружит с Сережей с рождения! «Может, я должна была заранее подумать о том, что ситуация неоднозначная и дети будут мешать за столом, и не брать Аленку с собой в гости?» – мелькнула неожиданная мысль. Да нет, ну что за ерунда, право же! Понятно было, что что-то произошло, но кому могло прийти в голову, что это «что-то» помешает обычному семейному празднику, традиционному застолью? Разве можно было предвидеть, что гости станут чувствовать себя стесненно в присутствии подростков и что этих подростков ну совершенно некуда будет девать, кроме как отправить на улицу? В конце концов, в квартире три комнаты, и если дети мешают тем, кто сидит в гостиной, то есть ведь и Сережкина комната, и хозяйская спальня. Правда, Ленка что-то такое говорила, дескать, комната сына может понадобиться, когда придет Михаил Филиппович. Тоже еще, важная персона! Володе Смелянскому, видите ли, нужно будет уединиться с ним для беседы, не предназначенной для чужих ушей. Развели тайны мадридского двора на пустом месте, корчат из себя вершителей судеб… А о том, чтобы пустить детей в спальню, Лена даже не обмолвилась, барыня нашлась! Нет, все могло повернуться совсем иначе, если бы не эти великосветские замашки Смелянских. Комната Сережи – для важного разговора. Спальня – неприкосновенное место. Пусть дети уходят из квартиры и не мешаются. Это все Ленка, ее идеи, ее предложения. Вот кто виноват во всем! «Но я же согласилась с ней, – подумала Татьяна. – Я же не возражала. Не сопротивлялась. В тот момент мне казалось совершенно естественным, что Володе нужно будет приватно переговорить с Михаилом Филипповичем, и абсолютно нормальным, что в спальне посторонним делать нечего, там и присесть-то некуда, разве что на постель. А теперь вот думаю об этом и не понимаю… Что за невероятно секретные разговоры могли быть? Почему нельзя присесть на широкую кровать, на покрывало? Почему дети не могли там поболтать или поиграть? Впрочем, какие там игры… Они уже большие. Им хочется пластинки послушать или магнитофон, у Смелянских всегда есть импортные диски и хорошие записи модной зарубежной музыки. И почему то, что еще несколько дней назад казалось мне в порядке вещей, сейчас вызывает недоумение и злость? Почему я не подумала об этом раньше, в среду, когда Ленка предложила удалить ребят из-за стола? Выходит, я тоже виновата». До самого утра она перебирала в голове все мельчайшие детали того вечера, пытаясь найти того, кого можно и нужно обвинить. И чем больше думала, тем менее виноватой выглядела Елена Смелянская и тем более виноватой казалась себе Татьяна Муляр.