– Что еще? – Колбаски бы мне. Не привезли? – Нет, сегодня не привезли. Да вы же только вчера целый батон брали! Куда дели-то? – А не твоего ума дело, – огрызнулась бабка Лихачева. – Беленькой еще дай две бутылки. Рая с громким стуком бухнула на прилавок две бутылки водки. – Такими темпами сопьетесь в два счета на старости лет, – злорадно заметила она. – Почти каждый день водку берете, я заметила. Старуха зыркнула сердито, губы поджала, но промолчала. Расплатилась и ушла. Рая вздохнула, глядя в окно, как Лихачева потрусила прочь. Насчет перспектив спиться – это она, конечно, со зла сказала. Ну не нравится ей эта бабка, что тут сделаешь? На самом же деле бутылка водки давно стала самой ходовой валютой, особенно в те часы, когда магазины закрыты. Спиртное гораздо охотнее берут в качестве оплаты за любую работу, чем рубли. Бабка Лихачева живет одна на самой окраине поселка, дом – развалюха, все время что-то нужно чинить, а сама она не справится. Да и прибавка к пенсии какая-никакая выходит, если кому-то поздно вечером или среди ночи срочно потребуется выпить. Сколько Лихачева накидывает сверху за каждую бутылку, Рая не знала, но предполагала, что немало. Этим нехитрым промыслом пробавлялись и таксисты, и пенсионеры. Вот и колбасу в таких количествах она берет не просто так, ведь к выпивке закусь требуется, а где ее брать, когда магазины закрыты? Дождавшись, когда можно будет закрыться на обеденный перерыв, Раечка отсыпала в кулечек граммов двести «Белочки», сунула в сумку, туда же запихнула прозрачный целлофановый пакет с югославской кофточкой и отправилась к участковому Гене Синицыну. Сын-то у Раечки хулиганистый, непослушный, задира. Так что с участковым надо дружить. Гену она без труда нашла, тот в одно и то же время приходил домой обедать, о чем знали все заинтересованные жители поселка. Китель с погонами старшего лейтенанта висел на спинке стула, сам же Геннадий выглядел довольно забавно в форменной сорочке с расстегнутым воротом и надетом поверх кокетливом фартуке с подсолнухами. Галстук снять было, видимо, лень, и Гена просто расстегнул замочек и оставил деталь милицейской формы висеть на галстучной булавке. – Геночка, я вам конфеток принесла, сегодня только завезли, свеженькие, – защебетала Рая, усевшись за стол напротив участкового, который с аппетитом хлебал наваристые щи. – «Белочку», она редко бывает, побалуете себя с чайком. И кофточку югославскую твоей Нине захватила, пусть посмотрит, может, понравится. Размер вроде ее. Сорок шестой же, правильно? Участковый молча кивнул и с громким всхлюпом отправил в рот очередную ложку супа. Проглотил, крякнул. – За конфеты спасибо. А насчет кофточки… Почем? – Тридцать пять, – честно ответила Рая, не прибавив ни копейки. Не хватало еще с участковым баловаться! – Ничего, потянем. Нина вечером с работы придет, примерит. Если подойдет ей, завтра деньги занесу. Ну, или кофточку вернем, если не сгодится. А за конфеты сколько? – Да ты что! – замахала руками Раечка. – Конфеты это так, в подарок. Но Гена упрямо замотал головой. – Не пойдет. Ты меня знаешь, Раиса. Так сколько? Рая посопротивлялась, на сколько сил хватило, потом назвала цену. Как за сто пятьдесят граммов, хотя в кульке было точно за двести. Но Гена же не будет перевешивать, да и не на чем ему, торговые весы в обычных домах не водятся. Хороший он мужик, участковый Синицын, за Раечкиным сыном присматривает, если парень чего набедокурит – всегда сам разберется, воспитательную беседу проведет, а в инспекцию по делам несовершеннолетних не сообщает, чтобы на учет не ставили. Вот за такое отношение Рая и старается хоть как-то отплатить, как что дефицитное появляется в магазине – сразу Синицыным несет, понимает, что оба работают. Нина-то вообще в Москву ездит каждый день и назад, по полтора часа в один конец выходит только на электричке, а еще по городу минут сорок с вокзала до работы. Она врач, устает, куда ей еще по магазинам таскаться? Гена, болезненно-худой на вид, но жилистый и сильный, уже накладывал в тарелку толстые голубцы, желтоватые, блестящие, с розовыми крапинками моркови. Обильно полил их сметаной, оглянулся на Раечку. – Будешь? Тут много, на всех хватит, Нинка на целую роту вчера накрутила. – Спасибо, Геночка, я уже пообедала, – соврала продавщица. – Сегодня еще кабачковую икру завезли, болгарскую, если вам надо – я завтра принесу. – Это у Нинки моей надо спрашивать, я не разбираюсь, – улыбнулся участковый. – А вообще что нового в жизни вверенного мне поселка? Как народ себя ведет? Рая пожала плечами. – Как обычно. Сахар тащат мешками, к Новому году гнать будут, как обычно. Бабка Лихачева в своем репертуаре, скупает водку литрами и колбасу килограммами. Спекулирует, что ли? Геннадий поднял на нее глаза, взглянул с интересом. – Лихачева? Что-то за ней прежде такого не замечалось. И давно это с ней? – Да я внимания не обращала раньше, только сегодня в глаза бросилось. Но если припомнить, так недели две уже, если не все три. Ну представь: позавчера брала целый батон «Отдельной», вчера еще батон, а сегодня опять заявилась и колбасу спрашивает. Что она с ней делает-то? И водку стала брать чуть не каждый день, а раньше реже покупала. Конфеты шоколадные тоже вот: буквально на днях два кило брала, а сегодня опять килограмм. Ясное дело, перепродает, когда магазин закрыт. – Может быть, может быть, – задумчиво протянул Синицын. Он доел голубцы, отломил кусочек хлеба, аккуратно подобрал с тарелки остатки сметаны, отправил в рот. – Ну а чаю-то выпьешь со мной? С конфетами, – Гена снова улыбнулся и лукаво подмигнул, показывая глазами на бумажный кулечек с «Белочкой». – Это можно, – согласилась Раечка не без удовольствия: про обед-то наврала из скромности, а есть охота. * * * Гога Телегин уже давно прибыл в РУВД Краснопресненского района и по обыкновению весело болтал с местными операми, не забывая при этом строить глазки всем девушкам и женщинам, попадающим в его поле зрения. Когда Виктор Гордеев, задыхаясь от быстрой ходьбы, ввалился в кабинет, выделенный им для бесед со свидетелями, Гога как раз анекдот рассказывал, а белобрысый Коля Разин приготовился расхохотаться. Носилевич тоже был здесь, стоял в углу, прислонившись к стене, и по лицу его не было заметно, что он расположен к веселью. Рядом с ним маячил еще один тип, Гордееву незнакомый, но такой же молчаливый, с надменным замкнутым видом. – Мой коллега, – коротко представил его Кирилл, – будет работать с Разиным. Через десять минут работа началась. Разин и «коллега» ушли в другой кабинет, этажом ниже, где им предстояло проводить опрос, а Гордеев пригласил первого человека из своей части списка. Примерно через час в дверь постучали, заглянул молоденький сержант, которого Виктор видел в дежурной части. – Товарищ майор, вас просили позвонить на Петровку. Телефон в кабинете, разумеется, был, но не звонить же в присутствии свидетеля… Тем более и комитетчик здесь, хотя ведет себя так тихо, что Гордеев вообще периодически забывает о нем. Оставив Телегина продолжать опрос, Виктор выскользнул вслед за сержантом в коридор и направился в дежурную часть, чтобы позвонить в отдел. Начальство знает, где его искать, и раз уж нашли, значит, что-то срочное. – Тебе звонила некая Муляр Татьяна Евгеньевна насчет пропавших подростков. Знаешь такую? – Знаю. Что хотела? – Хотела поговорить с тобой. Ты ей свой рабочий номер оставлял. Она очень ждет, что ты ей перезвонишь, говорит, что это важно. Татьяна Муляр, мать пропавшей девочки. Гордеев только вчера с ней разговаривал. Что могло случиться? Да еще так внезапно… Неужели Алла нашлась? Или как-то дала о себе знать? Виктор достал из кармана блокнот, нашел номер телефона Муляр и принялся крутить наборный диск. Если еще накануне голос у Татьяны был убитым и тусклым, то сегодня Гордеев уловил в нем ожесточенную решимость. – Мне нужно срочно встретиться с вами. Скажите, куда подъехать. Прямо сейчас. Или вы приезжайте ко мне, – заявила женщина без всяких предисловий. – Я нахожусь в Краснопресненском РУВД и пробуду здесь еще долго. Если хотите, можете приехать сюда. – Я приеду. Немедленно. Найду кого-нибудь, кто посидит у нас дома у телефона, и сразу же поеду. Как вас найти? – Назовите дежурному свою фамилию, вас проводят. Вернувшись в кабинет, Гордеев дождался, пока закончится беседа и свидетель уйдет. – Звонила Татьяна Муляр, – сообщил он, когда оперативники остались одни. – Хочет приехать и что-то сообщить. На красивом лице Гоги Телегина мелькнуло нечто похожее на ужас. – Муляр? – переспросил он слегка дрогнувшим голосом. – Ну да, – подтвердил Виктор. – И когда она придет? – Не знаю. Как доедет. Путь-то неблизкий, а она еще хочет найти кого-нибудь, чтобы у нее дома возле телефона дежурили, так что где-то часа через полтора-два, не раньше, я думаю. Гога непроизвольно оглянулся на капитана Носилевича, откашлялся и довольно спокойно произнес: – Мы вернемся через пять минут. Производственное совещание. – Конечно, – хмыкнул Кирилл, – сходите, посовещайтесь. Они вышли в коридор, где сидели вызванные свидетели, и сделали несколько шагов до лестничной площадки. – Витя, когда приедет Муляр, поговори с ней без меня, ладно? – умоляюще зашептал Гога. – Что так? – Я не могу. Не могу! – Да что такое-то? – недоумевал Гордеев. – Я чего-то не знаю? – Я не могу ей в глаза смотреть, пойми ты! У меня же кто? Ворье. Спекулянты, растратчики, расхитители, взяточники. Короче, люди, которые сами виноваты, сами своими руками сделали себе неприятности. Неприятности, понимаешь? Проблемы. А тут не проблема и не неприятность, тут горе, настоящее, ужасное, непереносимое. Мрак и бездна. Меня начало пронимать, когда мы с тобой у Смелянских были, но я думал, что ничего, вытерплю. Потом к Мулярам приехали, и тут уж меня совсем скрутило. – А по тебе не скажешь, – заметил Гордеев. – Мы же еще потом к Прасолову ездили, и ты был такой веселенький, бодренький, с секретаршей его заигрывал. Незаметно было, что ты на нерве. – Держал себя в руках. Знаешь, пока занят чем-то, дело делаешь, оно отвлекает. А вечером пришел домой – и все. Сломался. Ночью спать не мог, пытался представить, что со мной было бы, если бы у меня такое случилось… В общем, Витя, говорю тебе как другу: еще одной встречи с Муляр я не вынесу. Со Смелянской еще так-сяк, справлюсь, потому что она – объект моего профессионального интереса. А с Муляр – нет, не смогу. Ну будь человеком, отошли меня куда-нибудь, когда она придет. Под благовидным предлогом, чтобы Кирилл не просек. Не хочу перед ним позориться. А тебе уж по старой дружбе говорю все, как есть. Надо же! Импортный галстук, элегантные запонки, хорошие манеры. Красивое лицо, располагающая улыбка. Отличный опер, один из лучших агентуристов главка. И, оказывается, не выносит вида чужого горя. Он-то, Виктор Гордеев, насмотрелся, привык за столько лет, ему и в голову не приходило, что Гоге тяжело видеть чью-то боль, отчаяние, смешанное и с надеждой, и со страхом утраты. – Ладно, сделаем, – пообещал он. – Как войдем сейчас – сразу начнем. Лады? – Спасибо, Витя, – горячо поблагодарил Телегин.