За такое хобии казнят быстро и беспощадно. – Сиди! – зашептал кобольд. – Сиди тихо! Смирно сиди! – Ты не понимаешь, – процедил цверг. – Мне нужно обратно. В Яминию. К королю. Рассказать ему… – Рассказать?.. Что рассказать? Ты что, прямо с самим королем знаком? – Я с ним не просто знаком, – неохотно ответил Тревдохрад. – Ты вот сразу видно, что иноземец. В Яминии имя Оркручигетхсторцов знают все. – Не, я не знаю, – криво усмехнулся Фырдуз. – Я это даже повторить-то не смогу. – А что тут такого? – не понял цверг. – Фамилия как фамилия… но ладно, неважно. Короче, я из знатного рода. И… вот не знаю даже, я тебе доверять-то могу?.. Вдруг ты их подсыл, в доверие ко мне втираешься? – Э, друг, если б кроты хотели что у тебя выпытать, они бы так не затруднялись, – осклабился Фырдуз. – Отвели бы тебя просто в укромный отнорок, прибили б гвоздями к стене, да пещерных клещей в штаны запустили. Ты бы уже через полчаса все бы рассказал и всех бы выдал. А раз тебя не допрашивают – значит, просто не знают, кто ты есть. Тебя как поймали-то, друг? – Случайно меня поймали, – пробурчал Тревдохрад. – По неосторожности. Я прямо на их патруль нарвался, а они пропуск захотели. – Ну конечно, тут же закрытая зона. Мифриловые рудники. Ты как вообще прошел, без пропуска-то? – Был у меня пропуск. Только он, оказалось, не везде действует. Ну меня и взяли… за бродяжничество. – За бродяжничество?.. – И за сопротивление аресту еще потом. Два дня били, потом сюда перегнали. Здесь снова избили… но это ты уже видел. – Ну вот и сиди тогда, как таракан в щелке. Затаись. А то еще вспомнят о тебе, займутся… Хочешь, чтоб тобой занялись? – Нет. Но ты не понимаешь. Если я не вернусь в Яминию и не доложу обо всем, нас застанут врасплох. – Вас – это цвергов?.. То есть кроты правда на вас напасть собираются? А медведи как же?.. – Варды им даром не нужны. Они с ними воюют только для виду. Пробьют себе дорогу через Кободард – и на нас ринутся. Подгорному Ханству нужны все Недра, целиком. – Эх… – вздохнул Фырдуз. Новости он особо не удивился. И так все знают, что хобии в последние годы возомнили себя золотом среди шлака. Кабы они еще и Наверх не вздумали двинуть… хотя нет, это точно нет. – Я должен бежать, – угрюмо сказал цверг. – Бежать, пока они не поняли, кого схватили. А если не выйдет… тогда уж лучше смерть. – Это необязательно, – придвинулся к нему Фырдуз. – Есть… способ. – Способ бежать?! – Тихо ты! – зашипел кобольд. – Тихо! Слушай. Я тут уже пятую луну, и я все это время смотрел и слушал. Отсюда никого не выпускают, и сбежать очень сложно… но все-таки можно. Потому что хобии, как ни крути, слепые. Слух и нюх у них раз в десять лучше, чем у нас с тобой, но глаз нет вообще. Этим можно воспользоваться. – Как?! – жадно схватил кобольда за плеча Тревдохрад. – Да тихо! Не шуми. Есть у меня одна мысль. Но один не справлюсь, понадобится твоя помощь. – Все сделаю! Только скажи, что! – Для начала – запастись терпением и ждать. Понадобится кое-что подготовить… Глава 3 Плацента шел по улице. Хотя в его отношении слово «шел» звучало неуместно. Плацента никогда не ходил просто так, как ходят нормальные люди – спокойно и уверенно, не размышляя о том, куда сделать следующий шаг. Нет, Плацента всегда либо крался, либо бежал. Подкрадывался к кому-нибудь или улепетывал от кого-нибудь. Он ненавидел свою жизнь, но другой жизни у него не было. Сейчас Плацента крался. Шнырял по городской площади, ощупывая взглядом каждого встречного, особенно пристально глядя на карманы и пояса. В костлявых длинных пальцах иногда сверкала монета – на вид обычная, но с бритвенной остроты краями. Был яркий полдень, солнце отражалось от окон и снежных шапок на крышах, площадь бурлила народом – но Плацента словно носил плащ-невидимку. Его никто не замечал. Никто не глядел в его сторону. А кто все-таки глядел – тут же брезгливо отворачивался. Побитый оспой, горбатый, очень маленького роста, с похожим на крысиную морду лицом, Плацента ни у кого не вызывал симпатии. Но его не интересовала симпатия всех этих незнакомцев. Плаценту интересовали только их кошельки. И даже не сами кошельки, а только их содержимое. Обычно он невзначай проводил рукой у кармана раззявы и хватал то, что оттуда вываливалось. Такой ловкий, что мог бы работать жонглером, Плацента не попадался еще ни разу. Сейчас раззяв на площади хватало. У превращенной в склад ратуши выступали бродячие артисты. Старый кукольник с помощниками – мальчишкой-подростком и девушкой… ох, какой девушкой!.. Зрители в основном таращились не на тростевую куклу в ее руках, а на обильные выпуклости под красно-желтым трико. Девица явно это понимала и бесстыдно пользовалась дарованными природой преимуществами. – Растолкуйте мне, святой отец, что такое «благодать»? – тоненьким голоском пищала она и тут же бурчала глубоким, почти совсем мужским голосом: – Все очень просто, дочь моя. Вот возьмем, скажем, этот огурец и поместим его вот сюда… Зрители зашлись в восторженном визге. Плешивая кукла, за которую говорила актерка, удивительно ловко ухватила огурец деревянными ручонками и принялась заталкивать в ложбинку, что магнитом притягивала все мужские взгляды. – Ох, святой отец, к чему же вы такому ведете? – захлопала глазками актерка. – Я глупая деревенская девушка и ваших намеков не понимаю! К представлению присоединились куклы старика и мальчишки, но на это Плацента уже не смотрел. Он заметил туго набитый кошель, свисающий с пояса толстого лавочника. Пузан похотливо пялился на актерку и больше не видел ничего. Плаценте только это и требовалось. Он даже решил потом кинуть кукольникам монету-другую – очень уж знатно те отвлекали раззяв. Зрители хохотали все громче, одобрительно покрикивали после особо острых фразочек. Кукла-охотник в руках мальчишки вооружилась дубинкой и принялась колотить куклу-жреца, а вокруг суетилась кукла-купчиха в руках старика. Над жрецом смеялись с особенным удовольствием. Кто в Пайнке не знает эту плешь и орлиный нос? К сожалению, узнаваема кукла оказалась даже чересчур хорошо. Представление так и не закончилось – явились стражники и арестовали актеров. Провожая их взглядом, Плацента насмешливо хихикнул. Эти ребята – круглые дураки, если считали, что им сойдут с рук насмешки над епископом. Отец Суйм, прозванный Бешеным Святошей, такого не прощает. А в Эрдезии епископы – это все. Формально страной правит король… ха, король!.. Вслух об этом не болтают, но каждый знает, что король Фонтель в свои тридцать лет имеет разум трехлетнего ребенка. Говорят, этот кретин не умеет даже есть самостоятельно – специальные няньки кормят его с ложечки. Вся власть в руках иерофанта и епископов. Актеров потом отпустят, конечно. Но плетей всыплют от души. И кукол разломают. И деньги отберут, если что успели заработать. Надолго они запомнят славный город Пайнк. Плаценту их арест тоже огорчил. Продлись представление подольше, он бы немало кошельков еще распорол. А так успел прикарманить всего пару золотых, горсть серебра и безвкусную брошку с зеленым камушком. Брошку Плацента решил сразу толкнуть. Он предпочитал звонкую монету. Деньги – они все одинаковые, без отличительных черт. А украшения могут опознать. Плацента не хотел однажды из-за такого пустяка попасть в тюремные подвалы. Все знают, что Бешеный Святоша делает с ворами. С площади Плацента убрался, едва на ней появились стражники. Он всегда старался, чтобы его и стражу разделяла пара улиц. Это обычные горожане при виде его морщатся и отворачиваются, а вот стражники зырят с прищуром, внимательно. Дай малейший повод – сразу арестуют. Что делать – не любят в этом городе гоблинов. Хотя Плацента вовсе и не гоблин. Гоблином был только его папаша. Однако для людей разницы нет – что гоблин, что полугоблин. Быть полукровкой в чем-то даже еще хуже. Люди считают его гоблином. Гоблины считают его человеком. Те и другие его сторонятся. С кем ему водиться? С другими полугоблинами? Так их на свете-то почти нет. Только конченые шлюхи отдаются гоблинам. А чтобы человеческий мужчина позарился на гоблиншу… ха, да такого верно и вовсе не бывает. Про Бешеного Святошу, правда, ходят слухи, что он падок на гоблинш… но это уж наверняка вранье. Во всем городе кроме Плаценты живет только один полугоблин – и между нами говоря, другого такого выродка еще поискать. Всю жизнь Плацента обитал на дне. С самого рождения. Его мать была дешевой проституткой, опустившейся до гоблинов. Более того – от одного из них она понесла и родила скрюченного уродца-полукровку. Имени своего отца Плацента не знал. Мать тоже. Она и лица-то его не помнила – он был гоблином, а людям все гоблины кажутся одинаковыми. Единственное, что она запомнила – его деньги. Он заплатил щедро. В его жизни отвратительно все. У него самое низкое происхождение из возможных. У него паршивая внешность. Даже имя… когда Плацента появился на свет, его пьяная мамаша долго не могла понять, какой из этих уродливых комков – плацента, а какой – ребенок. Наконец разобравшись, она долго хихикала, а потом дала сыночку вот такое позорное прозвище. Конечно, сменить имя нетрудно. Но Плацента принципиально не хотел этого делать. Он глубоко презирал окружающий мир и не собирался под него подстраиваться. Мое имя кажется тебе смешным, сволочь? А мой нож тоже кажется тебе смешным? С городской площади Плацента крадучись переместился на рыночную. Поменьше размером и у самых ворот, народ она собирает более разношерстный. Здесь и гоблинов хватает, и эльфов, и дармагов. Пару раз Плацента даже орков видал. Поработать тут тоже можно всегда. Народ на рыночной площади шебутной, все чем-то заняты, все на что-то глазеют, все друг на друга кричат. Деньги то и дело переходят из рук в руки, каждый что-то ищет или что-то тащит. В восточном конце как раз жуткий шум – два парня торгуют у старика-дармага живую виверну. Зверюга орет, рвется, старик тычет ее острой палкой и одновременно жалится, что дорога, как родная дочь, да деньги нужны. Впрочем, к виверне Плацента соваться не стал. Там все взвинченные, напряженные. Лучше пройтись где потише, бакалейными рядами. Там в основном хозяйки, кумушки-хлопотуньи. Среди бабья раззяв полно, уж Плаценте ли не знать. Ну и слепой Здухча там же сидит, в самом конце. Вонючий гобло, век бы его не видать. Вроде как торгует всякой мелочью, безделушками грошовыми, но это так, для виду. На деле краденое скупает, урод зеленомордый. Платит дай-то боги десятую часть правильной цены.