— «Откройся миру и мир откроется тебе». — Глубоко, — протянула Барбара, — думаю, это значит, что завтра тебе нужно выбрать более открытый наряд, — усмехнулась она. Я покачала головой и окинула подругу скептическим взглядом. — Не думаю, что ты уловила точный смысл. — Ладно, держи еще одну, — протянула Барбара мне печенье. Я разломила его и прочла пожелание: — «Не потеряй свою настоящую любовь». — Это еще глубже, — сказала она. — Это бред, чтобы не потерять любовь, нужно сначала найти ее, — возмутилась я. Барбара загадочно улыбнулась. — А может это о Блейке? Представь, если он в тебя влюбился. — Нет, — резко отрезала я. — «Блейк» и «любовь» никогда не будут стоять в одном предложении. — Все когда-нибудь влюбляются, — самодовольно выдала она. — Влюбляются те, у кого есть сердце, у Блейка его нет. — Иисусе! Селеста Джоанна Морель, ты самый вредный человек, которого я когда-либо встречала, упрямая и несговорчивая! — Спасибо, — оскорбленно перебила ее я. — Я еще не закончила! Ты такая сложная, но Блейк все еще продолжает с тобой возиться, разве не любовь мотивирует его? — резонно спросила она. — Помнится, ты сама говорила, что он игрок, его мотивирует секс, а не любовь, азарт, а не чувства. Барбара устало вздохнула и откинула вьющиеся светлые локоны за спину. — Я говорила, но не думала, что он продержится так долго. Я тоже не думала. Но Блейк в очередной раз удивил меня. *** Утром, мы распрощались с Барбарой и отправились каждая на свою работу. Мой рабочий день пролетел быстро, в основном, потому что я все время была чем-то занята. На место Салли уже планировали взять другую девушку, хотелось верить, что она не будет пренебрегать правилами. Вечером, захватив четыре жаренных сырных сэндвича, два из которых были с курицей и два с овощами, приготовленные Пьером, я вернулась в свою квартиру. Вчера миссис Скотт удалось сильно удивить меня, до этого я терпеть не могла вредную старуху, но узнав совсем чуть-чуть о ее жизни, я поняла, что она была не просто вредной старухой, она была пожилой женщиной, которая, как и многие из нас могла испытывать негативные эмоции или вовсе быть несчастной. У Дороти была деменция, и эта болезнь сильно осложняла ее жизнь. Я подумала, что мне нужно сконцентрироваться не на том, сколько вреда она принесла мне, а на том, чем я могла вызвать к себе такое неприятельское отношение. Полагаю, что вражду между нами начала именно я. Поэтому сейчас исправлять эту ситуацию тоже полагается мне. От сырных сэндвичей Пьера никто не мог устоять, поэтому они должны были послужить чем-то вроде оливковой ветви, я хотела перемирия. Постучав два раза, я стала ждать, пока Дороти откроет мне дверь. На две минуты повисла тишина, неслышно было даже шороха, который бывает, когда человек подходит к двери и осторожно смотрит в глазок, ее собака тоже молчала. Может, Дороти нет дома, и она на вечерней прогулке? Подрастеряв весь примирительный настрой, я развернулась, чтобы дойти до своей двери, но услышала, позади щелчок замка. — Чего тебе? — послышался старушечий недовольный голос. Я обернулась и выдавила из себя приветливую улыбку. — Здравствуйте, я хотела поговорить. Миссис Скотт открыла свою входную дверь ровно на двадцать сантиметров, высунув аккуратно причесанную седую голову в проем. — Говори, — строго сказала она. — Я хотела… — Чем это пахнет? — спросила она, зашевелив носом. Я вспомнила, что держу в руках бумажный пакет с сэндвичами и подняла их выше. Но не успела я и рта раскрыть, как Дороти сказала: — Ты принесла мне ужин? Ее тон был таким недружелюбным, что я уже пожалела, что решила примириться с ней. Сориться с кем-то всегда проще, чем просить прощения. — Это сэндвичи, — объяснила я, — они для вас. Старуха недоверчиво взглянула мне в глаза. — Ты отравила их? — Нет! С чего бы мне делать это? — спросила я. Она, конечно, была не ангелом, но это же не повод травить ее как подвальную крысу. Это точно было плохой идеей, сейчас она позвонит консьержу и скажет, что соседская блудница решила ее отравить, мои сэндвичи заберут на экспертизу, а меня в полицию, где долго будут допрашивать о мотивах отравления старушки. Иисусе. Но Дороти поступила по-другому, она выхватила у меня из рук пакет и закрыла перед моим носом дверь, не сказав ни слова. Это было, странно. Я несколько раз моргнула, ожидая, что она снова откроет дверь, и может быть, что-то скажет. Но Дороти не показалась больше, и я решила вернуться домой. Во мне теплилась надежда, что Дороти увидев сэндвичи, пригласит войти меня в свой дом, где мы могли бы обе поужинать и поговорить о том, чтобы зарыть топор войны. Но все пошло не так, как я себе представляла. Что ж, я сделала первый шаг, теперь остается ждать ответа от нее. Вечером я решила принять душ, высушить и сразу завить волосы. Только я схватилась за плойку, на прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Это был Блейк. Тогда на пляже в Лонг-Бич, куда Блейк привез меня после парка аттракционов мы немного повздорили с ним. Хотя скорее это я отреагировала слишком остро на его вопросы обо мне и Конраде. Блейк решил исправить эту ситуацию, и на следующий день он снова пригласил меня в клуб, а еще через пару дней, мы побывали в баре с живой музыкой. Оба раза мы были не одни, а с его друзьями. — Привет, — раздался уставший голос Блейка в трубке. — Я закончил свою работу здесь и завтра вылетаю в Нью-Йорк. Компания, принадлежащая семье Джефферсон, занимала лидирующее место в строительстве в Европе и Северной Америке, их офисы располагались по всему миру. Поэтому Блейку приходилось работать в нескольких странах и городах одновременно. Прошлую неделю Блейк с его отцом провели в Сиэтле. А завтра, он возвращается в Нью-Йорк. Я не могла сдерживать эмоции по этому поводу и заулыбалась. За то время, что мы не виделись, я стала ловить себя на мысли, что скучаю по нему. Это так странно для меня, ведь я никогда и ни по кому не скучала. Мама, отец, бабушка, брат. Не было людей, по которым я тосковала, возможно, потому, что мне всегда нравилось быть одной. — Привет, это здорово, — отозвалась я. — У тебя все в порядке? — Да, а почему ты спрашиваешь? — Ты звонишь так поздно, — объяснила я. — Сейчас только девять вечера. Беззлобный смешок сорвался с моих губ. — В Сиэтле. Девять вечера в Сиэтле, а в Нью-Йорке двенадцать часов ночи. В трубке на секунду повисло молчание. — Я разбудил тебя? — спросил он. — Нет, и тебе повезло, первый кто встречает меня после пробуждения, удостаивается самой страшной кары.