– Нет, для того, чтоб переварить такие вещи, Марте нужно время. Они вошли в длинный проход с итальянскими продуктами: макаронами, консервированными помидорами и соусами, – и Хердис показала ему оливки. Он выбрал себе банку больших зеленых и положил в корзину, которую прихватил по дороге. – А еще мне нужна овсяная крупа, – сказал он. – Я не знаю, где у вас что стоит, я здесь в первый раз. – Я хотела вам рассказать, – начала Хердис, снова трогаясь с места, – я здесь в магазине встретила одного приятеля Вилли, мы разговорились. Оказывается, Вилли ему рассказал про этот эпизод, у цистерн, и он вспомнил, что сам как-то раз был там примерно в то же время и видел возле этих цистерн большой джип-внедорожник. – Внедорожник? – Да. Он это особенно подчеркнул. Не простой джип, а с более мощными колесами, и сам крупнее обычных джипов. Вилли ему сказал, что это, наверно, тот же джип, который видел он. – И это было примерно в те же дни? – Этот друг Вилли видел тот джип немного раньше. Он точно знает, потому что он участвовал в матче юниоров на футбольном поле «Валюра», а потом они с друзьями пошли к цистернам. Он помнил, что это был за матч, и где-то посмотрел, когда именно его играли. Это было в начале февраля. – Этот джип был таким запоминающимся? – Да. Тот приятель снова начал об этом думать, когда Сигюрвина нашли на леднике. На внедорожнике заехать на Лаунгйёкютль легко. Конрауд положил овсяную крупу в корзину. – Хорошо, наверно, я с этим человеком поговорю, – ответил он. – Я просто интересуюсь этим делом. Оно меня так и не отпускает, и я встречаюсь с людьми, собираю информацию, и говорю, что меня послали вы. Я хотел бы поставить вас в известность об этом. Не возражаете? Хердис взглянула на него. – Что я послала? – Я говорю, что ищу для вас ответ на вопрос, что же такое увидел Вилли. Такой вот предлог я использую. – А я вас просила найти того, кто сбил Вилли. Разве это не более удачный предлог? Конрауд сидел у себя на кухне поздним вечером, когда район окутала тишина, и жильцы отправились спать. Несмотря на поздний час, он открыл бутылку, которую подарил ему Хугоу, и понадеялся, что после бокала-другого ему удастся заснуть. А впрочем, какая разница! Все равно режим дня у него сбился. Над кухонным столом горела лампочка, а в остальном в доме царила темнота, а Конрауд курил сигариллу и снова и снова возвращался мыслями к разговору с Хьяльталином в тюрьме. – Это из-за него? – спросил тогда Хьяльталин и захотел дальше говорить об отце Конрауда. – Что? – переспросил Конрауд. – Что – из-за него? – Это из-за него ты пошел в полицию? – Ума не приложу, к чему ты клонишь – как, впрочем, и всегда. – Точно? – Да, точно, – ответил Конрауд. – Я сюда не для того пришел, чтоб разговаривать с тобой о моем отце. Тебя он не касается. Вот ничуть. И никогда не касался. – Значит, ты не пытаешься как-то улучшить впечатление от его поведения? Конрауд не стал отвечать ему. – Разве дело не в этом, Конрауд? Ты пытаешься быть лучше, чем он? Разве ты не из-за этого пошел в полицию? Разве не из-за этого ты сейчас – просто лёгга-неудачник?! – Да иди ты…! – Наверно, ты на него чем-то похож, ведь он – часть тебя. А в чем именно? Чем вы похожи? Ты унаследовал что-то от той мерзостности? Которая была у твоего папаши? Конрауд прихлебывал вино – и тут зазвонил телефон. Звонили из дома престарелых, в котором жил старик Стейнар. Его увезли в больницу с сердечным приступом, и он требовал, чтоб ему дали поговорить с Конраудом. 19 Стейнара нашли лежащим в коридоре дома престарелых и срочно доставили в Центральную больницу. Он почувствовал сильную боль в груди, собрался позвать на помощь, но упал. Его обнаружил сотрудник, сообщил о случившемся, и сейчас Стейнар был в реанимации. Он просил лишь об одном: о встрече с Конраудом, – но самому Конрауду сказали, что ему будет разрешено находиться у пациента лишь недолго. Было неясно, переживет ли старик эту ночь. Когда Стейнар открыл глаза, Конрауд уже некоторое время стоял над ним. Старик узнал его не сразу. Его лицо озарилось слабой полуулыбкой, а потом глаза снова закрылись. – Не хочу уносить это с собой в могилу, – еле слышно проговорил Стейнар. – Что? – Этого Хьяльталина, к счастью, так и не осудили, а сейчас он, болезный, и вовсе помер, так что… А тут еще этот труп на леднике нашли… Я об этом думал с тех самых пор, как увидел репортаж по телевизору. – О чем думал? О чем вы говорите? Стейнар открыл глаза и посмотрел на Конрауда. – С этим Лео раньше были шутки плохи. Когда ему в былые времена надо было кого-то за решетку законопатить… садист проклятый! Ему руки распустить было раз плюнуть. Однажды он меня так пнул – я потом несколько дней ходить почти не мог. В унитаз меня головой окунал. Хотя, наверно, вы про все это и так знаете. Наверное, вы и сами были не лучше. – Я не как Лео. – Мне наср… наплевать, – прошептал Стейнар. – Он мне больше ничего не сделает. Это он все там придумал. – Что? – Он угрожал мне упечь меня за это убийство. Говорил, что у меня, мол, алиби нет. А я так разнервничался, так испугался, потому что у меня было такое… Стейнар снова прикрыл глаза. Он обессилел, и Конрауд понял, что больше не сможет находиться с ним. – …прошлое, и он знал, что может устроить мне кучу проблем. Он был уверен, что этот Хьяльталин виновен, надо это только довести до ума. Он так прямо и сказал: «Довести до ума». – И что? – Я видел, как они скандалили. Хьяльталин и Сигюрвин. Это не вранье, Хьяльталин тогда, на стоянке, вел себя весьма резко, как будто хотел ему навалять. – И?.. – Но я толком не расслышал, что они говорили. Конрауд во все глаза уставился на старика. – Что вы хотите сказать? – Я не слышал, чтобы Хьяльталин крикнул, будто собирается убить Сигюрвина. – Что вы говорите! – Я не слышал, чтоб он крикнул: «Убью тебя, гад!» Не слышал, и все. Я вообще там толком не расслышал. Это Лео мне навязал. Будто Хьяльталин так сказал. То есть, может, он это и говорил, но, может быть, и что-нибудь другое. – Вы всерьез так считаете? – спросил Конрауд. – Сейчас?! – Я не хотел уносить это с собой в могилу. – Стейнар?.. – Это правда, – заверил Стейнар. – Истинная правда. – Думаете, этому поверят? Может, вы просто наговариваете? Мстите ему? Стейнар что-то ответил, но Конрауд не расслышал. Он склонился над стариком. – Сами решайте, чему верить, – прошептал Стейнар. – Я-то сам толком слов не разобрал. Это Лео на меня надавил. Он мне так угрожал! Хотел на меня это убийство повесить. И я не посмел иначе… Ведь Хьяльталин и это мог сказать. Я про это ничего не знаю. Он был очень грозный. И Сигюрвин тоже. Я не слышал, из-за чего они там поссорились. Но… это Лео. Это он все выдумал. Он внушил мне, что я могу загреметь за решетку и что такие слова запросто могли прозвучать. Что это было вероятно. – Да, Стейнар, я не могу… – Вот какая правда в этом деле! – А из-за чего же они поссорились? – Вот уж не знаю. Я только знаю, что Лео, сволочь эдакая, силком заставил меня считать вот так. – Это же… Стейнар?