– «Форд Бронко»? – спросил Конрауд, вспомнив джип Хьяльталина. – Скорее «Вранглер». Не знаю. На мой взгляд, я в машинах разбираюсь неплохо, особенно, конечно, в грузовиках, но тут я не заметил. – А этот джип там был один? Водитель кого-нибудь ждал? А какого он был цвета? – Когда мы пришли, он уже стоял у цистерн. Что было у него внутри, мы не увидели, неизвестно, был ли в нем кто-нибудь кроме водителя. И что он там делал, мы не знаем. – Какие-нибудь особые приметы этого джипа вам запомнились? – Ну, наверное, шины. Я его вообще из-за шин запомнил. Они мне показались просто огроменными. Тогда же нечасто можно было увидеть такие специально оборудованные внедорожники. Это сейчас у всех жирные машины, завышенные, с разными прибамбасами. Ингвар почесал голову. Если в том, что касается всех других вещей, его память так же надежна, как в том, что касается матчей «Валюра», значит, его словам можно верить. – А как вы думаете: это был тот же джип, что Вилли видел неделю спустя? Когда встретил того человека? – Он сам считал, что это вполне возможно, – ответил Ингвар, – но уверен не был. Он не помнил, чтоб у того джипа, который видел он, были огромные шины. Не факт, что это один и тот же автомобиль. Они еще немного пообсуждали джип и его шины, и выяснилось, что Ингвар помнит тот вечер на удивление хорошо. Не только из-за того, что тогда «Валюр» обыграл хапнарфьёрдовцев, или из-за того, что один игрок был именинником, а из-за того, что его отец недосчитался сигарет в своей пачке и выпорол Ингвара за кражу. Это был второй из тех двух раз, когда Ингвара отшлепали. – Я пришел домой, и от меня пахло сигаретами, – вспоминал Ингвар, – и старик быстро смекнул, в чем дело. Он понимал, что сам курит много, и мне настрого запретил. Мой папа – он очень пунктуальный. Два года в лиге мастеров. По футболу. Три гола забил. И все против акранесовцев. 34 Позже тем же днем у Конрауда была встреча со столяром и его женой, и ему рассказали новые подробности о кладе, который нашли супруги, когда наконец решили поменять кухонный гарнитур. Вся сумма, один миллион, была в нескольких пачках тысячекроновыми купюрами. Пачки лежали в целлофановом пакете, заткнутом между хлебопечкой и шкафом над нею: промежуток между ними был закрыт панелью под цвет дверей гарнитура. Пакет был с эмблемой супермаркета «Хагкёйп», сказала Фридни: она была явно рада, что наконец может облегчить совесть. Они стояли как приговоренные к смерти в своей кухне, красиво обставленной, с новой техникой и шкафами со стеклянными или деревянными дверцами. Судя по всему, на кухню здесь денег не пожалели. – Хуже всего, если это просочится в газеты, – сказал столяр: он все еще думал о репутации своей и супруги. – Вы точно знаете, что Сигюрвин жил здесь до вас? – Да, – смущенно ответила Фридни. – Хотя они могли остаться и от Йоуханна. Никто их не забирал. Вот мы и оставили себе. Ее прямота понравилась Конрауду, и он стал думать, как на их месте вообще поступали бы люди, если бы кому-то не хватало денег, и он вдруг нашел бы их в своей кухне – деньги, которые никто не спешит забрать. Фридни как будто прочитала его мысли. – Я думаю, почти все взяли бы их себе, – сказала она. – Наверное, почти все поступили бы как мы. Правда-правда. Я думаю, что так. Мы же не хуже других, честное слово. – Вы говорили с Йоуханном, который в свое время продал вам этот дом, купленный у семьи Сигюрвина? – Да, я его подслушала, – ответила Фридни. – Он не понял, о чем я говорю. Но мы не сразу все потратили. Мы эти деньги стали хранить, потому что не знали толком, что с ними делать. Для нас это был какой-то шок. Вдруг – раз! – и находим такой пакет. Кто вообще такие суммы на кухне прячет? – А потом мы хотели поговорить с вами, полицией, – прибавил Эйитль, – но как-то не получилось. – А потом не успели мы оглянуться, как уже купили акции банка, – сказала Фридни. – И случилось с ними то, что случилось, и ни кроны у нас не осталось. – Нам же придется это все обратно выплачивать? – спросил Эйитль. – А вы знали, чьи это деньги? – Разве не Сигюрвина? Нам ведь придется платить его наследникам? – Нет никакой уверенности, – ответил Конрауд, – что эти деньги вообще принадлежали Сигюрвину, хотя это и вероятнее всего. Может, он прятал их для кого-то другого. Как там было на самом деле, никто не знает. – Абсолютно то же самое другой ваш сотрудник сказал Эйитлю, – радостно выдохнула Фридни. Он заметил, что супруги воспрянули духом. Когда он только пришел к ним, они были понурыми. Они показали ему, где были спрятаны деньги. Сейчас там стояла внушительная итальянская паровая печка. Эйитль сказал, что они ею вообще не пользуются. Фридни возразила: мол, иногда все-таки пользуются. Особенно хорошо в ней удавалась копченая свинина на Рождество, получалась такая сочная! Конрауд смекнул, что тот «другой сотрудник» – эта Марта. Он рассказал супругам, что сам много лет расследовал дело Сигюрвина, а теперь он вышел на пенсию и занимается этим расследованием на досуге. Они это поняли. – Вы правильно поступили, что связались с полицией сейчас, когда тело Сигюрвина обнаружили. Чтобы признаться в вашем поступке, вам потребовалось мужество. – Нам показалось, что так будет правильно, – сказала Фридни. – У нас из-за этого на душе было скверно. И я вам скажу как есть: если бы мы нашли эти деньги сегодня, мы тотчас же заявили бы! Тотчас же. – Вы не думайте, мы не воры какие-нибудь, – заверил Эйитль. – Просто так получилось. Что нам было делать? – Значит, купюры были в целлофановом пакете? – Да, – подтвердила Фридни. – Обычном пакете из супермаркета. – Его вы, конечно, не сохранили? – Мы его в мусор выбросили, – ответила Фридни. – И никому не рассказали. – И зачем ему было держать дома столько деньжищ? – спросил ее муж. – Это несчастливые деньги, – сердито возразила Фридни. – И хорошо, что они в кризис сгорели. – А может, из-за них его и убили? – спросил Эйитль. – Могло такое быть? Конрауд пожал плечами. У него были на этот счет догадки, но им было не место в этой шикарной кухне с итальянской паровой печкой у людей, растративших чужие деньги. Он уже распрощался с супругами и сел в машину, как вдруг у него зазвонил телефон. Номер был незнакомый, и женский голос в трубке – тоже. – Это Конрауд? – поинтересовалась она. – Да. – Это Хельга. Я поговорила с подругой, но она не помнит того человека, о котором вы спрашивали. – Простите, кто это? – Хельга. – Хельга? – Вы ко мне в студию заходили по этому поводу. – Так вы из студии педикюра? – замялся Конрауд и наконец вспомнил свой визит к Хельге. – Точно, – сказала Хельга. – Я помешала? – Что вы, ничуть. – В общем, она помнит тот вечер в спорт-баре, когда мы отмечали день рождения, но никакого человека в баре не помнит. – Ну, значит, дальше разговора не будет. Я просто хотел спросить. Благодарю… – Но у меня другое. – Да? – Она ушла домой раньше нас. И она вспомнила кое-что, что услышала на выходе из бара. Там какой-то человек в шапке, как вы описывали, стоял на улице и разговаривал по мобильнику. И она до сих пор помнит одну его фразу: она ее сильно напугала. Особенно тон, которым он ее произнес. – А сам этот человек ей знаком? – Совсем нет. И она не помнит, чтоб видела его в баре. – И что же она услышала? – Она только успела расслышать два слова, и он их так прошипел в телефон, таким яростным тоном, что она аж вздрогнула. – И что это были за слова? – «Убить его». – Как-как? – «Убить его». Вот что она услышала! – «Убить его»? – Да. Он это прошипел в телефон, и ее это так напугало, что прямо врезалось в память!