– Ну, хорошо тебе повеселиться в своей ложе! – крикнул Конрауд. И в ту же секунду дверь захлопнулась. 44 Последнее, что они делали вместе – ездили на Сельтьяртнарнес наблюдать лунное затмение. Тот год был богат всплесками сейсмоактивности и необычными природными явлениями. Маленькое миленькое извержение на Фиммвёрдюхаульс было лишь предвестником другого, гораздо более масштабного извержения на Эйяфьятлайёкютле, парализовавшего авиасообщение во всей Европе. Оно сопровождалось обильными выпадениями пепла и наводнениями. Завершился год лунным затмением рано поутру под зимний солнцеворот. Эртна лежала дома, прикованная к постели, но потребовала свозить ее посмотреть затмение – и Конрауд, как всегда, поспешил исполнить ее желание. Она стала очень слаба, и Конрауд помог ей дойти до машины. Он заранее прогрел машину печкой, потому что холод в том декабре был пронизывающий. Ветер какое-то время дул с севера, мороз сковал плотным покровом улицы и площади. Промерзшая земля хрустела под ногами. Небо было ясным, и они четко видели полную луну, плывущую высоко в западной части небосвода, пока ехали вниз с Ауртунской горки. На луну начала наплывать красноватая тень Земли, и когда они въехали во мглу на мысу, ночное светило заволокло необычным красным мраком. Он не стал заглушать мотор джипа, потому что хотел оставить печку включенной, но фары погасил. На мысу они были не одни. Другие люди тоже уехали подальше от ярких городских фонарей, чтоб посмотреть затмение. Кое-кто установил у себя на машине небольшой телескоп и навел на луну. Другие, не боящиеся холода, стояли впереди на приливной полосе. Вокруг джипа завывал ветер. Чем дольше они сидели, привыкая к темноте, тем лучше раскрывалось перед ними звездное небо – море света из глуби времен. – Хочу на улицу, – попросила Эртна. – Эртна! – возразил Конрауд. – Мне нужно на улицу. – Эртна, там слишком холодно. Не надо было тебя сюда привозить. – Я ненадолго. Ну, пожалуйста. Совсем на чуть-чуть. Через стекло машины смотреть на затмение смысла нет. Он сначала колебался, но в конце концов уступил ей и вышел из джипа. На нем была теплая зимняя куртка, а на голове шапка. Эртна также была укутана в теплую куртку, на ней были шапка с наушниками, хороший шарф и теплые варежки. Конрауд открыл пассажирскую дверь, обнял Этну, вывел ее из джипа здоровой рукой и повел на приливную полосу. Там он усадил ее и попытался укрыть от северного ветра. Из темноты доносился шум прибоя. Эртна долго глядела на луну, превратившуюся в темно-красную розу на ночном небосклоне. Впервые с тех пор, как она рассказала Конрауду о своей болезни, он увидел, что она плачет. Он взял ее на руки и понес ее слабое изможденное тело назад в машину. Двигатель он не выключал, так что в джипе было тепло и уютно. Он осторожно усадил Эртну на переднее сидение. – Спасибо, Конрауд, спасибо за все, – еле слышно произнесла она. Они продолжили сидеть в машине, и ветер выл вокруг нее, и на мыс приезжали все новые желающие посмотреть, как курсируют по своим древним орбитам небесные светила. Тень утратила свой красный цвет, потемнела и поползла дальше по лику луны. Круглый силуэт Земли стал медленно-медленно опускаться, пока не превратился в крошечную дугообразную полоску и не скрылся с глаз, и луна вновь не стала целой. Когда на рассвете они собрались домой, Эртна сказала, что лунного затмения под солнцеворот не бывало с самого семнадцатого века и не предвидится в ближайшие сто лет. Она была тронута тем, что они провели вместе тот миг, когда время было разом и днем, и вечностью. Конрауд вывел машину со стоянки задом. Эртна крепко спала: подействовал морфий. Он не спеша поехал домой, а когда припарковал машину у их дома в Аурбайре и собрался помочь супруге выйти, она уже была мертва. Конрауд долго сидел в машине неподвижно и лишь потом осторожно расстегнул на ней ремень безопасности, на руках внес ее в дом, положил на кровать и сказал ей то, что забыл сказать в машине по дороге домой: как описывается луна в одном стихотворении: это пряжка ночи, подруга влюбленных. Тот день был самым коротким в году – и при этом самым длинным в жизни Конрауда. Длился он всего четыре часа двенадцать минут. И целую вечность. 45 Ее звали Паулина, работала она водителем такси и была задержана за езду в состоянии алкогольного опьянения на улице Фраккастиг в тот вечер, когда сбили Вилли. Через два года ее лишили прав за наезд на пешехода, которого она к тому же оставила лежать на дороге без помощи. Через некоторое время после наезда ее застали дома, и она созналась во всем. Количество алкоголя у нее в крови зашкаливало. Она отправилась лечиться от алкоголизма и с тех пор не прикасалась к спиртному. Так она рассказала Конрауду – и явно гордилась тем, что ей потребовался лишь этот единственный «пинок», а так она справилась со своей зависимостью более-менее самостоятельно. Она почти не ходила на собрания «Анонимных алкоголиков», от силы два раза, не общалась ни с каким куратором. Конечно, порой у нее возникало желание, ведь у всех так бывает, но снова запивать всерьез она не собиралась. Несмотря на свою словоохотливость, она так и не рассказала, отчего стала пить без меры, – да Конрауда это и не касалось, – наверняка против нее объединенными силами выступили время и привычка. Зато она описала, как обычно пили во времена ее детства: тогда были только крепкие напитки, и по всему городу валялись пьяные. – Разумеется, – задумчиво произнесла Паулина, – культура пития в нашей стране находилась на нуле. – Она и сейчас недалеко ушла, – согласился Конрауд. – Я всегда считала, что могу абсолютно все контролировать, что справлюсь с этим, но первое, чему учат, когда ты идешь лечиться – это что алкоголизм контролировать невозможно и что сам человек тут ни в чем не властен. А я такси водила! Понимаете! И иногда даже под градусом! Я просто считала, что мне это раз плюнуть. Ну и дура же я была! Паулина была четвертой, с кем беседовал Конрауд после того, как Марта по телефону сообщила ему сведения из расследования Лео. Она составила список тех, кого видели в окрестностях Теневого квартала в вечер гибели Вилли. Конрауд пообещал отнестись к этому расследованию как к убийству и сердечно поблагодарил ее. В последнее время он не разговаривал с Мартой о своих собственных разысканиях, понимал, что у нее и без него хлопот много, и не хотел беспокоить полицию из-за мелочей, возникавших у него на пути. Он пообещал своей давнишней коллеге сообщить, если наткнется на что-нибудь действительно стоящее внимания. Первый, с кем говорил Конрауд, в тот памятный вечер угнал машину сына и чуть было не угодил в аварию на Квервисгате. Во встречной машине сидели муж с женой, возвращающиеся с вечеринки, и им пришлось вырулить на тротуар, чтоб избежать столкновения. Несмотря на плохую видимость, они записали номера и сообщили о небрежном вождении. Водитель (его звали Оумар) при этом не остановился, а поехал дальше, и его нашли позже тем же вечером у автостанции. Но он не помнил, чтоб проезжал через Линдаргату. Он полюбопытствовал, почему Конрауд решил покопаться в том через столько лет, Конрауд начал объяснять, но водитель не слушал, стал раздражительным, сказал: «Что за бред вообще!» – и захлопнул дверь у него под носом. Конрауду показалось, что от него пахло спиртным. Собеседник номер два был не так разговорчив, как Паулина, отнесся к Конрауду с подозрением и все без конца выспрашивал о его целях. Конрауд ответил как есть: что он ищет водителя в связи с ДТП на улице Линдаргата семь лет назад по поручению сестры человека, который погиб в результате этого несчастного случая – если это и впрямь был несчастный случай, и что водителя, виновного в ДТП, до сих пор не нашли, а сам он работает с новыми показаниями по этому делу и хочет вновь побеседовать с теми, кто в свое время имел к нему отношение. – Значит, вы не из полиции? – спросил тогда тот человек. Его звали Тоумас, а жил он в переулке Ингоульвсстрайти. Соседи видели, как в ту ночь он сел в свой джип в самый поздний час, поехал в сторону Теневого квартала и, как показалось тому соседу, весьма суетился. Когда с Тоумасом разговаривал Лео, тот заявлял, что ездил в гости к женщине из восточной части города. Он назвал имя той женщины, и она подтвердила его показания. На его джипе никаких следов не было. – Нет, это… расследование личного характера, – ответил Конрауд, – я в полиции больше не работаю, если для вас это важно. – Тогда мне с вами и не нужно разговаривать. – Как хотите. – Тогда до свидания, – сказал Тоумас. – У вас был джип… – До свидания, – повторил Тоумас, прикрывая дверь. – Вам здесь есть что скрывать? – спросил Конрауд, удивляясь его реакции. Он стоял на лестничной клетке в обшарпанной многоэтажке и вел разговор сквозь полуприкрытую дверь. Не успел он закончить эту фразу, как собеседник захлопнул двери перед ним. Такой же прием Конрауд получил и у третьего, хотя тот и вел себя вежливее. Его звали Бернхард, жил он в таунхаусе, и его Конрауд также застал дома. Когда тот человек узнал, по какому вопросу к нему обращаются, что его хотят расспросить насчет наезда на Линдаргате несколько лет назад, он ответил, что в свое время уже дал на этот счет показания, про это ДТП ничего не знает, – и вежливо, но твердо сказал: «До свидания». Конрауд мог его понять. Он сам вел бы себя точно так же, если б к нему в дверь позвонил кто-то незнакомый и изъявил желание поговорить о таких серьезных вещах. Того человека видели едущим по улице Скулагата в восточном направлении: так показал добровольно вызвавшийся свидетель, который хотел поймать попутную машину, чтоб в метель выехать из столицы, но тот водитель, ехавший прямо, не стал останавливаться. Что было в салоне его машины, свидетель толком не разглядел и не мог сказать, был ли водитель там один – а вот номер частично запомнил: в нем было три семерки. Тогда тот водитель ответил, что ехал вместе с женой и что никаких неприятностей в дороге с ними не случилось. Разговор с Паулиной был совершенно иного рода. Она пригласила его к себе, отлично поняла, зачем он пришел, и на его вопросы отвечала бойко. По спорт-барам она не ходила, джипа у нее никогда не было, человека на Линдаргате она точно не сбивала, и никогда не состояла в спасательном или скаутском отряде. Зато ее любопытство не знало пределов, и она так и эдак выспрашивала Конрауда, что он разыскивает. Конрауд ловко избегал прямых ответов и дивился ее настойчивости, которой, впрочем, вскоре нашлось объяснение, одновременно простое и понятное. – Понимаете, я детективы читать обожаю, – призналась Паулина, – а ведь не каждый день удается пообщаться с настоящим полицейским из отдела расследований. – Ах, вот как, – равнодушно произнес Конрауд. – Так что… по-моему, это как раз интересно. Встретиться с вами, и… а то дело, Сигюрвина, когда-то не вы расследовали? Они сидели одни в кафетерии логистической компании, где трудилась Паулина. Она работала в конторе, за руль, по ее словам, больше не садилась. Она предложила ему кофе, который он охотно взял, и печенье с кремом, от которого он отказался. Времени у них было немного: ведь работа на предприятии кипела, и в коридоре Паулину ждал водитель грузовика, которому было пора выезжать в город Хёпн в Хортнафьёрде. – Так и есть, – ответил Конрауд. – Вы к нам из-за него пришли? – Нет, причина другая, – сказал Конрауд, сам не зная, правда ли это. – Загадочное дело, – заметила Паулина. – А тот, кого вы ищете, – он ездил по городу в то же время, что и я? – Это одна из наших версий. – Я эту аварию на Линдаргате плохо помню, – задумалась Паулина. – Наверное, в новостях про нее много писали, но я, конечно, в это время пила, причем сильнее, чем вообще когда-либо. – Вы в тот вечер видели в городе кого-нибудь, кто вам запомнился? Кого-нибудь, кто себя странно вел? Неаккуратно водил машину? – Ничего такого не помню. Я из того времени вообще помню мало что. Конрауд улыбнулся. – Ну, так получилось, – вздохнула Паулина и начала пересказывать ему детективный роман, который недавно прочитала, про какое-то загадочное убийство в сельской местности в Швеции. Судя по всему, она вовсе не заметила, что Конрауду ни капли не интересно. Конрауд оставил свет на кухне и в гостиной, а также в комнате, когда лег в кровать, погруженный в тяжелые раздумья. Весь вечер он беспокоился. Он чувствовал, что что-то упустил. Но так и не мог понять что. Он перебирал в уме свои разговоры со всеми этими людьми, которые так по-разному его встретили. Его мысли задержались на третьем человеке – том самом, который прогнал его. В его имени было что-то знакомое, но он не мог вспомнить, что именно. Его звали Бернхард. Бернхард. Он помнил, что где-то уже слышал или читал это имя. Где-то оно ему недавно попадалось, но в какой связи – Конрауд не мог понять. В конце концов он бросил ломать голову над этим и, как часто бывало перед сном, преисполнился глубокой тоской по Эртне. Он вспомнил светлый летний вечер с нею много лет тому назад и почти ощутил ее присутствие перед тем, как провалиться в тяжелую дремоту. – Кто это? – услышал он шепот у себя над ухом. – Кто этот человек? – Не помню, – ответил он. – Хоть убей, не помню. Она лежала в кровати рядом с ним в светлом летнем платье, которое купила сразу после того, как они познакомились, и он ощутил исходящий от нее далекий аромат. Запах солнца, цветов и мягкого песка на пляже в Нёйтхоульсвике. Он повернул голову и стал смотреть, как она лежит рядом с ним – молодая и красивая, как всегда в его снах. – Его имя мне где-то встречалось, – сказал он. – Я уверен. Просто не помню… Я же ничего не записываю. Он увидел, что она улыбнулась, потянулся к ней, желая погладить ее губы, прижать ее к себе. Страстно желая еще хоть разочек прикоснуться к ней.