* * * Когда мы вернулись к себе, я первым делом схватился за пузатую бутылку скотча, налил полный стакан и собрался высосать его залпом, но на пару мгновений замер с открытым ртом, а затем покачал головой и поставил обратно. — Дай сюда, — Эрвин с раздражением выхватил виски и осушил его в два глотка. — Ты сдурел?! Я попробовал ногой воду — надо же, не остыла, — и медленно окунулся, расслабляя каждую мышцу, утомлённую безумием последних дней. — Что такое? — Что такое? Что такое?! — кричал шёпотом напарник. — Это же якудза! Якудза, твою мать! И теперь мы на них работаем!.. Я приоткрыл один глаз: — Мы и на картель работали с твоей подачи. — Да, но… — скаут стушевался и всплеснул руками. — Это другое! Это не… — Заткнись и не мешай мне отдыхать. Да, это один из кланов якудза. Но с Мусаями можно иметь дело. Если ты будешь слушать меня и не будешь пытаться наебать его, мы получим свои пушки и расстанемся лучшими друзьями. — Кстати об этом! В смысле «потяжелее»? Ты собираешься устроить гражданскую войну? — В своё время ты всё узнаешь, — терпеливо ответил я. Меня начало клонить в сон и хотелось просто посидеть в тишине и покое, не слушая вопли чокнутого напарника. — Нет! — продолжал бесноваться Эрвин. Судя по звону стекла, он налил себе ещё. — Я хочу знать всё сейчас. — Но не узнаешь, — я развёл руками. — Смирись. Чем меньше тебе известно, тем больше я уверен, что какая-нибудь твоя замечательная идея нам всё не испортит. Так что залезай в воду и, пожалуйста, не еби мне мозги хотя бы полчаса. * * * На следующий день мы с Эрвином чистые, выбритые, благоухающие и свежие после ночи, проведённой в отеле при бане («Нет, голограмма ты тупая, нам нужен номер с двумя кроватями!») вылезали из такси в соседнем от апартаментов, которые предстояло зачистить, квартале. Автопилот наотрез отказался ехать дальше, поэтому мы с напарником вздохнули и пошли пешком. Всего один день отдыха — и я чувствовал себя лучше некуда. После пары инъекций раны быстро заросли нежной розовой кожей, в кармане ощущалась приятная тяжесть пистолета, байкерская «черепаха» придавала уверенности, а встречные люди старались либо обходить нас, либо не замечать вовсе, однако с каждым шагом я мрачнел всё сильней. Во-первых, вызывал опасения Эрвин. Я сильно сомневался, что Мусаями одобрил бы кровавую баню, а мой горе-напарник, спущенный с поводка на чернокожих, мог натворить столько дел, что из дома потом замучились бы изгонять призраков. А во-вторых, появилось мерзкое ощущение, что я не желаю делать то, что от меня требовалось. То ли глупая смерть Руди и остальных, лежавшая камнем на совести, сделала меня мягче, то ли вся эта дурацкая ситуация в целом, но я впервые в жизни не был готов пойти и набить морду кому сказали. В груди всё туже затягивался узел сомнений и тревоги. Хотелось остановиться, сесть на тротуар и схватиться за голову, но сделать этого я, конечно, не мог, поэтому шагал, стиснув зубы, и мысленно пожирал себя. Это было глупо. Я не питал иллюзий насчёт того, кто обитает в этом доме и как новые жители его получили. Вероятно, во время одной из волн переселения человек пятьсот вломились на территорию апартаментов и поселились везде, где могли кинуть свои пожитки: во дворе, на крыше, в подъездах, на парковке и в других местах общего пользования. Жители не оценили новых соседей и постепенно разбежались, не в силах сопротивляться напору дикарей. По-любому там было полно и наркотиков, и оружия: отсутствие признаков крупной банды в Корпе никогда не говорило о том, что в здании живут законопослушные и миролюбивые хиппи. Но я, вот же старый идиот, никак не мог перестать думать о других жителях этого дома. Да-да, именно о тех, кого обычно принято жалеть, спасать и эвакуировать первыми с тонущего корабля: женщинах, детях и стариках. Хотя со стариками я, наверное, погорячился, потому что в таких местах редко доживают до тридцати пяти. И да, я понимал, что, скорее всего, в доме все повязаны и за каждым, даже самым маленьким жителем этого притона тянется шлейф из преступлений и насилия. Но всё равно чувствовал себя так, будто мне предстояло совершить что-то глубоко неправильное. Обитателям и так приходилось несладко: каждый их день был борьбой за выживание, точно так же, как и в саванне, откуда они однажды сбежали. А мне предстояло лишить их крыши над головой и всех пожитков. Да, возможно, все они были ужасными людьми и заслуживали своей участи. Да, возможно, эта работа была воздаянием по заслугам. Но возможно, не стоило обобщать. И пусть вырваться из этого порочного круга могли лишь самые умные, трудолюбивые и везучие — эти единицы стоили того, чтобы не отбирать у них шанс на нормальную жизнь. Да-да, глупо, чудовищно глупо, и мой внутренний Эрвин сам не понимал, почему я вдруг пожалел неизвестных людей, которых, вероятно, и не существовало вовсе, а я не мог ничего толком объяснить и лишь пытался удавить назойливую совесть, но она всё равно тявкала в недосягаемости, где-то глубоко под диваном моего сознания. В условленном месте, рядом с заброшенной закусочной нас уже ждала троица крепких чёрных ребят, которые, по словам Мусаями, выполняли для него похожую работу и согласились помочь за символическую сумму. Поразмыслив, я понял, что лишние руки нам точно не повредят, даже если и придётся поступиться небольшой частью дохода. С первого взгляда помощники производили хорошее впечатление. Крепкие, лысые, одетые в такие же моточерепахи, как у нас, только раскрашенные из баллончиков в яркие цвета. В руках мотошлемы и обрезки стальных труб, по виду которых сразу становилось ясно, что это привычный и любимый рабочий инструмент — у всех самодельные рукоятки из велосипедных накладок на руль, какие-то пластмассовые висюльки-обереги, цветные ниточки, наклейки. — Привет! — на мгновение сверкнули осторожные белозубые улыбки. — Привет, парни, — поздоровался я. Эрвин молча помахал рукой. — Давно ждёте? — Мнут пять, вс ок! — ответил самый высокий негр, у которого на грудной пластине «черепахи» была намалёвана звезда шерифа. — Чё, пшли? Я покачал головой: — Погоди. Как это вообще происходит? — Спрва мыэ пдходим к зданию, — охотно пояснил громила. Он говорил с жутким акцентом, то проглатывая звуки, то добавляя лишние, — грим, что вот вам полчса, чтоб сами съебались. Кда время кнчается, входим и вкидываем нахй остльных. — Так просто? — поднял я бровь. — Ага. Эрвин подал голос: — И правда, зачем усложнять? Идём?.. Я повернулся и схватил напарника за локоть: — По возможности без убийств. Понял? Помни, что я тебе говорил. — Да помню-помню… — скаут зашипел и вывернулся. — Больно же! * * * Вживую дом оказался больше, чем я думал, когда рассматривал его с дронов. Настоящие хоромы: широкие окна, высокие потолки, просторные комнаты. Чёрт побери, сюда даже солнце попадает. Следующий уровень, стоявший на циклопических серых сваях, шумел метрах в тридцати над крышей — вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя уединённо по меркам мегаполиса. «Тут будет очень уютно, — подумал я. — Конечно же, когда всё отремонтируют, почистят и вывезут мусор». В руках одного из наших бойцов появился громкоговоритель. — Эй! Раз-раз! Раз! Эй! Дом! Внмание! Алло! — матюгальник засвистел на высокой ноте. Шериф достал из кармана засаленную бумажку, развернул, прочёл первые слова, и нашего помощника будто подменили: неизвестно откуда появились отменная дикция и произношение, как у выпускника элитного колледжа: — Внимание жителям дома! Это здание было занято вами незаконно! Согласно параграфу восемнадцать кодекса об имуществе района Накамура Индастриз оно объявляется собственностью префектуры! Вам даётся тридцать минут на то, чтобы вы собрали вещи и покинули захваченное здание. В противном случае мы применим силу!.. Повторяю!.. В самом конце Шериф шумно выдохнул и выкрикнул что-то на местном наречии. Эрвин саркастически усмехнулся: — Да, это их выгонит быстрее, чем параграфы и прочее говно. — Что он сказал? — полюбопытствовал я. — Что мы пришли от Мусаями, и если они сейчас же не свалят из дома, то мы им ноги повыдёргиваем. — Крто, да? — засияла улыбка Шерифа. Эрвин кивнул: — Хороший мальчик. Из окон высунулись десятки чёрных лиц — напуганных, обиженных и злых. Как я и думал, не только и не столько мужчины, сколько женщины, подростки и совсем мелкие детишки. — Повтори, — попросил Эрвин Шерифа, когда прошло десять минут. Я почему-то думал, что подобные обращения не возымеют эффекта, но оказался неправ: из дома потянулась цепочка беженцев. Они выходили из тьмы подъездов и вылезали из стоявших во дворе халуп, крепко сжимая в руках яркие пластиковые пакеты, забитые каким-то барахлом. Вереница людей с опаской и ненавистью косилась на нас, стараясь обходить по вытянутой дуге. Неестественно серьёзные дети тащили на себе какой-то скарб и катили тележки из супермаркетов, женщины вполголоса подгоняли их и шли, опустив головы, чтобы случайно не взглянуть на нас — и меня здорово тряхнуло от того, насколько это напомнило виденное мной войны. Значит, вот так теперь. Значит, теперь я — тот самый плохой парень, из-за которого люди вынуждены спасаться бегством. Прекрасно, просто прекрасно. Впрочем, всё прошло лучше, чем я предполагал. Толпа вышла на улицу и заняла проезжую часть, ничуть не смущаясь того, что им сигналили десятки разъярённых водителей. Люди расстелили тряпьё на заплёванном асфальте, расселись и с интересом уставились на нас. Их любопытство стало понятно буквально через минуту, когда из окон в нас полетели бутылки и осколки бетона. Они, разумеется, не долетали, однако защитники дома всё равно старались, кричали что-то и били себя в грудь, но, к счастью, не стреляли. — Думаю, можно начинать, — Эрвин двинулся вперёд, но Шериф остановил его: — Нет! Полчаса! Эт вжно! Закон! Скаут остановился и пожал плечами: — Ну ладно, закон так закон.