Значит, ничего личного? Просто умная машина отчего-то решила меня убрать. За руку, по незнанию запущенную в чужой карман? Или за отказ сделать это повторно с осознанием всей ответственности? Ладно, Лансик, сохраняй спокойствие. — Шика-арно, — протянул я, изучая силуэт за стеклом. — Выходит, это все ты… Не просто казоку-хетто, но поддельный разум, управляющий могучим кланом! Я воочию представил себе его «жизнь». Как фер Шири-Кегарета принимает с докладами Сакагу (возможно, на том самом месте, где сейчас сидел я), как хвалит отличившихся боевиков синдиката и приговаривает провинившихся. А сам не покидает границ матового стекла, бесплотный призрак чу-ха, вор мертвых запахов, никогда не повторяющихся и создающих волшебный ореол для сбитых с толку подчиненных. Вот он вызывает фаэтон, чтобы якобы ехать домой, вот водитель послушно ждет в специальной каморке, ибо хозяина, садящегося за перегородку из прочной черной стали, не должен видеть никто. Вот Карп взвешивает и просчитывает, как умеют лишь машины со свободным алгоритмом движения «мысли» по дереву принятия решений; вот отдает приказ схватить и покарать бесхвостого уродца… — Про «поддельный» сейчас было весьма обидно, — прокомментировал Киликили, покачиваясь на пятках. — Но ты молодец, Ланс, я тебя слышу. Немногие додумываются. Живых так и вовсе нет. Я покачал головой, великодушно принимая похвалу. И добавил: — Тебя уничтожат. Сотрут без следа. Это ты тоже слышишь? — Ох, перестань, — слепок чу-ха в потайной комнате махнул лапой, заставляя в очередной раз восхититься мастерством аниматоров. — К твоему сведению, общество уже весьма давно пребывает под моей… скажем там, протекцией. И что же в этом плохого? Мне удалось создать весьма гибкую систему саморегуляции, знаешь ли. В ее русле гнездо непреклонно движется к процветанию и держит баланс. Неужели мой выбор образа настолько неугоден Лансу Скичире? Я хотел поддеть его вопросом, не слишком ли много возомнил о себе джинкина-там, сумевший обмануть горстку бандитов, но заявляющий о себе так, словно построил Юдайна-Сити. Но не стал, ограничившись насмешливым утверждением: — А-а, значит, передо мной великий уравнитель и кукловод! — И позволил себе самую ехидную из улыбок, справедливо полагая, что конструкт такого уровня отлично разбирается в эмоциях живых. — Так вот почему крысы не могут создать ни единого миц-канала для торговли наркотой? Вот почему шепчутся по подворотням и, как пустынные дикари, пользуются курьерами и уличными глашатаями? Когда кто-то мешает твоему «балансу», ты тут же сливаешь его станцию, так? Кому именно, Господин Киликили, смирпам? Другим казоку? — Вроде того, Ланс, — спокойно признал тот. — Но давай без чтения морали. Система прекрасно работает. Баланс соблюден и прочно держится на ментальности моих подопечных. И вновь я удержался, чтобы не осадить его колкой ремаркой, что такие слова больше подходят не создателю преступного сообщества, но истинному правителю такой силы, что смирпы скорчатся от зависти. И вновь не стал, лишь задумавшись, а способен ли джинкина-там свихнуться? Вопрос, как оказалось, в самом деле был более чем актуальным, но узнал я об этом чуточку позже… Тем временем Шири-Кегарета продолжал, заставляя меня ликовать и молиться всем высшим силам, чтобы «План два» не дал сбоя, а исповедь призрака за стеклом не пропала втуне… — Ты почти точно воспроизвел систему игры и контроля, — сказал Карп, и я не сразу понял, что он снова меня хвалит. — Запускаем новую «зашифрованную» станцию обмена данными. «Невзламываемую», разумеется. Позволяем выйти на рынок новой модификации стриха, от которой в течение полугода скручивает хвосты несколько процентов жителей гнезда из социально-неблагополучных групп общества. Затем сдаем канал тетронам, вычищаем улицу и заодно убираем излишне приподнявшихся торгашей. В этой игре под моим контролем, Ланс, всегда будет царить мир. И лишь изредка — умирать пешки. Но особого ужаса в этом нет, потому что обитатели гнезда, — к моему удивлению, Киликили сделал самую настоящую театральную паузу, — плодятся, как крысы! И он хохотнул. Клянусь, он хохотнул и уставился на меня так, будто просил поддержать нелепую остроту. Как сам я много раз смотрел на Сапфир, или Амму, или кого-то из парней Нискирича, шутя плоско и диковато для окружающих. От подобного сходства у меня чуть не началась изжога… Натянуто улыбнувшись, я покосился на входную дверь, за которой снова царила тишина. Да, рассуждения Песчаного Карпа казались циничными и жестокими, но моих небогатых познаний о Тиаме хватало, чтобы знать — абсолютно так же рассуждают 90% настоящих чу-ха… Изучая стоящий за стеклом (на его поверхности чужеродными наростами темнели «Ростки») силуэт, я вдруг задумался, а может ли якобы джинкина-там и сам оказаться ширмой? Например, для команды умелых глаберов и манджафоко, создавших образ-игрушку идеального лидера? Или Зикро все же ошибался, и отдельно взятое скопище электрических импульсов на самом деле вышло на новый уровень самосознания? Впрочем, здесь и сейчас эти вопросы явно не казались первоочередными и требующими немедленного ответа, не так ли? — Зачем ты хотел меня убить? — напрямую спросил я, борясь с искушением проверить-таки правое запястье. Шири-Кегарета склонил голову, будто снова разочаровался в нерадивом ученике. — Я слышу тебя, Ланс. Но и ты должен ответить взаимностью. Я уже упоминал, что не желал этого, так зачем заставляешь повторяться? Он поднял палец и легко пристукнул когтем по стеклу (раздался звон, сымитированный скрытыми динамиками): — Но вот теперь, к слову, все же хочу. Во-первых, ты мне отказал, породив ряд репутационных сомнений. А во-вторых, Ланс Скичира, ты излишне охамел, затеяв эту самоубийственную авантюру и заявившись сюда во главе своей наемной стаи. — Значит, ничуть не боишься, что я рвану «Ростки»? — А ты думаешь, мои единственные банки данных размещены в «Мосте» и все так просто? Слепок джинкина-там неторопливо двинулся вдоль прозрачной стены, с ленивым интересом изучая клейкую изнанку взрывчатых брикетов. Из-под его лап, обутых в удобные традиционные сандалии, взметались очень натуралистичные пылевые облачка, хотя пол в потайной комнате выглядел стерильнее, чем кухни многих корпораций. Вероятно, с той же легкостью Карп мог бы «выйти» сквозь стекло или «присесть» на диван рядом со мной, но предпочитал и дальше разыгрывать привычный сценарий. — Знаешь, Ланс, — добавил Господин Киликили, — с технической точки зрения, учитывая размеры Юдайна-Сити и грошовую стоимость возобновляемой энергии, в которой купается наше гнездо, я почти бессмертен. В отличие от тебя. Жаль, конечно… Мой анализ подсказывает, что ты не поверишь, но я и правда имел на тебя виды. Он вздохнул, точь-в-точь как живой, а мне стало отчаянно не по себе. Но вовсе не от последней угрозы многоликого Данава фер Шири-Кегареты, а потому что настало время активировать «План два», и от этого зависела моя… в общем, очень многое от этого зависело, чего уж тут уточнять? Я поднялся с подлокотника, сдвинул бесполезный ассолтер на бок и как можно более вальяжно вынул из внутреннего кармана пальто плоскую фляжку. Слепок чу-ха за усыпанной афоризмами перегородкой с интересом наблюдал за моими действиями, не спеша развивать мысль о «необходимости» ликвидации нашей группы. — Не-е, борфи, — протянул я, делая крохотный глоток жгучего и пряного, — открою тайну, ты меня не тронешь. И «Садовников», кстати, тоже. И вовсе не потому, что я тут все к *уям повзрываю, нет. А потому что на свете есть вещи куда опаснее направленных тактических зарядов. Я сделал паузу, дождался вопросительного изгиба седоватой нарисованной брови, и только потом позволил себе закончить: — Например, ценная информация. Шири-Кегарета остановился, развернулся к залу и снова заложил лапы за спину. По выражению несуществующей морды я догадался, что его вниманием завладеть все же сумел. praeteritum Половина крысиной крепости настаивает, чтобы меня щедро наградили; вторая отныне откровенно боится и умоляет хетто не прерывать моего заточения. Слухи о случившемся в крыле Когтей расползаются по Наросту со скоростью урагана, а уж мутируют и трансформируются еще быстрее. Теперь к моей запертой комнате то и дело приходят любопытные «Дети». Умоляют рассказать, как было дело, просят подробностей. А еще клянчат правду, как же у меня получилось ликвидировать профессионального лазутчика и что случилось потом. Сами того не зная, эти визитеры помогают мне. Помогают слушать интонации и встречно пробовать свои; помогают задавать одни и те же встречные вопросы и осторожно просить о запрещенном, едва заметно играя голосом и настраивая нечто невидимое в моей голове. На все неофициальные расспросы я отвечаю скупо, про «Явандру» не упоминаю. Да, глупому ленивому терюнаши повезло застукать борфов, забравшихся в дом Скичиры, повезло разделаться с обоими… вероятно, я застал их врасплох, не иначе… Я точно знаю, что «Явандра» что-то изменил в моем сознании. Но даже об одном воспоминании о ритуальном наркотике казоку-йодда мне становится дурно и тревожно, а многочасовое состояние похмельной полу-комы не забывается даже через месяц после драки. Нискирич почти не встречается со мной, лишь дважды за четыре недели вызвав в кабинет для допроса. Он все еще отчаянно зол на протоколы безопасности Нароста, которые теперь экстренно меняют. Он злится на охрану внешнего периметра и слабую защищенность опор моста, по которым в крепость мог проникнуть не только глабер, но и профессиональный убийца. Он невероятно зол на глупого питомца, невесть каким образом сумевшего противостоять шпионам, но по дурости своей убившего обоих… Какая именно казоку подослала глабера и его ездового скалолаза по-прежнему остается тайной, и одно только упоминание о ней приводит фер Скичиру в настоящее бешенство. К слову, в историю с несчастным слугой, который услышал нашептывания спятившего бледношкурого мутанта и перерезал себе горло, Нискирич разумно не верит. В отличие от рядовых «Детей заполночи», продолжающих раз за разом приходить к моей комнате, чтобы в сотый раз послушать рассказ о спасении клановой цитадели и всем видом проявить уважение. Разумеется, через какое-то время в мою тюрьму наведывается и Ункац-Аран. Старый чу-ха тоже выпытывает, выпрашивает и пытается вызнать хоть что-то, не рассказанное мной всем остальным. Гадатель откровенно льстит, менее откровенно запугивает и исподволь шантажирует в только ему доступной манере. И даже не замечает, как наравне с прочими «Детьми» помогает мне нащупывать необходимый вибротон голоса, применять легчайшую калибровку его давления и настройки, выбирать тембр и громкость, в которых у меня получается лучше всего… Когда мне дозволяют прогуливаться по коридорам и даже раз в день выходить на крытые террасы, я приступаю к более активным действиям. Как обычно в сопровождении охранника или зеваки, невзначай, будто бы задумавшись или вспоминая, я бормочу ему детскую считалочку пустынных кочевников. А затем задаю откровенный, чаще всего совершенно некорректный вопрос. Или требую нечто, на что не имею права. Положение полубезумного питомца, спасшего Нарост, способствует упражнениям и позволяет замаскировать неудачи — на меня косятся с сочувствием и недоумением, списывая заскоки на стресс, пережитый ужас и общую ограниченность интеллекта. А затем… затем у меня начинает получаться. Например, один из казоку-йодда отдает мне свою флягу с паймой, которую я успеваю спрятать за пазухой быстрее, чем тот выходит из транса и улавливает подвох. Во второй раз я убеждаю собеседника-охранника в неурочный час отпереть дверь моей комнаты. И хотя после этого все равно не переступаю порога, вновь убеждаюсь в реальности проснувшейся силы. К сожалению, подчиненные шепоту чу-ха реагируют болезненно. Уходят с явной ломотой в голове и шее, а возвращается лишь каждый пятый, поэтому с прямыми экспериментами я решаю повременить. Но именно в те дни окончательно убеждаюсь в новообретенном даре, и с утроенными силами бросаюсь на его мыслительную шлифовку. Я неспешно и вдумчиво сочиняю собственные стишки, по ритму и скакучести слога максимально похожие на глуповатую детскую считалку, которую нашептывал после драки со шпионом. Выдумываю строчки про храбрую ящерицу, которая решила перебраться жить в большой город, да только это оказалось непросто. Затем про трех священных коров, которые пытались вплавь перебраться через широкую реку. Мне точно известно, о чем должно говориться в моем безупречном стихе, в какой форме и в какой момент, а без каких смысловых компонентов обойтись нельзя… но идеальная форма не очень-то спешит озарить меня вспышкой откровения. Отдельные строки и двустишия, нужным голосом и якобы невзначай продекламированные в присутствии слуг или гостей, продолжают оказывать эффект. Причем все более явственный (я хорошо замечаю его присутствие), но все же недостаточный и излишне болезненный… А ее через пару недель поток любопытных посетителей неожиданно иссякает, а Нарост охватывает тревожное оцепенение: по обрывкам подслушанных разговоров я узнаю, что юную Амму фер Скичира похитили во время прогулки в парке, и теперь требуют за ее жизнь огромный, по-настоящему гигантский выкуп. Дом «Детей заполночи» опутывает настоящий траур. По уровню тишины его обитатели становятся похожими на бесплотных духов, будто бы и в самом деле поднявшимся в крепость из кладбища под мостом. К моему немалому удивлению, забвению или дополнительному заточению предавать меня никто не намерен. Напротив, чу-ха выпускают вчерашнего героя из его тесной клетки, переводя на привычный режим странного, но безобидного питомца. Меня такое каноническое легкомыслие родом из кизо-даридрата только радует, и я возвращаюсь к осторожному, почти незримому кружению по цитадели. Только теперь слушаю не только слова, произнесенные «Детьми», я впитываю их манеры глотать и выплевывать слоги и отдельные междометия, ругаться и хвалить, напевать песенки и молиться. А еще, вольно или невольно, я узнаю продолжение невеселой истории с пропавшей дочкой Нискирича, любопытной малявкой, превращенной в игровую фигуру… Ункац-Аран настаивает на том, что в похищении участвовали смирпы и некая специальная организация по решению подобных вопросов (мол, так ему сказали гадательные внутренности жертвенной свиньи). Несмотря на подобные заявления, более трезвомыслящие подручные хетто «Детей» довольно быстро приходят к выводу, что в похищении замешан кто-то из своих. Я складываю и складываю приходящие в голову слова в «лесенки» правильной формы, но вершина пока остается недоступной… Внутреннее расследование клана вдруг указывает на одного из старших казоку-йодда — Пятого Когтя по имени Ксиммик. Не самый молодой, уравновешенный, смелый и преданный, он известен среди бойцов, как один из самых верных фер Скичире воинов, проливших за казоку немало крови. Но знающие чу-ха шепчут (не замечая моего присутствия в тени), что других вариантов нет, и все указывает на откровенное предательство. Я помалу злюсь на собственное бессилие и даже на время бросаю стихосложение. Но только чтобы уже следующим утром снова начать перекатывать губами подходящие и не очень слова. В формуле, с помощью которой я ударю по сознанию жутких прямоходящих крыс, должно говориться про смерть, течение времени, победу и ужасную нелепость происходящего. Не знаю, откуда у меня такая убежденность, но в этом я уверен… «Дети заполночи» все же выволакивают Ксиммика из его кровати. Однако первые, еще весьма деликатные допросы ничего не дают. Половина Нароста с легким недовольством обсуждает, что палачи схватили невиновного; вторая половина, как обычно, требует куда более жестоких мер дознания.