Алюминиевая плита послушно улеглась на свободный участок пола, а мне пришлось взяться за разметку. Для того чтобы мой персонаж мог спокойно переносить металл на базу, размеры одного куска должны были составлять примерно пятьдесят на пятьдесят сантиметров. Значит, из одного листа получится около двадцати аккуратных квадратиков… и таких листов не один десяток… – Придумал геморрой себе на голову, блин. Закончив царапать поверхность пластины, я взял зубило, приставил его к одной из линий, размахнулся… И мир погас. Впрочем, уже через секунду свет появился вновь – крышка моей игровой капсулы начала открываться, демонстрируя прекрасный вид на аскетичные стены лаборатории и морду ехидно улыбавшегося ботана. – Что-то ты, Крабов, сегодня не в настроении, – сообщил очкарик, протягивая мне дежурный антишоковый коктейль. – Я что, тебя из постели какой-то красотки выдернул? Наверное: с его точки зрения это было офигеть как смешно – напоить подопытного бромом, а потом задавать такие вопросы. – Твое отчество, случайно, не Евгеньевич? Куратор слегка удивился: – Нет. А что? – Да так, – я залпом осушил стакан и скривился. – Показалось, что видел твоего отца. В детстве, по телевизору. – Вряд ли, – куратор, забрав посуду, направился к своему компьютеру. – Его работы засекречены. Ты иди, мойся. Отмокая под струями душа и поскрипывая зубами от гулявших по телу неприятных ощущений, я пытался понять, какого черта доктор вытащил меня из игры так рано. Опять какие-то неполадки с оборудованием? Или новые требования к процессу? – Ни то ни другое, – ответил ботан, когда я выбрался из кабинки и задал ему прямой вопрос. – После того, как мы взялись изучать обратную связь за счет изменения параметров ловкости, в институте прошел небольшой совет, на котором было принято решение дополнительно фиксировать реакции организма на внешних приборах. Так что тебя ждет небольшое тестирование. – Ну, как скажешь. Хотя… черт! Пущенный слегка неточной рукой теннисный мяч пронесся у меня над головой и ударился о стену. – Ты чего творишь, вошь очкастая? Лицо поднявшегося со своего места Эдварда выразило некоторую степень смущения: – Это так… проверка была. Ты же развил ловкость – вдруг изменения уже начались. – А приборы тебе на кой хрен? К тому же, чего именно ты хотел добиться, кидая эту фигню? Куратор смутился еще сильнее: – Мяч должен был попасть в лицо. Просто не попал. Я тяжело вздохнул: смерил собеседника уничижительным взглядом, но ничего не ответил и принялся одеваться. – Понимаешь, Крабов, при возникновении реальной угрозы организм склонен освобождать скрытые резервы… ладно, понял. Глупо вышло, согласен. Идем, что ли… Новое оборудование разместили в той самой комнате, которую я до этого момента не без оснований считал своей вотчиной. Оказалось – считал совершенно зря. Кровать исчезла, мои пожитки неопрятной кучкой валялись в углу, а практически все доступное пространство оказалось занято какой-то адской машиной. – Слышь, вы это из застенков инквизиции притащили, что ли? – Не обращай внимания, – ботан отмахнулся и занял место возле пульта управления. – Лезь внутрь. К моему удивлению, в самих тестах не оказалось ничего страшного или сложного. Никто больше не кидался в меня спортивным инвентарем, не пытался напугать и не угрожал жизни. Я всего лишь отслеживал различные визуальные образы, нажимал на кнопки, а под конец даже сыграл в простенькую игрушку, управляя каким-то ощипанным волком, уворачивавшимся от падавших на него куриных яиц. Реакция там и правда требовалась нешуточная. – Кажется все, – куратор, скрупулезно регистрировавший мои подвиги, удовлетворенно кивнул. – Сколько там у тебя ловкости – четыре единицы? Нужно чтобы к следующему разу ты повысил ее до восьми. – Каким образом, блин? Думаешь, мне там все прямо-таки на блюдечке преподносят? Фиг. – Ну, если посмотреть на твой прогресс, то именно такие мысли на ум и приходят, – скептически заметил доктор. – Что ты сделал-то? Придумал очередной фокус с какой-нибудь отравой? Рассказывай, мне прям интересно стало. – Не совсем так, но похоже… Я поведал о вылазке в город, неожиданной дружбе с мутантами, приключениях в бункере, запуске ядерной ракеты и свалившемся на голову самоубийственном задании. – Короче говоря, козлы они все. Ушлепки зеленые. Мне теперь из-за них снова придется по всей карте прыгать. Ботан поправил очки, уставившись куда-то в пространство. Затем, медленно выговаривая слова, поинтересовался: – А почему ты не хочешь проверить выход с четвертого этажа? У тебя есть все возможности. – Неохота помирать окончательной смертью, знаешь ли. – А бронетранспортер на что? Уж проехать-то по коридору ты сможешь. – Док, ты понимаешь, что, если меня там прикончат, то насовсем? – Ну, не насовсем… Эдвард осекся и замолчал, глядя на меня откровенно подозрительным взглядом. Таким, который бывает у человека, задумавшего сделать очень большую гадость, но опасающегося, что окружающие могут не понять и не простить его за этот поступок. – Чего? – А как ты, Крабов, смотришь на то, чтобы действительно умереть в бесконтрольной зоне и начать игру заново? Мы тогда сразу начнем вкладываться в ловкость, как следует изучим… – Мне кажется, ты слегка охренел. Очкарик недовольно поджал губы и сделал строгое выражение лица: – А мне кажется, ты забываешь, что находишься на службе и должен выполнять приказы. Я получил очередное веское доказательство того, что вокруг меня собрались одни уроды. Впрочем, чего еще ждать от гнусных ботанов и рептилоидов… – Это ты забываешь, что после обнуления у меня может напрочь пропасть тяга к игре и я в результате не смогу за оставшиеся месяцы набрать ни одного уровня. Уверяю тебя: глубокая депрессия мне обеспечена. Заберусь в какой-нибудь пустой бункер и буду лежать там овощем: читая форум и прокачивая отшельничество. Такой вариант кстати, окончательно похерит всю твою работу. Некоторое время мы мерились недобрыми взглядами, затем доктор сдался и выдохнул: – Хрен с тобой, Крабов, не обнуляйся. Но еще четыре единицы ловкости чтобы к следующему разу набрал. Иначе я решу, что толку от тебя все равно нет и твоего персонажа придется пустить под нож. Мне стало заметно спокойнее. Хоть и не до конца. – Договорились. Но мы возвращаемся к тому, что прокачиваться мне будет очень трудно и… – Мы возвращаемся к тому, что кое-кто малость очкует, трепеща при одной мысли о бесконтрольной зоне. А там, кстати говоря, опыт лучше идет. Четыре лишних уровня набрать – раз плюнуть. – Я не могу управлять бронетранспортером. И топлива в нем нет. – Ты вот сейчас сам себя слышишь, очкозавр малолетний? – Ботан с негодованием всплеснул руками. – Купил соляру, сел и поехал. – И сдох. – Тьфу. Секунд десять куратор о чем-то размышлял, затем пожал плечами: – В конце концов, это твое дело. Не насильно же мне тебя из бункера выпинывать. Просто помни, что все твои страхи идут от незнания того, что скрывается за дверью. Узнать это поможет та колымага. В ней можно спрятаться, на ней можно убежать от врагов в безопасную зону. А дальше… ты наверняка ведь не подумал о такой вещи, как лебедка с таймером? – Само собой, – в голосе очкарика явственно прозвучало самодовольство. – Это же элементарно. После смерти в бесконтрольной зоне у игрока остается двадцать четыре часа на то, чтобы кто-то доставил его браслет на нормальную территорию. Поставь таймер лебедки на пять минут, привяжись к ней, а потом иди куда хочешь. Когда она включится, притащит обратно либо тебя, либо твой хладный труп. И все будет отлично. Я уставился в стену, обдумывая слова ботана. Его решение выглядело четким, логичным, вполне выполнимым… а риск, связанный с посещением бесконтрольной зоны, практически исчезал. На самом деле исчезал. – Доктор, ты все-таки мозг. Иногда ведешь себя как ушлепок, но голова точно варит. – Знаю, Крабов, знаю, – Эдвард вальяжно откинулся на спинку кресла и закинул одну из ног на стол. – Чего стоишь? Иди, виртуальность ждет своего Очкозавра. Ну вот, теперь еще и прозвище позорное навесить пытается, падла четырехглазая… Очнулся я все там же – посреди лаборатории. Сломанные механизмы, кувалда, алюминий, осуждающая тараканья физиономия… – Стоп. А куда мне спешить? Дел пока и так хватает…