Мухин улыбнулся и пошевелил скованными руками. По его виду было понятно, что телефон Борисова его не слишком волнует. И это разозлило Жанну. – Вы же наверняка знаете, что Борисов не стал бы хранить компромат в телефоне? Ведь телефон можно потерять. А вот в облаке он вполне мог устроить себе тайное хранилище. Мухин нахмурился. – Это как? – не понял Хорхин. – Ну, специальное место в сети, где можно хранить данные. Что у него было: запись вашего разговора, какие-то свидетельства о махинациях в клубе? Наверное. Кстати, там в зале сейчас есть Дима Астахов. Тот самый, с кем Борисов подрался. Так он классный программист. Вытащит вам любую информацию. Можно позвать… – С этим и наши специалисты справятся, – быстро сказал Хорхин, словно опасаясь, что она и правда позовет Астахова. – Да, – кивнула Жанна, – а может, и не только эту информацию вытащат. Вдруг там у него много на кого компромат был? Вот и Алена про договорные матчи упоминала… – Хочу сделать чистосердечное признание, – быстро сказал Мухин. – Я убил Викторию. По причине личной неприязни. Из ревности. Ну да, пусть будет из ревности. Жанна вытаращила глаза, Камаев тоже как-то подобрался. Хорхин даже не шевельнулся. Валентин Семенович присвистнул. – Ищите женщину. – Да это бред! – Жанна повернулась к Камаеву, ища поддержки. – Что вас не устраивает? – недовольно буркнул Хорхин, нацеливаясь ручкой на протокол. – Преступник сознался. Сейчас все оформим, и полетите в свою Самару аки голуби белые. Жанна почти открыла рот, но Камаев молча покачал головой, как бы говоря, что возражать бесполезно. Мухин уже писал чистосердечное, предварительно указав место, куда выкинул перчатки. Хорхин быстро записал показания Камаева и Жанны и выпроводил их наружу. – Вы же понимаете, что он специально сознался, чтобы полиция не ковыряла эту историю с компроматом? – с досадой сказала Жанна. Камаев остановился, повернулся и чуть усмехнулся. – Конечно, понимаю. Наверняка еще и телефон Борисова странным образом испарится из улик. Бытовое убийство. Ревность. Всех устроит. – А как же Алена и Кирилл? Он им жизнь сломал. – Наказания без вины не бывает, – пожал плечами Камаев. – За все надо платить. Месть – штука разрушительная. Она застыла, в запале решив, что это камень в ее огород, но потом поняла, что, возможно, он имел в виду себя. Камаев тоже пал жертвой страстей? О, как интересно. А в зале, похоже, назревал бунт. Спортсмены готовы были отбить своего тренера. Федулов был вместе со всеми, но рта не раскрывал, просто смотрел. – Ильяс, – к ним подошел обеспокоенный Лаврушин, – не дай бог, они сейчас на полицейских бросятся. Мы тогда отсюда и завтра не улетим. Но тут в зал вышел Хорхин. За ним двое полицейских конвоировали Мухина. Шум усилился. – Объясните, на каком основании вы задерживаете Геннадия Павловича? – подскочил к ним чернявый спортсмен, от волнения в его речи сильно прорезался армянский акцент. – Да! В чем дело? На каком основании? – послышались крики. – Мы вас отсюда не выпустим. Это произвол! Один из полицейских достал рацию. Мухин вдруг поднял скованные руки и сделал кому-то странный знак. Жанна повернулась. Мухин смотрел на Кирилла, а тот на него. Вот Кирилл раздвинул толпу руками и вышел вперед. – На правах капитана команды приказываю всем успокоиться и сесть на места. Если вы помните, у нас завтра игра. Полиция во всем разберется. Всем понятно? Раздался недовольный гул. Порошин обвел команду тяжелым взглядом и еще раз спросил: – Всем все понятно? Не слышу. – Понятно, – сказал кто-то из толпы. – Ну вот и славно, – Хорхин дал команду, и Мухина вывели из зала. – Могу я увидеть Алену? – повернулся к нему Кирилл. Хорхин подумал секунду и кивнул. Алена сидела на заднем сиденье автомобиля. Увидев Кирилла, она вскрикнула и закрыла лицо руками. Замотала головой. – Похоже, ваша жена не хочет вас видеть, – сочувственно сказал Хорхин, но, увидев его умоляющие глаза, открыл дверь. Кирилл присел на корточки рядом с сиденьем. – Алена! Ты можешь не прощать меня, но знай… я всегда буду рядом, что бы с тобой ни случилось. Я поеду с тобой куда угодно. Она отняла руки от лица и посмотрела на него. – А как же игра? – глухо спросила она. – Игра… завтра. Полуфинал. – Мне все равно. – А мне нет, – жестко сказала она. – Я так долго шла к этому. Я готовила тебя, я старалась. А теперь ты хочешь сказать, что все напрасно? Что я все делала зря? – Кирилл молчал. – Нет, ты мне ответь, ты готов все бросить? – Мне все равно. Ты меня ненавидишь. Так зачем мне тогда этот хоккей? Зачем? – А как же Глеб? Кто будет заботиться о нем? Кирилл поднял голову, свет фонаря отразился в глазах. – Обещай, что не оставишь его. – Кирилл кивнул. – Хорошо. Иди. Я пока не могу простить тебя, но я постараюсь. * * * Им разрешили взлет. Лаврушин не скрывал облегчения. Они с Камаевым проводили предполетный осмотр. Бортпроводников разделили на две группы. Майя и Антон проверяли салон, а Наталья и Жанна оставались в зале ожидания и должны были приглядывать за оставшимися без руководства спортсменами. – Как же они теперь без тренера? И Усов тоже никакой, – Наталья кивнула на врача, бледной тенью сидевшего среди возбужденных игроков. – Не переживайте, в команде еще как минимум два тренера есть, их уже вызвали. Они завтра утром уже будут в Самаре. А там, глядишь, нового главного тренера найдут, – пояснил Дима, так и норовивший завязать разговор, что Жанна, естественно, игнорировала. – Ладно уже, завязывай дуться. – Дима улыбнулся той самой простецкой улыбкой, которая так нравилась ей когда-то. – Ну, поспешил с выводами. А что я должен был подумать, когда вы ввалились в таком виде? – Отстань, а? Мне нет дела до того, что ты там решил и подумал. Мы с тобой расстались уже год как. – Семь месяцев, – быстро поправил Дима. – Все равно. Уйди, ради бога. Не мешай работать. Вот же навязался. У Натальи зазвонил телефон. Она выслушала собеседника и радостно сообщила: – Все. Летим. Боже, какое счастье. Теперь, главное, загрузить всех в самолет, никого не забыть, через час мы в Самаре. Я усну как мертвая, дайте только добраться до койки. Жанна улыбнулась. Да, устали все. Но, слава богу, все кончилось. Почти. Самолет медленно тронулся с места. Пассажиры, утомленные длительным ожиданием, безропотно пристегивались и вели себя образцово. – Всегда бы так, – буркнула Наталья. – Может, ввести в практику убийство пассажира в каждом рейсе? Тогда все будут паиньками. – Жанна встала в проход и приготовилась к демонстрации аварийно-спасательного оборудования. Когда она закончила, половина пассажиров уже спала. Во всяком случае, глаза у них были закрыты. Самолет вырулил на взлетную полосу, под ногами чувствовалась постепенно нарастающая вибрация, словно летающая машина встряхивалась перед прыжком в небо. Жанна села на свое место и привычно пристегнула себя к спинке ремнями. Обычно она не давала воспоминаниям лезть в голову. Для этого имелся суслик, а также парочка приемов. Но то ли суслик тоже вымотался за этот безумный день, то ли она сама пропустила этот момент, но память услужливо толкнула ее в висок твердым кулачком, и она вновь провалилась в тот самый день. …Этот пассажир не понравился им с первого взгляда. Слишком крикливый и какой-то весь дерганый. Потом выяснилось, что у мужика была банальная аэрофобия, причем довольно сильная. Он вертелся на сиденье, требовал спиртного еще до взлета и извел их постоянными вызовами. В тот раз они с Таней обслуживали эконом. «Боинг» был набит под завязку. Курортный сезон. Все хотели к морю. Рейс Москва – Салоники. Одно из самых популярных направлений. Где-то в середине полета их накрыл грозовой фронт, и самолет основательно потрясло. Мужик сидел бледный, настаивал, чтобы к нему вышел кто-то из пилотов, ругался, что ему не говорят правды. – Мы падаем? – верещал он, хватая соседа за рукав. Тот отбивался и, кажется, сам был готов впасть в истерику. Паника заразная шутука. И опасная. Еще одна дамочка с истеричным визгом закричала, что не готова умирать. В попытках перелезть через соседа в проход она расцарапала ему лицо. Жанна тогда растерялась, она слышала о таких коллективных психозах на борту, но вживую не видела. Прибежала Таня с бутылкой воды и вылила ее на голову бесноватой дамы. – Простите, – обратилась она к пассажиру, которому тоже достался водный душ. – Но у меня не было выхода. – Ничего, – тот отряхивал мокрую рубашку и готов был дальше лететь стоя, лишь бы не рядом со своей соседкой.