Парижская книжная лавка доставляла ему дополнительное удовольствие: она представлялась идеальным местом каждому букинисту; французские клиенты были тонкими знатоками античной литературы, и Стивен долгими часами беседовал с ними о произведениях или их авторах. Just a few words приносил больше выручки, и его это устраивало, несмотря на то что культурный аспект присутствовал здесь далеко не всегда. Лондонцы, и особенно туристы, посещавшие английскую столицу, в большинстве случаев были охвачены потребительской лихорадкой и совершали довольно импульсивные покупки, объяснение которым Стивену было трудно найти. С балкона второго этажа он мог видеть лондонский Тауэр, а сразу за ним – Тауэрский мост. Когда наступала ночь, он без устали любовался зрелищем лондонских памятников, освещенных огнями. Зимой, когда ночь наступала раньше и Кайла дольше обычного задерживалась в своей мастерской, она поднималась к отцу просто для того, чтобы вместе с ним полюбоваться сказочной феерией, которая неизменно повторялась каждую ночь. Она помнила, что, когда они поселились в этом старом доме, отец терпеливо и подробно рассказывал ей историю каждого памятника. Тогда ей было всего двенадцать лет, но она прекрасно помнила жуткие особенности темниц лондонского Тауэра или устройство механизма противовеса самого известного в мире подъемного моста. * * * Два или три раза в год Стивен приезжал в старый рыбацкий домик в Аркашонском заливе. В каждый свой приезд он проводил в нем два-три дня – вполне достаточно, чтобы принять многочисленные приглашения друзей и совершить традиционную долгую прогулку, значение которой было известно только ему. Стивен никогда не приезжал сюда с женой, которая признавала только курорты и тепло французского юга. Когда Кайле было шестнадцать лет, она попросила отца взять ее с собой, что он с удовольствием и сделал. С тех пор отец и дочь ездили в Аркашон вместе. На целых три дня наступало почти монастырское безмолвие. Кайла сопровождала Стивена в его долгих походах по лесам и дюнам вдоль океанского побережья. Она не задавала ему никаких вопросов, даже если иногда ей хотелось проникнуть сквозь его защитную броню, которой он закрывался при каждом их приезде. Только однажды она ощутила, как глубоко страдает ее отец: это было в один из декабрьских дней в отвратительную погоду: ливень сменялся порывами ветра, взметающего тучи песка, который больно хлестал по лицу. – Смотри, Кайла, я часто приходил сюда, когда был в твоем возрасте. – Папа, ты считаешь, сейчас подходящее время останавливаться и беседовать? Давай скорее спустимся, надо укрыться от этого урагана! Стивен не шевельнулся, казалось, он не слышит. – В хорошую погоду здесь великолепные закаты, – сказал он, указывая дорожной тростью в сторону мыса Кап-Ферре, который с трудом можно было различить сквозь густые облака. Кайла продолжала идти, не останавливаясь, чтобы скорее дойти до лестницы и спуститься по ней с дюны Пила, не промочив ноги, что было невозможно при обычном спуске по песку. – Папа, ты идешь? Что с тобой? – настойчиво спросила она. Он не двигался; дождь усилился, а ветер задул с удвоенной яростью, нагибая первые ряды сосен. – Папа! – закричала она снова. – Я иду, уже спускаюсь, – отозвался он. – Ты правда в порядке? – спросила она, оказавшись под крышей одного из деревянных домиков на краю леса. – Да, не волнуйся. Пошли! Нам надо пройти еще немного, а потом вернемся. Кайла не решилась возразить; она опустила голову, чтобы защитить лицо от непогоды, и пошла вслед за отцом. Стивен никогда не виделся с родителями, приезжая сюда на две недели в сентябре. В это время наплыв туристов был меньше, чем во время школьных каникул, и они наслаждались атмосферой своего бара «Лагуна» в кругу друзей. Эндрю и Джулия несколько раз звали сына с Кайлой погостить у них несколько дней, но он всегда находил предлог, чтобы отклонить их приглашение. * * * Первые дни осени тянулись медленно, роняя на землю листья платанов и ив, растущих вдоль парижских набережных. Вернувшись из отпуска, Камилла два-три раза в неделю приходила сюда в обеденный перерыв и садилась на скамейку. Перед ней был остров Сите, и она видела прилавки букинистов. На таком расстоянии она не могла различить Стивена и ни разу не перешла на другой берег, но она чувствовала его присутствие, и этого было ей достаточно. Она любила эти спокойные минуты, когда, покусывая бутерброд и запивая его колой, она могла отпустить свои мысли, дав им полную свободу. Камилла постоянно думала о своем визите в «Слова и словесность». Один вопрос особенно занимал ее: как этот человек, которого она не видела столько лет, мог вести себя так естественно, так доверительно, как очень близкий друг? Стивен ни разу не прибегнул к банальному, фальшиво-ностальгическому упоминанию их прошлого. Он просто был рад, что увидел ее, дал ей понять, что она ему нравится, рассказал ей о своей жизни – как будто для того, чтобы показать, что он уже не тот подросток, который трепетал, беря ее за руку. В то же время он сохранил свое мягкосердечие и необыкновенную способность вовлечь ее в свой мир; эти его черты Камилла не забыла. Она видела в нем двух человек: в памяти хранился образ шестнадцатилетнего мальчика, который уступал бы всем ее желаниям, если бы она этого захотела; а теперь перед ней мужчина, пострадавший от жизни и сумевший извлечь из нее замечательный урок: свободу (урок свободы?). В Стивене чувствовалось дыхание жизни, которого так ей не хватало. Камилле было страшно: она понимала, что если решится снова его увидеть, то ее влечение к нему станет очевидным. Она, которая так осуждала своих подруг – сначала Сабину, имевшую несколько месяцев любовную связь на стороне; потом Амели, которая, бросив мужа, теперь наслаждалась компанией самых красивых мачо на Монмартре, – как могла она угодить в ту же ловушку? Камилла не смогла долго сопротивляться желанию увидеть его, и уже через несколько дней в одиннадцать часов утра появилась без предупреждения в «Словах и словесности». Казалось, Стивен не удивлен. – Я ждал тебя, – сказал он. На этот раз его замечание не вызвало у нее замешательства. – А почему же чай не готов? – пошутила она. Камилла села за тот же самый столик, закурила сигарету и стала ждать действий Стивена. Он подошел и склонил лицо к шее Камиллы. – Я вижу, тест удался! – Я дала себе наполниться позитивными энергиями. – Получилось? – Ну… Она запнулась, прежде чем ответить: – Я же вернулась. Значит, это было то, что нужно. – То есть это я – позитивная энергия. Стивен согласно кивнул и заключил: – Это хорошо, обожаю тесты! Они пошли обедать в местную пиццерию, а потом коротко обменялись воспоминаниями юности: о чем-то стыдливо, о чем-то с юмором. Стивен не хотел сильно углубляться в прошлое, Камилла – тоже; оно не позволяло двигаться вперед, и они оба это знали. С этого дня начала октября они снова стали неразлучной парой подростков, стремясь проводить вместе как можно больше времени. «Слова и словесность» стали их главным прибежищем. Камилле было там хорошо. При невозможности встречаться они каждый день обменивались сообщениями. Стивен открыл ей несколько авторов, и на этот раз она прочла их с большим вниманием. С каждой книгой Камилла открывала этого человека заново – открывала его вкусы, его ожидания, его надежды. Ни он, ни она не осмеливались сделать шаг вперед и перейти к плотской связи из страха разрушить близость, которая постепенно возникла между ними. Их отношения вернулись к прежнему флирту, и каждый понимал, что всё может рухнуть в любой момент. Это продолжалось уже пять месяцев, когда наступил тот морозный день на исходе февраля. Глава 13 Счастье здесь и сейчас Сегодня – самый лучший день в нашей жизни, потому что «вчера» больше не существует, а «завтра», может быть, никогда не наступит. Прошлое душит нас сожалениями и угрызениями совести, будущее баюкает иллюзиями. Будем же наслаждаться восходом солнца, любоваться его закатом. Перестанем говорить «слишком рано» или «слишком поздно»; счастье есть: оно здесь и сейчас.