– И кто же я такая? – прошептала Джоанна. – Не знаю, – пожал он плечами. – Знаю только, что тебе нельзя подходить ко мне, если удастся предотвратить нападение и изменить хронологическую линию. И нельзя мне доверять. Я не буду помнить ничего. Не буду помнить… – Аарон осекся, но потом все же с трудом выдавил: – Не буду помнить, сколько ты для меня значила. Когда Джоанна почувствовала, что вот-вот заплачет, он отвел глаза. – Аарон… – Не надо. Пожалуйста. – Аарон, – прошептала она и взяла за руку парня, который всегда помогал и был рядом. Он наконец поднял на Джоанну взгляд и несколько бесконечно долгих секунд смотрел так пронзительно, что показалось: Аарон сейчас ее поцелует. Затем он вытащил что-то из кармана. Из-за подступивших слез ей пришлось пару раз моргнуть, чтобы понять: это небольшая брошь в форме птичьей клетки с основанием, украшенным цветами. Внутри сидела на жердочке коричневая пичуга, запрокинув голову, будто испуская трель. – Нашел на дне гардероба в спальне, – пояснил Аарон, нежно, почти благоговейно проводя большим пальцем по броши, а потом отдал ее Джоанне. – Эта вещь принадлежала моей матери. – Она жила здесь? – тихо поинтересовалась она. Аарон покачал головой, но не отрицательно, а так, словно не мог говорить об этом, после чего сказал: – Можешь перевернуть? Джоанна послушалась. На плоской латунной поверхности обратной стороны броши с простой застежкой были вручную нацарапаны две цифры. Одну из них кто-то перечеркнул: 100. Вторая была сделана другим почерком: 50. – Дар семьи Мтвали – помещать собранное время в предметы, – сообщил Аарон. – Мы называем их жетонами для путешествий. Эту брошь можно использовать для прыжка на пятьдесят лет, не воруя при этом жизнь у людей. Понимаю, – сказал он до того, как Джоанна успела возразить, – что в моральном плане подобные вещи ничего не меняют, но перемещение при помощи них становится гораздо легче и ощущается совсем по-другому. Обещаю. Джоанна не слишком поверила объяснению. Неважно, сама она украдет время человека или это уже сделал кто-то до нее. Но сейчас она могла думать только о том, что, скорее всего, видит Аарона в последний раз – вне зависимости, получится ли у нее изменить события или нет. – Когда будешь готова, – тихо произнес он, – просто подумай о том моменте, куда хочешь попасть. Помнишь свои ощущения во время прыжка? Джоанна закрыла глаза и попыталась вновь вызвать то притяжение, которое почувствовала при перемещении из Ямы. То стремление к путешествиям в иные эпохи, которое так старательно отгоняла с того дня. – Я догадался, куда ты направляешься, знаешь ли, – шепотом добавил Аарон, и Джоанна ощутила легкое и нежное прикосновение его ладони к своей щеке, всего на секунду. – Ты возвращаешься домой. Домой. Прошло так много времени с тех пор, как Джоанна позволяла себе подумать о том, чтобы вернуться, но, услышав слова Аарона, почувствовала почти невыносимое желание снова очутиться там. Она вспомнила, что именно это томление, стремление куда-то и запускает перемещение во времени. Но, конечно, ничего не произошло. Видимо, дар Патела еще действовал, никуда не пуская. – Мне жаль, что нужно покидать вас, – вздохнула Джоанна. Аарон не ответил. Она открыла глаза и поняла, что по-прежнему находится в том же доме. Но вскоре заметила и некоторые отличия. Фотографии на стенах висели другие. Стеклянная панель в двери тоже изменилась: стала полностью прозрачной и без волнистых утолщений. А Аарон исчез. 22 На первый взгляд в Холланд-Хаусе все осталось по-прежнему. Туристы бродили по парку, лакомясь мороженым и поедая булочки с сосисками. Одетые в исторические костюмы экскурсоводы водили группы посетителей по всей территории поместья и садам. Вот только Джоанна не узнавала никого из сотрудников. Кроме того, они выглядели не работниками музея, а скорее переодетыми полицейскими, так как бдительно следили за каждым человеком – от продавцов мороженого до волонтеров. Подозрения Джоанны подтвердились. Она знала Ника так же хорошо, как саму себя. По словам Аарона, достопримечательности, где скапливались туристы, служили наилучшим местом для сбора времени, своеобразной ловушкой для людей. После нападения на Холланд-Хаус и убийства Оливеров Ник решил превратить музей в ловушку для монстров. Любой, кто явится сюда с целью украсть жизнь посетителей, сам окажется пойманным. В пышном саду за главными воротами на Джоанну сразу же набросился Томас – местный павлин – и принялся клевать ее кеды. – Ну хоть тебя не заменили, – вздохнула она. Птица издала в ответ свой резкий крик. Сытый, со спокойно опущенным хвостовым оперением, павлин пребывал в необычайно хорошем настроении. Похоже, Ник продолжал заботиться о музее. С холма послышался неожиданно жизнерадостный женский голос: – Джоанна! – Астрид? Приятно было увидеть хоть одно знакомое лицо. Они вместе работали волонтерами в поместье. Наполовину китаянка, как сама Джоанна, наполовину кенийка, высокая темнокожая девушка отличалась невероятной осанкой, которой позавидовала бы и балерина. – Что ты здесь делаешь? – запыхаясь, поинтересовалась Астрид, подбегая и бросаясь на шею Джоанне. – Я думала, тебе пришлось вернуться домой к новому учебному году. Она обняла коллегу, вспоминая, сколько же отсутствовала, и соображая, как лучше ответить. – Просто пришла в гости. А ты как? Мне казалось… – почувствовав, как изменилась поза Астрид, Джоанна осеклась, заметила в руке у собеседницы шприц и попыталась высвободиться из ее хватки. Но было уже поздно. Игла вонзилась в кожу, точно укус пчелы. А затем все погрузилось во тьму. Джоанна очнулась от головной боли, с трудом открыла глаза и обнаружила, что лежит боком на каменном полу. Сердце заколотилось быстрее при виде толстых железных прутьев. Она находилась в тюремной камере, совсем как в одном из своих кошмаров. Хотя нет, не совсем. Там в воздухе висел смрад болезни и смерти. Здесь же почти ничем не пахло, кроме чистых камней. Джоанна потрясла головой, пытаясь прогнать туман, окутавший сознание, потом осмотрелась внимательнее, чтобы определить, где оказалась. За решеткой архитравы[7] коридора были украшены знакомым узором: геральдическими лилиями. Подвал Холланд-Хауса. Когда Джоанна работала в музее, здесь располагались комнаты сотрудников и кухни. Теперь же кто-то превратил одно из помещений в тюремную камеру. Голова раскалывалась от боли. Когда пленница попыталась коснуться лба, то впервые заметила сковывающие запястья впереди наручники и попыталась освободиться, чувствуя накатывающий страх. – Привет, Джоанна. Она резко обернулась. Конечно же, это был Ник. Он стоял в самом углу камеры, опираясь на каменную стену с таким небрежным видом, точно отдыхал. Лишь слегка напряженные плечи намекали на другие эмоции. – Как твоя голова? – спросил он. – Немного чересчур, тебе так не кажется? Вся эта стилистика темниц, – сменила тему Джоанна, не желая демонстрировать свою слабость, и порадовалась тому, что комментарий прозвучал спокойно и иронично. После нескольких попыток нащупать в кармане брошь Мтвали стало ясно: ее вытащили. Значит, к легкому способу покинуть это место прибегнуть не получится. Быстрый взгляд на камеру показал, что других очевидных путей тоже не было: ни окон, ни широких отверстий. Оставалось напасть на тюремщика. Потребуется несколько секунд, чтобы подняться на ноги и еще несколько – чтобы подскочить к Нику. А Джоанна собственными глазами видела скорость его реакции в позолоченной палате. Когда пленница встала, то сделала еще одно неприятное открытие: от левой лодыжки тянулась цепь, приковывая к стене. Похоже на какие-то средневековые кандалы прямиком из камеры пыток. – Что это? Джоанну накрыла волна паники в сочетании с клаустрофобией, внушенной обстановкой. Сначала наручники, теперь еще и кандалы? На секунду вновь вернулось ощущение воплотившегося в жизнь кошмара. Остаточный эффект от седативного препарата только усиливал впечатление: туман в голове не позволял отличить сон от яви. – Сними это! – прорычала Джоанна, яростно стараясь освободиться, однако цепь снова и снова натягивалась, дергая обратно, словно хищник не желал выпускать добычу. – Прости, нельзя позволить тебе навредить кому-нибудь. – Ник не пошевелился, но в его глазах промелькнула тень эмоций. Сомнение? Тревога? Он не ожидал, что Джоанна так бурно отреагирует на кандалы. – Я не могу снять их, так как обязан позаботиться, чтобы ты ни к кому не прикоснулась. Пожалуйста, успокойся. Успокоиться? Она хотела бы посмотреть, как сам Ник повел бы себя в такой ситуации. Эта мысль всколыхнула воспоминания о той записи, где он, привязанный к креслу, окровавленный и избитый, умолял мучителей пощадить его родных. Джоанна зажмурилась и попыталась восстановить дыхание. Затем подумала об Астрид, которая бросилась к ней сразу же возле входа, точно ждала ее возвращения. – Ты знал, что я приду? – Конечно, – кивнул Ник. – Ты же пообещала это сделать, и я тебе поверил. – Он сменил позу и переступил с ноги на ногу. – И каков план? Полагаю, ты здесь, чтобы убить меня. – Нет, – замотала головой Джоанна. – Нет! Я явилась сюда, чтобы поговорить с тобой. – Поговорить, – повторил Ник бесстрастно, явно не поверив ей. – И о чем же? – О тебе. Он поджал губы, потому что никогда не любил говорить о себе. Джоанна не понимала почему, пока не увидела те ужасные записи. – Мои люди готовы к любому нападению, – предупредил ее Ник. Она почувствовала себе уязвленной. Неужели он действительно счел ее способной организовать штурм на музей, полный туристов? Снаружи находились толпы обычных людей. Вот какого низкого он о ней мнения? Из-за решетки послышался голос Астрид: – Она не скажет нам правду без посторонней помощи. Бывшая коллега, занимавшаяся в музее досугом детей, стояла снаружи в напряженной позе и с мрачным выражением лица. Работая волонтером, Астрид показывала маленьким посетителям приемы фехтования на пенопластовых мечах. А в ночь нападения наверняка сражала теми же приемами Оливеров. Интересно, кто-нибудь еще из сотрудников музея является охотником на монстров? Союзником величайшего героя среди людей? Джоанна судорожно сглотнула. Не считая Ника, Астрид была ее ближайшей подругой в Холланд-Хаусе.