Им сложно понять. Никто и не подумал о том, как она могла страдать. Три года. Три года я не знал о том, что было перед моим носом. — Тебе нужно собраться, — предупреждает Руффус. — Проглоти это дерьмо и двигайся дальше. — Что на счет тебя? — задаю ему вопрос, глядя на его покрытое морщинами лицо. Жидкие брови Руффуса сходятся над переносицей. — О чем ты, парень? — Ты двигался дальше? После того, как твоих парней уложили, ты двигался дальше? После того, как ты потерял все, свою дочь… — Заткнись! — кричит он, затем добавляет тише: — Я хотел найти ее. — Хреново хотел, — сплевываю я. — Все находилось под твоим сраным носом. Теперь передо мной уже не сгорбленный старик, которого я нарек Руффусом. Передо мной тот гангстер, которого я видел в детстве. Который устроил перестрелку в торговом центре «Айндур Свэпмит», после чего всю банду удалось поймать. А он пропал. Я нашел его этим летом. Мне удалось во всем этом разобраться. В том, что у Молли есть отец, и он жив. — Ты просил меня примкнуть к тебе, потому что утверждал, что улицы не бросают своих, — кипя от гнева, говорит он мне в лицо. — Что ты знаешь? Я сжимаю кулаки. — Практически все. Мне осталось найти ее мать. Его темное лицо бледнеет на моих глазах. Еще чуть-чуть и у старика случится удар. — Где она? — Кто? — Моя дочь. — Ты видел ее несколько раз. Да, он точно сейчас свалится. — Молли? — едва слышно спрашивает он. Мне остается только кивнуть. — Так как? Неужели бы ты не убил и проглотил, как ты просишь, то, что случилось с ней? — Она моя дочь, — сухими губами бормочет он. — Живи с этим, — бросаю я, направляясь в дом. — Зачем тебе все это? Я останавливаюсь у двери. — Ты говорил мне, что это ты мой козырь. Но все не так. Ты уже никто, Джон-Вуд Белл. Надежда на то, что ты можешь быть хорошим отцом все еще реальна. Она запуталась, и я уже не могу ей помочь. Помоги ты. * * * Похороны Дайрона проходят поспешно. За огнестрел могли бы возбудить очередное уголовное дело, но копы редко лезут в разборки банд такого масштаба. Всем хочется жить и воспитывать своих детей. Здесь другие законы. Утром я закрываю Веронику в спальне, так как парни совершенно слетели с катушек. Я уверяю, что нужно быть осторожными сейчас, но они словно обезумели. И что самое главное, они сомневаются в моих решениях. Теперь они видят во мне того, кто может без лишних слов приставить дуло к виску своего брата и пустить пулю. Я убил своего. И они не поняли причину. Для них это стало сродни предательству. — Я поговорил с остальными, — говорит мне Спайк, когда мы перевозим товар со склада в более надежное место. — Токийцам и десяткам плевать, что там у нас. Эрик задавал вопросы. Парней с района я убедил, что Дайрон погиб от рук Мятежников. Сейчас главное они. Дайрон был близким мне другом, был братом. Мы прошли через многое вместе. Теперь я задумываюсь, глядя на остальных. Неужели кто-то из них способен на предательство? Мы все чертовы лицемеры. Предать может каждый. — Спасибо, Спайк, — отвечаю я, вылезая из грузовика. — Но позже пусть все узнают правду. Я не собираюсь скрывать то, что совершил. — Твою мать, Алрой. — Спайк идет следом за мной. — Прекрати это. Прекрати. Давай закончим войну, давай не будем создавать лишних проблем. Личные драмы сейчас ни к чему. Я все понимаю, мне тоже… — он качает головой, — было противно узнать об этом, но К всегда должны быть на первом месте. — Ты прав, — соглашаюсь я. Мы ждем, когда на пустырь возле старой заправки старика Саймона приедут токийцы. Спайка бесит мое спокойствие. Ну а я не могу больше что-то кому-то доказывать. Он пинает белой кроссовкой камень. — Почему ты не рассказал про Руффуса? Я медленно поворачиваю к нему голову. — Что ты слышал? — Все. — Спайк не сводит с меня взгляда. — Ты и во мне видишь Дайрона? Я способен понять твои чувства, но…черт возьми, Алрой, так нельзя. Все это время с нами бок о бок жил член перебитой банды десять лет назад. И… я даже произнести этого не могу. Он отец Молли? Родной? Это правда? Мне удалось узнать об этом случайно. Кертис здорово помог найти Джон-Вуда. Он жил тихой жизнью в Роузвуде, и когда я приехал к нему, мне казалось, что он буквально гниет от такой спокойной жизни. — Это правда, Спайк. — Я ниже опускаю козырек бейсболки, скрывая глаза от солнца. — У него была женщина, которая бросила его и их маленькую дочь сразу же после того, как их дом впервые обстреляли. Дочь попала в приют, потом в приемную семью, позже к Алише, когда первая семья переехала. Джон-Вуду было не до ребенка. Дальше его история уже не моя проблема. — Такое случается с каждой второй семьей Южного централа, — задумчиво рассуждает Спайк. — А что с ее матерью? — Ей было лет семнадцать или восемнадцать. Кто же знает, где теперь она. * * * МОЛЛИ Мама. Такое незнакомое и едкое на вкус слово. Все, что у меня с ним связано — это злость и обида. Все это время я вынашивала план предстать перед ней. Явиться, словно призрак из прошлого. Но чем больше времени я проводила с Майки, чем больше наблюдала за ним, я стала осознавать, что люди совершают и не такое. И живут дальше, строят новые жизни. Майки, то есть Джорел, он мог бы быть на моем месте, или того хуже. Но он прекрасно воспитан, он боготворит ее. Даже несмотря на то, что узнал о ее прошлом. — Мисс, это частное владение. Вам нужно кого-то увидеть? — Перед коваными железными воротами появляется человек в черном костюме. Я снова оглядываю сверкающий дом, который утопает в зелени. С этого места мне видна голубая вода бассейна, с которой играют лучи солнца, отражая блики. — Мисс? — снова обращается ко мне мужчина. — Да, да, — не глядя на него, бормочу я. Нужно уходить, иначе меня просто-напросто прогонят как беспризорницу. Кем я и являюсь на самом деле. Мой вид не внушает доверия: рваные джинсы, старые кеды, огромная черная толстовка, капюшон которой как обычно скрывает мои волосы. Я пячусь назад, проклиная себя за то, что приехала сюда и вижу, как главная дверь красного цвета открывается. По сверкающим мраморным ступенькам спускается девушка с ребенком на руках. Она идет к машине, припаркованной у самых ворот. Она сразу же замечает меня. Лицо Эшли меняется. Она быстро подходит к воротам и просит мужчину оставить нас. Я смотрю на маленького малыша на ее руках. Он такой же, как и я. — Какая ирония, да? — Не знаю почему, но с моего языка это слетает как издевка. Эшли теснее прижимает к себе ребенка. — Что ты здесь делаешь? — Не волнуйся, я не войду в дом, ведь я обещала. — Тогда зачем ты пришла? — грубо спрашивает она. Я сама этого не знаю. — Молли, — уже спокойнее обращается ко мне Эшли. — Прекрати это. — Прекратить что? — Мы смотрим друг на друга через прутья ворот, словно видимся впервые.