Она снова вздохнула с хрипом и шорохом бумажного пакета, и я дал ей минуту, чтобы успокоиться. Моя мать была человеком, который мог сделать из мухи слона, а я только что перевернул ее мир с ног на голову. — Мама? Ты там? — Пейсли взяла пустышку, и наконец успокоилась (пока что), и потрескивающий шум прекратился. — Да. Я здесь. — Хотела бы ты встретиться с Пейсли? Я мог бы подъехать на этой неделе. Я взял отгул. — О Боже. Дорогой, я не знаю, что сказать, — ее голос был нервным и робким, как будто я спросил ее, не хочет ли она встретиться с королевой Англии вместо ее внучки. — Скажи да. Она очень милая, и я привезу ее к первой половине дня, когда она не такая капризная. Вечером с ней трудно. — С тобой было также, — сказала она, удивляя меня. — Со мной? — мы не говорили о прошлом в моей семье. — Да. Ты плакал и плакал, независимо от того, что мы с папой делали, чтобы успокоить тебя. И мы попробовали все: хлопья в бутылке, виски на деснах. — Виски? Ты пыталась напоить меня, чтобы я уснул и перестал плакать? — пошутил я. Она засмеялась, что было так редко, что я почти забыл, как это звучит. Мое горло немного сжалось. — Это была всего лишь капля, клянусь, — сказала она. — Хорошие были времена. — Неудивительно, что у меня появился хороший вкус к алкоголю, — я посмотрел на Пейсли и обдумал то, что сказала мама (а ведь отличная идея! — налить каплю виски на ее десны). — Думаю, обойдусь без этого. Кажется, ей нравится пустышка, и ей нравится, когда ее качают. — Я давно не держала ребенка, — тихо сказала она. — Я всегда знала, что у меня будут внуки, но все вышло не так, как я планировала. — Знаю, мам. Поверь мне. Я знаю. К тому времени, как мы закончили, у меня уже был предварительный план приехать в следующую субботу утром в Гранд-Рапидс с Пейсли, в зависимости от того, как будет чувствовать себя мама. Я позвоню ей тем утром, и если она будет готова к гостям, мы приедем. У меня было искушение позвонить Эмми и сообщить ей, как прошел разговор с моей матерью, но она, вероятно, уже обедала. Я не хотел ее беспокоить. Но часть меня не могла перестать думать о том, чтобы пригласить ее провести вечер со мной, поесть спагетти и фрикадельки, возможно, посмотреть фильм после того, как мы уложим Пейсли спать. Это была пытка. Клянусь, аромат соуса просачивался с ее кухни через весь холл в мою квартиру. Пейсли плакала, не останавливалась. Я был голоден и одинок, и мне было интересно, что, черт возьми, случилось с моей прекрасной жизнью, и тут раздался стук в дверь. Когда я подошел, чтобы открыть, то надеялся, что это была она. Я знал, что у меня не хватит сил отослать ее. Я открыл дверь, там стояла она, похожая на ангела, и держала в руках две сумки с продуктами. — Привет, — сказала она. — Не была уверена, поел ли ты, но на всякий случай приготовила много еды и подумала, что ты, возможно, захочешь. — Я хочу расцеловать тебя, — пошутил я, но в тоже время был серьезен. Указывая пальцем на меня, она улыбнулась: — Ха-ха. Это против правил. Мы друзья, помнишь? — но в ее глазах мелькнуло озорство, которого не было прошлой ночью. Это взволновало и напугало меня одновременно. — Заходи, — сказал я. — Я не ел и голоден, но Пейсли на это все равно. — Пейсли, как ты? — Эмми остановилась, чтобы поцеловать мою дочь в лоб. — М-м-м, ты так приятно пахнешь. И выглядишь очень мило с этой прической. Почему ты плачешь? Я последовал за Эмми на кухню, где она поставила сумки на кухонный остров, и повернулась ко мне. — Хочешь, чтобы я приготовила тебе тарелку сейчас или положить все в холодильник на потом? — Ты уже поела? — спросил я, фиксируя Пейсли на руках. — Нет, но мне не обязательно есть здесь. Я могу подержать ее, пока ты будешь есть, а потом пойду домой на ужин. — Нет, не делай этого. Останься. Поешь со мной. Она уже давно проснулась, мы уложим ее и спокойно поужинаем. Посмотрим фильм или что-то в этом роде, — я не нарушал обещание. Она пришла сюда сама, я не звонил ей. — Разве ты не устал? — она начала вынимать еду из пластиковых контейнеров: спагетти с соусом, фрикадельками и салатом. — Ты выглядишь очень уставшим. — Спасибо, — сказал я, у меня потекли слюни при виде пакета с замороженным чесночным хлебом. — Думаю, что именно так я и выгляжу сейчас. Я в порядке. Она засмеялась, и включила духовку, чтобы разогреть хлеб. — Извини, он заморожен. Я не особо хороший пекарь. Больше повар. — Я и не думал жаловаться, все это выглядит потрясающе. Мой живот весь день урчал. — Бедняжка, — она похлопала меня по руке, когда прошла мимо, чтобы добраться до шкафов, где я держал миски и тарелки. — Сейчас это исправим. — Могу я предложить тебе выпить? — спросил я. На самом деле в тот момент я хотел попросить ее переехать ко мне, выйти за меня, никогда не бросать меня. Но напиток был, вероятно, лучшей идеей. — Конечно. — Бокал вина? — Идеально. Я вытащил бутылку красного из холодильника и поставил ее на стойку, но, поскольку у меня на руках была Пейсли, Эмми открыла ее, достала два бокала из шкафа и налила вино. Пока она это делала, я взял маленькую детскую расческу с дивана, где ее оставил. — Я рассказал маме о ней, — бросил я, садясь за один из барных стульев у стойки, отделяющей кухню от гостиной. Я зафиксировал Пейсли на одной ноге и дал ей расческу, которую она сунула прямо в рот. По крайней мере, это успокоило ее. — Что? — Эмми посмотрела на меня через плечо и поставила спагетти в микроволновку. — Как все прошло? Она была расстроена? — Да, но почти все расстраивает мою маму. Надеюсь, что после того, как шок пройдет, она будет рада, что у нее есть внучка, над которой придется суетиться. Думаю, это отвлечет ее. — А твой отец? — Он умер несколько лет назад. На самом деле, прямо перед тем, как я переехал сюда. — Мне жаль, — она перестала двигаться и встретилась со мной взглядом. — Вы были близки? — Не очень, но папа есть папа, — мне хотелось рассказать ей больше о своей семье, но слова застряли у меня в горле. В последнее время я итак достаточно обременял ее своим дерьмом. — Это тот самый момент, когда нужна поддержка сестер. Жаль, что у тебя их нет. — Да. Или брата, — подумал я, желая в миллионный раз, чтобы Адам остался в живых. Сейчас ему было бы тридцать, как и Эмми. И у него, вероятно, было бы такое же большое сердце. Он подошел бы ей лучше, чем я. — Хочешь одолжить одну из моих? — она подарила мне улыбку, ставя хлеб в духовку. — У меня их две, и одна из них бесила меня сегодня утром. Я бы отдала ее по дешевке, может даже бесплатно. Я слегка рассмеялся. — Какую из них, психолога или учителя йоги? — Психолога. Что, кстати, принесет тебе пользу. Ты вообще думал об этом? Чтобы помочь тебе разобраться во всем? — В течение двух дней я не думал ни о чем, кроме сна и детских какашек, иногда переключаясь на работу и паническую атаку. И, конечно же, иногда воображая тебя голой. — Поняла. Ну, в любом случае, есть над чем подумать. Мы все ходили к психологу, когда мои родители развелись, и мой папа оказался геем, — она пожала плечами. — Думаю, что это помогло. — Звучит так, будто этого было слишком много, чтобы справиться ребенку. — Ну, мы были подростками. — Это все еще должно было повлиять на вас. Она пренебрежительно махнула рукой: — Не знаю. Может быть. Во всяком случае, мои родители теперь намного счастливее. Твои родители жили вместе? — И да, и нет, — я переместил Пейсли на другую ногу. — Они не были официально разведены, но после… — я остановился, не желая раскрывать это. Некоторые раны должны оставаться закрытыми. — После чего? — подсказала она, разложив салат по тарелкам. — Был момент, когда мои родители решили, что они больше не могут жить вместе. Или не хотят. Кто знает? — я сосредоточился на маленьких ручках Пейсли, сжимающих расческу. — Я тогда тоже был подростком. Никто из них не говорил со мной. — И никаких братьев и сестер, верно? Я тяжело сглотнул. — Никаких братьев и сестер. Пока Эмми заканчивала готовить ужин, я дал Пейсли ей смесь на ночь наверху в своей комнате, где было темно и тихо, а затем уложил ее спать. Это заняло у меня около двадцати минут, но она не сопротивлялась, когда я положил ее в кроватку. Я поцеловал кончики пальцев, прижал их к ее голове и молча дал ей обещание в темноте.