В конце концов, я дошел до своей квартиры, неся столько пакетов, сколько мог удержать в одной руке, и ее автокресло в другой. Затем я положил ее в коляску, отвез на парковку и загрузил еще. Сумки свисали с моих рук, и выпячивались на дне коляски, но мне удалось отнести все за один раз. Единственная хорошая вещь в этот день состояла в том, что мне удалось помыть ее самостоятельно, не причиняя вреда никому из нас и не создавая слишком большой беспорядок на кухне. На самом деле ей, казалось, нравились вымытые волосы, и когда она была сухой и одета в чистую пижаму, я усадил ее на колени и впервые расчесал ее. Я не мог заставить ее лежать совершенно ровно, но это выглядело чертовски мило. Кажется, ей это тоже нравилось, хотя она продолжала пытаться вырвать расческу из моей руки. Закончив с ее волосами, я позволил ей поиграть с расческой, и она сразу же попыталась съесть ее. Пару минут я смотрел, как она грызет ручку, потом достал телефон и в первый раз сфотографировал ее. Меня поразило осознание того, что я, вероятно, за всю свою жизнь собирался сделать тысячи ее фотографий, а это была самая первая из них. От этого немного подкатил ком в горле, хотя я бы никогда никому в этом не признался. Конечно, следующее, что я хотел сделать, это послать кому-то фотографию, ведь что же хорошего в том, чтобы иметь симпатичного ребенка, если ты не можешь показать его всем? Эмми была моей первой мыслью не только потому, что она была единственной из моих друзей, кто знал о Пейсли, но и потому, что я искренне хотел, чтобы она увидела фотографию. Если я ей напишу, это нарушит мою клятву? Но ведь я не прошу о помощи или о чем-то еще. Отцовская гордость преодолела мое упрямство, и я решил отправить ее. Я: Моя первая ванна. Мы выжили. Думаю, что ей нравятся мои безумные навыки парикмахера. Я отправил сообщение и фотографию, надеясь на быстрый и дружелюбный ответ. Это заняло менее тридцати секунд. Эмми: Боже мой! Это самая милая вещь на свете. Отличная работа! Сегодня дела идут хорошо? Мне пришлось писать одной рукой, поэтому потребовалось пару минут, чтобы ответить. Я: Да. Поход в продуктовый магазин был немного вонючим, но все хорошо. А как твои дела? Эмми: О, дорогой. Вонючий? Я в порядке. Убираюсь в квартире, и готовлю спагетти с соусом и фрикадельками. Домашний соус для спагетти с фрикадельками. Боже, это звучало хорошо. Мой желудок заурчал от зависти. С тех пор, как приехала Пейсли, я выживал на таком дерьме, как шоколадные чипсы, сухие хлопья (так как у меня кончилось молоко), изюм, мясо быстрого приготовления и оливки для коктейля. У меня даже не было времени или сил, чтобы сделать полноценный сэндвич. Но я не хотел, чтобы она это знала. Я: Звучит хорошо. Наслаждайся ужином. Она не ответила. Я отложил телефон и вздохнул. Это ужасно, что я не мог быть с ней честным. Нам с ней никогда не приходилось обманывать друг друга, и мне это нравилось. Что я действительно хотел сказать, так это: «Как насчет того, чтобы ты принесла сюда спагетти и подержала ребенка, пока я наливаю тебе выпить?» Но если она придет, я знаю, что произойдет. Я не доверял себе. Пока Пейсли дремала на качелях, я несколько раз звонил по работе, а потом занялся стиркой. Я складывал некоторые вещи Пейсли (они были такими крошечными в моих больших руках, это выглядело нелепо) когда я подумал, нужно ли мне переехать в место побольше. Бл*дь. Я не хотел переезжать. Я любил эту квартиру. Все во мне думало об этом. За исключением… Я даже не знал, кем был на данный момент. Старый я все еще существую? То, что я стал отцом, меняет все остальные части моей личности? Имею ли я право жить там, где хочу жить, не беспокоясь о том, подходит ли это ребенку? Как часто она будет здесь? Как будет выглядеть моя жизнь? Могу ли я по своему желанию переходить от старого Нейта к одинокому отцу Нейту? Быть одним, когда она со мной и другим, когда она не со мной? Стены давили, и я, закрыв глаза, опустился на диван. Мне было плохо. Мой мозг болел. Как я мог привыкнуть к тому, что ничто в моей жизни не будет прежним? Я не хотел этих проблем. Не хотел двигаться. Не хотел быть отцом. Тогда я подумал об Эмми. Что она сказала мне в пятницу вечером? «Если бы ты действительно был альфа-самцом, каким притворяешься, ты бы взял на себя ответственность за это, как взрослый мужчина, а не развалился бы, как мальчик, которого я вижу перед собой». Нахмурившись, я снова поднялся на ноги. Я, черт возьми, не притворяюсь. И я не развалюсь. После того, как я сложил одежду Пейсли под пеленальным столиком и убрал свое собственное белье, я решил позвонить маме. Рассказ не будет веселым, но чем дольше я избегал этого разговора, тем более трусливым себя чувствовал. Мне нужно было сделать что-то, что заставило бы меня чувствовать себя сильным. Показать кому-то, что я принимаю ответственность как мужчина. Тогда я мог бы рассказать Эмми об этом. Я взглянул на Пейсли, которая мирно спала на качелях, поднял трубку и позвонил. Моя мама не ответила, поэтому я оставил сообщение с просьбой перезвонить мне, что, конечно же, она и сделала после того, как Пейсли проснулась, и начала плакать. — Привет, мама, — сказал я, перекладывая кричащего ребенка на левую руку, чтобы я мог поднести телефон к правому уху. — Нейт? Это ты? — Да, это я. — Алло? Алло? Я закатил глаза и стал говорить громче. — Привет, мама. Это я. Ты меня слышишь? — Вроде того. Где ты? — Я дома. — А что это за шум? Твой телевизор включен? Ты можешь выключить его? Я плохо тебя слышу. — Это не телевизор. Это ребенок, и я не могу его выключить, извини. Но я бы хотел. Она молчала минуту. — Ты сказал, что это ребенок? Что ребенок делает в твоей квартире? Чей ребенок? Я сделал глубокий вдох. — Это мой ребенок, мама. Еще больше молчания на линии. Я представил, как она убирает телефон от уха и смотрит на него. — Извини, что? — Я сказал, что это мой ребенок, — ответил я громко и четко. — У тебя есть ребенок? — Да. Ей восемь недель, и ее зовут Пейсли. — Восемь недель? Я не понимаю. У тебя в течение восьми недель был младенец, и ты только сейчас рассказываешь мне об этом? Боже мой. Боже мой, я должна присесть. Я плохо себя чувствую. Спокойно. — Нет, мама. Ей восемь недель, но я узнал о ней только два дня назад, — я ждал ответа, но его не было целую минуту, а затем раздался явный треск коричневого бумажного пакета, когда она вдохнула и выдохнула в него. — Мам? С тобой все в порядке? Послушай, я знаю, что ты испытываешь шок. То же самое было со мной. Клянусь, я понятия не имел, что она вообще существует. Потрескивание остановилось. — Как это возможно? Ты не знал, что ты… что кто-то забеременел? — Нет, я не знал. — Я не понимаю. Это была твоя девушка или что-то в этом роде? Почему она не сказала тебе? — Это была не моя девушка. У меня нет девушки. — Кто это был? — Просто кто-то, кого я знаю. — Ну и как ее зовут, ради Бога? — Рейчел. — Просто Рейчел? Я поморщился. Мне действительно нужно было узнать ее фамилию. — Я не знаю. — Милостивый Иисус, Нейт! Она проститутка? — Нет! Господи, мама. Она была просто женщиной, которую я знал, хорошо? Давай остановимся на этом. — Так и где же эта женщина сейчас? — Этого я тоже не знаю. Она оставила ребенка со мной и сказала, что ей нужно время. — Так откуда ты знаешь, что она твоя? Несмотря на то, что я знал, что вопрос был справедливым, и я тоже задавался им, он разозлил меня. — Она моя, ясно?