— Ты знаешь, что я никогда не разрешу сделать ей КПК. — Проблемы твоего брата не из-за вакцины, Брай, — Эш говорит настолько мягко, насколько ему позволяет раздражение. — Исследования одно за другим показывают: нет никакой связи между прививками и аутизмом. Он пытается заглянуть Брай в глаза, но теперь уже она избегает его взгляда. — Однажды ты спросил, почему я никогда не рассказываю о своем раннем детстве. Я тогда не ответила, но ты был прав, я почти не говорю о нем. Знаешь, почему? Потому что это был ад, а я в нем жила. Брай чувствует облегчение. Она наклоняется к Эшу и хлопает перед ним рукой по столу. — Знаешь, какое у меня первое воспоминание? Как я успокаиваю маму после того, как Мэтти ударил ее по лицу. А второе воспоминание? Как Мэтти ударил меня по лицу. Его «проблемы», как ты их называешь, были и моими проблемами, и знаешь, что хуже всего? Я не могу жаловаться, потому что это мерзко и эгоистично. Брай даже не поняла, в какой момент разрыдалась яростными горючими слезами. Накопилось столько всего, о чем она никогда никому не рассказывала. Она не может рассказать ему, что никогда не любила брата — во всяком случае так, как она любит Джесси, — и винит себя за это. Всегда виновата она, а не он. Она тянется к бокалу Эша и допивает вино. Она хочет, чтобы он встал и обнял ее. Но он накрывает ее ладонь своей. Хотя бы так. — На барбекю Розалин сказала одну вещь, которая все расставила по местам. Она сказала, что верит в принцип «мой ребенок — мой выбор». Я и раньше слышала эту фразу, но тут будто впервые осознала, что она значит, понимаешь? Что там, где есть риск, должен быть и выбор. Эш сжимает ее руку и мягко говорит: — Да, но как же Элизабет и Джек? У них ведь нет выбора. Им приходится полагаться на то, что другие выберут правильную сторону, чтобы Клемми была в безопасности. Брай отнимает руку. — Я бы сказала, что Клемми вполне в безопасности… Эш перебивает ее: — Слушай, Брай, я очень сочувствую Мэтти и твоей семье. Обвиняй жизнь, злись на ее непредсказуемость и несправедливость, но не прибегай к непроверенным данным, не вали все на вакцины, когда уже давно доказано, что они безопасны. Брай качает головой. — Это полная чушь, все не так однозначно. У некоторых людей возникает побочная реакция с самыми серьезными последствиями, меняющими всю их жизнь. — Ты говоришь, как твоя мать. Брай вздрагивает, будто ее ударили. — Ну и отлично, потому что она знает обо всем этом больше тебя. — Она мать, Брай, мать, которая хочет найти виноватых в том, что ее сын болен. Брай снова наклоняется вперед и тычет пальцем в стол. — Через несколько часов после инъекции у Мэтти поднялась температура, а двенадцать часов спустя он не смог ходить, и это произошло не только с нами, это произошло с тысячами других семей, Эш, с тысячами. — Слушай, мы теряем самообладание, когда начинаем… — Я никогда, никогда… — Я возил ее, Брай… Я возил Альбу на прививку. Мир вокруг Брай сначала застывает, а затем взрывается. — Что-о-о?! Эш на мгновение опускает глаза, затем кладет руки обратно на стол и смотрит прямо на жену. — От менингита и пневмонии. — Нет, нет, — Брай мотает головой. Да он издевается; это слишком низко, даже для Эша. Он явно издевается. — Когда мы были у Чемберленов, я прочитал статью про парня, Марка Кленси… Его маленькая дочь умерла от менингита… Она встает из-за стола, все еще качая головой из стороны в сторону. Эш подходит к ней. — Я его знаю, Брай, мы вместе работали. А на пробежке на прошлой неделе Джек начал говорить о том, что Клемми нельзя… Брай хочет зарычать, она хочет впиться ногтями ему в лицо, но вместо этого она отворачивается, бежит наверх и захлопывает за собой дверь спальни. Крик раздирает ее изнутри, она думает о маме. Брай сворачивается на ковре, охваченная страхом, когда осознает весь ужас своего положения. Она не львица. Она нарушила одно-единственное обещание, которое дала матери и дочери. Она не справилась. 12 июля 2019 года Прибирая на кухне, Элизабет всякий раз думает: это все равно что наносить макияж тому, кто уже слишком стар, чтобы беспокоиться о своей внешности. Но она все равно делает это каждое утро пятницы. Стыдно признаться, но в глубине души ей нравится скрести пол, стоя на четвереньках. Нравится бесхитростность этого занятия, и она готова простить мужу и детям грязную обувь, разбросанные детальки «Лего» и наклейки, когда ради своей семьи она приводит все в порядок. Они ничего не заметят, но есть множество вещей, о которых дети не знают и не должны знать. Закончив, она наливает себе кофе и открывает на кухонном столе ноутбук. Шарлотта отправила ей информацию о перелете и бронь в отеле для поездки в Корнуолл на следующей неделе, сразу после дня рождения Клемми. Не лучшее время — но за все платит Шарлотта, поэтому Элизабет неудобно просить перенести поездку. Элизабет отвечает: «Жду с нетерпением! Целую». Господи, хорошо бы когда-нибудь самой сделать приятное подруге, а не быть постоянным объектом чужой благотворительности. Нужно будет еще раз поговорить с Джеком; он должен потребовать прибавки. Она не хочет, чтобы, когда ее дети станут подростками, они искали в диване завалявшуюся мелочь или клянчили у приятелей в долг. Надо все взять в свои руки. У Джека немало достоинств, но он не умеет проявлять инициативу и делать карьеру; придется этим заняться Элизабет — как всегда. Она открывает письмо от Аманды, мамы одной из подружек Клемми. Она пишет, что очень ждет вечеринки, бла-бла-бла. Элизабет обнаруживает необходимую ей информацию во втором абзаце: Конечно! Я очень тебя понимаю и хочу, чтобы ты знала, что я бы вела себя точно так же, если бы Май нельзя было вакцинировать. Но у нее есть все прививки. Элизабет открывает файл «Вечеринка Клемми» и ставит галочку напротив имени Май в столбце «Вак.?». Она смотрит на таблицу. Из двадцати шести ответили девятнадцать, все подтвердили, что их дети привиты. Оставшимся семи — среди них, конечно, Роу и Брай — она напишет еще раз, просто чтобы напомнить. Было бы славно, если бы Роу поняла это так, как на то и рассчитывает Элизабет — как отличный повод держаться подальше от них и их дочери. Но Брай… да, с Брай все всегда иначе. То, как она успокаивала Роу на барбекю, когда Лил поранила ногу, то, что теперь она не отвечает на письмо, — все это не давало Элизабет покоя. Хотя сами по себе эти два факта не повод для беспокойства — Брай внимательна к другим, а вот на письма отвечать не любит, — но Элизабет пугает то, как она замолкает всякий раз, когда речь заходит о вакцинации. Точно так же ее пугают пьяные водители или всякие извращенцы в интернете. Она надеется, что этот страх так и останется смутным и никогда не воплотится, и ей не придется столкнуться с ним при свете дня. Иногда по ночам она сомневается, паникует и старается припомнить, когда Брай прямо говорила, что Альба привита. Она почти уверена, что это было пару лет назад, когда она пришла в дом номер девять посмотреть на проект перепланировки. Но сейчас ей нужно новое подтверждение: Альба уже ходит в «Неттлстоун», и девочки проводят вместе много времени. Более того, пару недель назад она ходила к семейному врачу, когда у Чарли была эта жуткая ушная инфекция, и доктор сказал, что уровень вакцинации падает как по стране, так и в их регионе. Сейчас, особенно в Фарли, он уже ниже уровня, необходимого для формирования коллективного иммунитета. Элизабет, разумеется, в курсе про Мэтти, и знает, что Брай сознательно ограждает ее от общения со своей семьей. Элизабет почти уверена: все потому, что у Сары странные представления о болезни Мэтти, и Элизабет вряд ли сможет просто улыбаться, вежливо слушать и пропускать все мимо ушей, как это делают остальные. Брай никогда особо не распространялась о Мэтти. С годами Элизабет приняла тот факт, что подруге больно говорить о брате и о его влиянии на жизнь семьи и самой Брай. Но все это, да еще и статья Марка Кленси, стало последней каплей. Элизабет больше не может игнорировать ситуацию, она должна поставить вопрос ребром. Элизабет любит Брай, но Клемми она любит больше. Все просто. Кроме того, Брай точно не захочет рисковать дружбой с Элизабет из-за всего этого. Если Эш еще не заставил ее образумиться и привить Альбу, то Элизабет сама это сделает. На кухонный стол садится божья коровка. Элизабет недолго наблюдает, как та ползет к ней на своих изогнутых, но крепких ножках, а затем ловит ее и идет к дверям, чтобы выпустить в сад. Клемми бы одобрила. Однако, открыв застекленную дверь, она замечает на петлях целую кучу маленьких красных спинок, взгромоздившихся друг на друга. В таком количестве они выглядят неожиданно пугающе, как будто медленно и настойчиво стремятся проникнуть в дом. Божьи коровки отделяются друг от друга, расползаясь красной сыпью по чистой кухне. Откуда они, блин, взялись? Когда она закрывает двери, под ногами что-то громко хрустит, и Элизабет уже собирается взять пылесос, чтобы убрать раздавленные красные останки, но тут на столе начинает звонить телефон. На экране высвечивается имя Брай. — Хай, Брай, — Элизабет старается подчеркнуть рифму, она уже много лет так отвечает Брай, — я как раз собиралась писать тебе. — Привет. Подруга едва начала говорить, а Элизабет уже по голосу чувствует: что-то не так. — Что случилось? — спрашивает Элизабет, забыв о божьих коровках и даже о том, зачем она хотела поговорить с Брай. — Да ничего, все нормально, просто настроения нет. — Хочешь зайти? — Нет-нет, все в порядке, Эмма придет на чай. Я уже думала все отменить, но мы договорились сто лет назад, и она уже едет, — Брай делает паузу. — Ну, то есть, если хочешь, можешь к нам присоединиться. Но Элизабет хочется побыть с Брай, а не с Брай и занудной гомеопаткой. У нее и так с утра дел по горло, чтобы еще сидеть и выслушивать, как Эмма вещает про каменные круги и силу полной луны. — О чем ты хотела поговорить? — спрашивает Элизабет, но Брай молчит. Пауза затягивается. Элизабет подозревает, что Брай по какой-то причине не решается сказать правду, а затем Брай выпаливает: — Это насчет ребенка. — Ох, дорогая, это скоро случится, вот увидишь. Нужно просто не терять надежды и не слишком… — Я знаю, знаю. Просто Джесси все шлет и шлет фотки Коко, это ужасно мило, но знаешь, из-за этого я чувствую себя… ну как-то… — Да, да, могу себе представить. С сестрой у Брай всегда были более сложные отношения, чем она готова признать. — Знаешь, что меня больше всего бесит? Как все ее поздравляют с тем, что она родила дома. Как мама рассказывает друзьям — идеальные роды, двенадцать часов от начала до конца, родильный бассейн, никаких швов, папа Коко сам принял дочку. А на самом деле у нее даже никакого плана не было, и дома она рожала только потому, что я дала ей наш родильный бассейн. Сама Брай бассейном так и не воспользовалась. Все закончилось тем, что после трех дней схваток ей сделали кесарево, и все это время Альба шла попкой вниз. Все эти гипнороды, пренатальный массаж, курсы для доул, все, над чем Элизабет потешалась в течение девяти месяцев, — все оказалось зря. Элизабет никак не может понять, зачем нужны так называемые естественные роды. Ты ведь не станешь просить хирурга удалить тебе аппендикс без анестезии, ведь так? Однако тело Элизабет решило по-своему: дети Элизабет рождались так быстро, что ей не успевали даже дать эпидуральный наркоз, которого она с криком требовала, — так что все три раза роды были невыносимо «естественными». Для Элизабет загадка, как такое «естественное» может быть синонимом «хорошего». — Я знаю, звучит эгоистично, — говорит Брай ничего не выражающим голосом. — Ну что ты, звучит разумно. Как будто это я сказала. Элизабет чувствует себя лучше, услышав смех Брай. — А ведь и правда. — Сходим сегодня вечером выпить? — спрашивает Элизабет, понимая, что лучше поговорить с Брай про Альбу и день рождения Клемми с глазу на глаз. — Эш говорил, в «Подвале» подают неплохое красное. Я могла бы зайти за тобой в восемь.