Он дочиста выскребает миску и уже собирается предложить Брай пораньше лечь спать, когда она берет со стула номер «Соседа» — местной газеты. Видимо, Сара привезла ее со станции. Брай кладет газету перед собой и смотрит на первую страницу. У Эша замирает сердце. Он так старался, чтобы в доме не было местных газет! Заголовок посреди страницы гласит: «Карантин в Фарли продолжается», — а под ним фотография, на которой две маленькие девочки сидят на пляже в купальниках и голубых медицинских масках. Брай молча смотрит на фото. Эш встает у нее за спиной и кладет ей руку на плечо. — Они раздувают сенсацию, дорогая, стараются представить все хуже, чем есть на самом деле. Брай молча читает статью. Эш пробегает глазами текст, пытаясь первым увидеть самые плохие новости: Как минимум двое пожилых людей и один ребенок госпитализированы… Непривитых жителей Фарли просят не посещать общественные места, а тех, кто не обладает достаточной информацией о своем статусе вакцинации, просят ограничить контакты с окружающими… Полиция сообщает, что в связи со вспышкой заболеваемости в интернете участились случаи оскорблений и угроз насилием. — Все это сильно преувеличено, милая. Эш пытается успокоить Брай, но Сара снова достает полупустую бутылку вина из холодильника, садится на свое место и заявляет: — Ну, наконец-то! Хоть в чем-то мы согласны! Эш смотрит на нее, но Сара не видит, как он качает головой, умоляя ее сбавить обороты. Она слишком занята — подливает себе вина. — Это вопрос образованности, — продолжает она. — Все как с цепи сорвались, ведь никто не ожидал, что нечто подобное может снова произойти. Все сидят в телефонах, а когда жизнь дает о себе знать, не понимают, что делать. При хорошем питании и правильной поддержке иммунной системы корь не должна быть серьезной проблемой, правда же? Сара смотрит вокруг, словно ожидает увидеть толпу своих сторонников, а не только Брай и Эша. Они не смотрят на нее и даже не слушают. Брай зажимает рот рукой и выглядит так, словно ее сейчас стошнит или она опять разрыдается. Она поворачивается к Эшу, он слышит ее мысли, как свои собственные, и качает головой: — Это не твоя вина, Брай, ты здесь ни при чем. — Конечно, это не ее вина! Серьезно, Эш, иногда ты говоришь такую ерунду! — Сара, прошу вас. Это сейчас неуместно. — Эш, не надо… — бормочет Брай, но уже слишком поздно. Сара нависает над столом, ее глаза пылают огнем, она с размаху ударяет ладонью по деревянной поверхности. — Если бы не я, Эш, ты бы нянчился с Альбой не пару недель, а гораздо дольше. Я не пытаюсь быть уместной, я пытаюсь спасти свою дочь и внучку от мучений, в которых я прожила сорок лет. Я знаю, тебе это трудно понять, но, если честно, мне плевать. В этот момент Эш понимает все. Вот чем это было для Брай. Вина и страх ее матери проникают в нее так же быстро и легко, как игла в руку. Она чувствовала это всю свою жизнь, каждый день. Его охватывает сострадание к жене. Эшу хочется обнять ее, укрыть и не отпускать, пока она не наберется сил, чтобы действовать на своих условиях. Сара, удивленная, что Эша не задели ее слова и он не стал спорить, решает продолжить. — Все из-за таких людей, как ты, Эш, которые даже не пытаются изменить существующий порядок, — вы просто проглатываете то, что вам скармливают, потому что не хочется лишних проблем, и да, я это понимаю, но что… Но тут Брай выпрямляется, накрывает своей рукой руку матери, чтобы успокоить ее, и говорит: — Тш-ш, мам, тихо. Слышите… Все трое замолкают и слышат, как ночь наполняется воем, механическим и настойчивым. Он все ближе и звучит так, будто сейчас прорвется сквозь стены. Кухня наполняется жутким мерцающим синим светом… и вдруг звук обрывается. Эш и Брай идут к входной двери. Брай впереди, и прежде, чем Эш успевает ее остановить, распахивает дверь и быстро спускается босиком по ступеням крыльца, выходит за калитку и останавливается на тротуаре. Эш следует за ней. Воздух слишком теплый, а синий свет слишком непривычный, и кажется, что все происходит не на самом деле. Желтая машина скорой помощи стоит у дома номер десять — входная дверь распахнута, и Эш видит Макса, который смотрит на скорую, а затем отходит от двери. От того, что происходит потом, Эш теряет дар речи, а Брай обеими руками зажимает рот и воет: «нет, нет, нет». Длинные рыжие локоны свисают с носилок, которые санитары осторожно несут вниз по ступеням крыльца Чемберленов. Лицо Клемми закрывает кислородная маска. Элизабет держит дочь за руку и отпускает лишь на мгновение, когда носилки поднимают в машину. Джек тоже идет рядом. Собираясь сесть в машину рядом с Клемми, Элизабет замечает Брай и Эша, которые молча стоят у своего дома. Джек тоже их видит. Несколько секунд они смотрят друг на друга, словно сквозь экран. Глаза Элизабет полны отчаяния и страха, во взгляде Джека плещется яд, и Эш знает, о чем он думает. Это ты должен быть на моем месте, в этой скорой должны быть твои девочки, а не мои. Здесь должен быть ты. 25 июля 2019 года Веки Клемми воспалены и плотно закрыты, специальный аппарат контролирует ее дыхание, через капельницу в руке поступают питательные вещества, звук, с которым работает медицинское оборудование, становится аккомпанементом их кошмара. Аппаратов тут много, Джек не знает, для чего они. Потрескавшиеся губы Клемми начинают заживать, кожа уже не такая воспаленная, она снова прозрачно-бледная, сыпь почти исчезла. Несколько дней назад, когда сыпь начала проходить, они думали, что дочери лучше, но они не знали, что вирус проник в мозг и вызвал осложнение — воспаление, которое называется энцефалит. Клемми уже несколько часов в искусственной коме. Ее маленькие ручки, которыми она так любит всех щекотать, неподвижно прижаты к телу, тоненькие ножки, которые должны скакать, прыгать и пинать мячик, безжизненны. Вся она — лишь небольшой холмик под простынями. Даже ее волосы выглядят иначе: как будто свет, который обычно танцует и сияет в ее рыжих локонах, теперь выключили. Джек никогда так не скажет — просто не сможет произнести это вслух, — но ему кажется, что от его маленькой девочки осталась только оболочка, а ее сердце, голос, ее сияние упорхнули прочь — туда, куда никто не может за ними последовать. Во всяком случае, пока. Словно листок, заложенный между страницами, Клемми выпала из книги их истории, и он не может вернуть ее обратно. Они потерпели кораблекрушение. Хватаются за жалкие обломки, а огромный океан, настоящая темная бездна, раскинулся вокруг них. Джек не должен позволить им разжать руки, и он сделает это, поможет держать головы над водой в надежде, что однажды выглянет солнце. Как сказали его родители, когда приехали присмотреть за мальчиками, он должен быть сильным, сохранять позитивный настрой и оградить семью от собственного страха и мрачных мыслей. Дверь приоткрывается с тихим щелчком, и дежурная медсестра окидывает комнату взглядом. Он смотрит на нее и вдруг осознает, что волосы у него на голове торчат дыбом, как наэлектризованные, глаза, должно быть, покраснели от усталости. Если медсестра и напугана, то не показывает этого. — Простите, Джек, снова пора. Она проверяет Клемми каждый час, записывает частоту дыхания, кровяное давление и еще что-то, чего Джек даже не понимает. Элизабет спит на полу, и медсестре нужно, чтобы Джек подвинулся — тогда она сможет подойти к Клемми. Джек встает, и все его мышцы сжимаются в ужасе от того, что им нужно двигаться. Медсестра улыбается и придерживает дверь, пока он ковыляет к выходу. — Восход сегодня чудесный. Может быть, вам стоит сходить на улицу, подышать свежим воздухом? Джек качает головой, он собирается сказать, что не может оставить Клемми — по крайней мере, пока Элизабет спит, — но медсестра добавляет: — Я побуду с ней минут десять. Дневной свет? Восход? Все это кажется Джеку абсурдным, но в палате ему все равно нет места, так что он просто кивает. Медсестра протискивается мимо него к стулу, который еще сохраняет отпечаток его тела. Джек щурится, выходя в ярко освещенный коридор, заглядывает через окошко в палату Клемми, где медсестра записывает показания, и думает: как хорошо стоять на ногах. Он смотрит на часы, но не может запомнить сколько времени. «Ладно, — думает он, — десять минут. Я вернусь через десять минут». Джек идет по коридору и старается не заглядывать в другие палаты. Когда медсестры переодевают или моют пациентов, они опускают жалюзи, в остальное время жалюзи лишь приспущены. В первый день Джек заглядывал внутрь, и теперь понимает, что лучше бы он этого не делал. Он проходит через двойные двери в другой длинный коридор, который ведет в приемное отделение. Везде горит свет, но еще очень рано. Стоит жутковатая тишина: никто не перевозит людей в креслах-каталках, нет чьих-то родственников, ищущих нужную палату, лишь легкое эхо отскакивает от стен. Стеклянные двери за стойкой администратора обрамляют утренний пейзаж. Джек едва не вскрикивает от удивления. Небо ярко-розовое, и цвет такой насыщенный, что кажется, будто его можно потрогать. Джек идет быстрее, он зачарован этим утром и уже думает, как будет описывать все это Клемми, нашептывая ей на ухо. Он представляет сладость розового воздуха в своих легких, предвкушает и почти чувствует головокружение, но вдруг останавливается. В кофейном уголке справа от входа за круглым столиком сидит одинокая фигура. В руке у мужчины бумажный стаканчик из кофейного автомата. Этот человек — уму не постижимо! — сидит спиной к восходу, как будто избегая любого намека на волшебство и красоту. Он смотрит прямо на Джека, их притягивает друг к другу — теперь, когда этот человек испортил ему редкий миг одиночества. Мужчина почти не шевелится, но затем, все еще не отрывая взгляд от Джека, поднимает руку и дергает себя за бороду. Ах ты мерзкий ублюдок! Удивление моментально сменяется яростью, и Джек направляется длинными торопливыми шагами, почти бежит к Эшу. Тот встает, задевая столик. Картонный стаканчик опрокидывается, по столу растекается коричневая лужица. — Что ты тут делаешь?! — кричит Джек своему старому другу, остановившись перед ним по другую сторону стола. Эш выглядит настолько же плохо, насколько Джек себя чувствует. Он как будто сдулся, кажется, что шорты и толстовка велики ему на два размера. Волосы торчат во все стороны, несмотря на попытки пригладить их. Лицо кажется грязным и небритым. На мгновение Джек с замиранием сердца думает, что сюда привезли Брай или Альбу, что каким-то образом высшие силы услышали самые дурные мысли Джека и прямо сейчас жену или дочь Эша подключают к такому же аппарату, к какому подключена Клемми. Но он тут же понимает, что этого не может быть — Эш тогда не сидел бы здесь, он был бы с ними. — Какого черта?! — снова орет Джек. Он представляет себе, как опрокидывает стол, хватает стул и бьет им Эша, снова и снова. Но вместо этого он просто стоит, а Эш говорит: — Джек, я… Я не мог спать. Все думал про тебя… Ты здесь, и я… Я не думал, что увижу тебя здесь, честное слово. Я приехал, потому что Альба просила отдать Клемми Фреда… Он пытается вручить Джеку розового фламинго, но Джек стоит неподвижно, и Эш кладет игрушку на стол. Он продолжает: — Я приехал, потому что не знал, куда мне идти. — Моя дочь здесь! Она в коме, из-за тебя и твоего гребаного вранья! Джек машет рукой в сторону палаты, по щекам у него бегут слезы. Он вытирает их плечом. Эш опускает голову, опирается руками о стол и вздыхает, а когда поднимает голову, Джек уже знает, что он скажет. — Слушай, если мы можем что-то сделать, если ей нужен особый уход, только скажи, я буду рад заплатить… — Пошел ты, — отвечает Джек, — мне не нужны твои деньги, ты просто хочешь загладить вину. Эш скрипит зубами и сжимает челюсти, его лицо становится жестким и напряженным. Джек не видел его таким с тех пор, как Эш продал свою компанию. — Чувак, я знаю, тебе сейчас больно, — даже не представляю, насколько, — и я очень, очень сожалею, что это случилось. Я ни о чем другом не могу думать последние два дня, и да, ты прав, мы должны были все сделать по-другому, и, если бы могли вернуться назад и все изменить, мы бы так и сделали. — Ох, у меня за тебя просто сердце кровью обливается, — отвечает Джек. Он отворачивается, но Эш хватает его за руку и останавливает: — Пожалуйста, прошу, выслушай меня, — Джек выдергивает руку, но Эш продолжает говорить: — Ты ведь не можешь утверждать, что Клемми заразилась корью из-за нас. Пальцы Джека сжимаются в кулак, ему хочется размахнуться, костяшками пальцев заехать Эшу в глаз и почувствовать, как твердые кости плющат мягкое глазное яблоко. Его единственное желание — чтобы Эш страдал, и все же Джек стоит перед ним не в силах произнести ни слова от шока и злости, а Эш продолжает говорить: — Подумай: больше половины непривитых детей в Фарли заболели корью — она распространяется как лесной пожар. Служба здравоохранения заявила, что все началось с непривитого мальчика, который приехал по обмену из Испании и жил в семье, где родители против прививок. А в конце учебного года, со всеми этими школьными поездками, ярмарками, спектаклями и спортом корь распространилась еще быстрее, чем ожидалось. Клемми могла подхватить вирус… У Джека начинает трястись голова. С него хватит. — Это ничего не меняет, чувак. Я тоже много думал, вспоминал время, когда мне было десять. Парень, с которым я играл в футбол, погиб в автомобильной аварии, потому что не пристегнулся. Отец его приятеля подвозил его домой, и парень умер за два квартала от дома. Так вот, кто виноват в том, что он не пристегнулся? Его родители? Другие родители, которые не заставляют детей пристегиваться? Да ни хрена. Виноват тот, кто его вез. Только он в ответе, больше никто. Так же, как сейчас это твоя вина — твоя и Брай, — и уж не знаю как, но вы за это заплатите. Джек сам удивляется своим последним словам. Он не собирался угрожать Эшу, а просто хотел выплеснуть свою боль и страх. Однако теперь, произнеся это, Джек неожиданно чувствует облегчение — да, его тело и разум приходят в согласие друг с другом. Вот в чем дело, вот и решение. У него в голове будто открылся клапан, давление со свистом падает. Вот что они сделают, как только Клемми станет лучше, и они вернутся домой. Они постараются, чтобы весь мир узнал о том, что сделали их так называемые лучшие друзья. Он знает, что Элизабет поддержит его. Эш грустно смотрит на Джека. Фред остается лежать на столе. Эш подходит к Джеку и говорит: — Мне очень жаль. Эш не успевает положить ему руку на плечо, Джек уворачивается и говорит: — Держись подальше от меня и моей семьи, понял? Но Эш не отвечает, он просто уходит тяжелым шагом в сияющее утро. Суд графства Фарли. Декабрь 2019 года