Эш уже и забыл, каким высокомерным и самодовольным ублюдком Эд был в университете, но сейчас воспоминания возвращаются — как удар под дых. Возможно, он поступил опрометчиво, наняв старого приятеля; Эд даже не сделал им скидку по дружбе. Но Брай смотрит на Эша. За последние несколько секунд ее глаза, кажется, стали еще больше. — Я согласна, если ты согласен, — говорит она. Эш напоминает себе, что через несколько минут его жена поднимется на свидетельскую трибуну и будет отвечать на вопросы женщины, которую не один десяток лет называла лучшей подругой. Женщины, которая сейчас сделает все возможное, чтобы уничтожить Брай. Ради Брай он должен оставаться спокойным и решительным, но он не улыбается, когда кивает Эду и говорит: — Ладно, похоже, у нас нет выбора. Мы вынуждены положиться на тебя. Судья Бауэр снимает очки, пристально смотрит на Брай и мягко, будто волнуясь за нее, говорит: — Миссис Коли, прошу подойти и занять место свидетеля. При звуке своего имени Брай бросает в жар. Рука Эша падает с ее колена, когда она заставляет себя подняться. Как советовал Эд, она идет, не отрывая глаз от свидетельской трибуны. Она произносит слова клятвы тихо, но не дрожит и смотрит прямо на свою самую давнюю и дорогую подругу, которая выглядит сейчас такой уверенной. На минуту весь зал замирает. Ни шарканья, ни кашля публики, и даже журналисты перестают стучать по клавиатуре, когда две женщины оказываются лицом к лицу. Элизабет выглядит как всегда — ухоженные светлые волосы, худое лицо, быстрые голубые глаза… Но Брай кажется, что перед ней манекен. Взгляд Элизабет пристальный и тяжелый, и Брай сразу понимает, что их разделяет целый мир, и знает — тверже, чем что-либо на свете, — что эта женщина, которая утешала ее, любила и так ценила их дружбу, теперь ее презирает. Но затем Элизабет делает нечто неожиданное, что сбивает Брай с толку гораздо сильнее, чем ледяная холодность. Она улыбается. Элизабет улыбается и говорит так тихо, что только Брай ее слышит: — Хай, Брай. Брай хватается за перила, чтобы устоять на ногах. Вот он, проблеск прежней Элизабет — изменившийся, да, но это все тот же голос, который она слышала каждый день всю свою взрослую жизнь. А вот ее глаза… Глаза Элизабет все еще полны гнева. Брай знает, что, несмотря на улыбку и мягкий голос, этот манекен — не ее подруга, а опасное создание, твердо намеренное сбить Брай с толку, заставить ее выглядеть неуравновешенной, способной намеренно причинить вред ребенку. Брай крепче хватается за трибуну, кивает Элизабет, чтобы показать, что она готова, и улыбка, как подстреленная на взлете птица, опадает с лица Элизабет. — Миссис Коли, не могли бы вы своими словами рассказать суду, почему вы решили не вакцинировать дочь? Брай открывает рот, и пламя, рвущееся из груди, будто опаляет ей горло. Слова приходят и причиняют боль. Однако есть нечто очищающее в том, чтобы наконец поведать миру — новому миру, который считает ее тупой, беспечной и безрассудной, — правду: ей было страшно. — У моего старшего брата тяжелая форма аутизма, он не говорит. Уже тридцать лет он живет в интернате. Всю жизнь мне твердили, что аутизм брата — прямое следствие прививки от кори, которую ему сделали в детстве. В моей семье есть и другие болезни — болезнь Крона, астма, — и я выросла, веря, что это тоже последствия прививок. Отказ вакцинировать мою дочь, по сути, даже не обсуждался: я просто знала, что не могу пойти на этот риск. Так же, как мы не позволили бы ей играть с ножами, я не позволила бы ее вакцинировать. Элизабет смотрит на Брай невидящими глазами, как будто ее объяснение настолько скучно, что она едва не засыпает. — Кто «твердил» вам в детстве, что вакцина — это риск? — В основном, мама. Она считала, и до сих пор считает, что от вакцин гораздо больше вреда, чем пользы. — Вы считаете себя ответственным родителем, миссис Коли? — Я не идеальна, я могу быть неорганизованной… — Я не спрашиваю, насколько вы неорганизованны, я спрашиваю, считаете ли вы себя ответственным родителем. Да или нет? — Да. — И когда вы повзрослели и стали ответственным родителем, вам не пришло в голову самой изучить вопрос, разобраться в теме вакцинации? Краем глаза Брай видит, как Эд делает пометку в пустом блокноте. — Мой муж, Эш, хотел… Брай смотрит на Эша, который неподвижно смотрит на нее, даже не моргает. — Еще раз, мой вопрос не об этом. Я не спрашивала вас о мистере Коли, я спрашивала о вас лично. Вы сами изучали вопрос о безопасности и эффективности вакцин, будучи взрослым и ответственным родителем? — Ты же знаешь, что нет. Судья Бауэр поворачивается к Брай и говорит с ноткой предостережения в голосе: — Прошу вас во время ответов обращаться к суду, миссис Коли. Брай прочищает горло, кивает судье Бауэру в качестве извинения и, глядя вдаль, поверх присутствующих, говорит: — Нет, я не изучала этот вопрос. — Вы знаете, сколько авторитетных научных исследований за последние двадцать лет подтвердили — или хотя бы предположили — наличие связи между КПК и аутизмом? Брай качает головой. — Нет? Разумеется, нет, ведь вы не изучали этот вопрос. Ответ — ни одного. Ни одного авторитетного научного исследования из сотен опубликованных за последние двадцать лет, которое выявило бы хотя бы намек на такую связь. У Брай в голове шумит. Ей мерещатся крики о вреде алюминия, передозировке токсинами и высвобождении вируса, но это не ее голос, а кричит Сара. — Если бы я могла вернуться назад и все изменить, я бы это сделала. Элизабет вскидывает голову, смотрит Брай прямо в глаза и шипит: — О, поверьте, если бы вы могли вернуться назад и все изменить, вы бы и близко не подошли к моей семье. — Миссис Чемберлен! — Голос судьи Бауэра дрожит от гнева, потому что происходящее в суде вырвалось из безопасной юридической сферы и мгновенно обрело характер семейной сцены. — Официальное предупреждение. Если вы снова перейдете на личности, я буду вынужден прекратить дачу показаний. Вы меня понимаете? — Да, ваша честь, прошу прощения. Элизабет пристыженно смотрит в пол, а журналисты с открытыми ртами начинают усиленно стучать по клавиатурам ноутбуков и экранам планшетов. Но по мелькнувшей в уголке рта Элизабет улыбке Брай понимает, что та намеренно перешла на личности. Она хочет напомнить суду и людям за его стенами, читающим газеты и просматривающим заголовки в интернете, как вероломно была предана. Она храбрая мама-медведица, которая защищает своего малыша, а Брай — жестокий охотник, поймавший ее детеныша в капкан. Это очень личное. Элизабет заправляет волосы за ухо; этот жест как будто возвращает ее к роли юриста. — Что произошло 22 июня 2017 года, миссис Коли? Брай морщит лоб. Она понятия не имеет; ее память теперь редко обращается к событиям, произошедшим раньше июля 2019 года. В голову ей приходят только божьи коровки. — Вы выглядите озадаченной, миссис Коли. Позвольте, я освежу вам память! Вы были в лондонском парке на пикнике с друзьями и вашей недавно начавшей ходить дочерью. Вы пили вино, и ответственный родитель мог бы сказать, что вы выпили слишком много, потому что вы потеряли вашу дочь, не так ли, миссис Коли? Страх обжигал, как раскаленная лава, пока Брай бегала по парку Лондон-Филдс, выкрикивая имя Альбы. Двадцать минут спустя одна из подруг нашла Альбу. Та сидела на каменной изгороди и ела первое в своей жизни мороженое вместе с женщиной в дредах, за чьей собакой Альба и решила последовать. Альба расплакалась, только когда Брай стала орать женщине: «Какого хрена ты делаешь?» — Вы бы назвали это ответственным поведением? Элизабет была первой, кому позвонила рыдающая Брай. Даже Эшу она позвонила уже потом. — Как насчет того случая, когда вы заперли ее, младенца, одну в лондонской квартире? Или когда оставили ее в машине, пока расплачивались на автозаправке? Насколько я помню, кто-то пожаловался тогда на ваш поступок. Можно ли считать эти случаи примерами поведения ответственного родителя? — Нет, конечно, нет. — Вы в курсе, не правда ли, что невакцинированные люди более подвержены инфекционным болезням, чем вакцинированные? — Да, конечно, я в курсе. Элизабет приподнимает бровь, как бы намекая, что, когда имеешь дело с такими тупицами, как Брай, даже банальные вещи нельзя принимать как данность. — А когда вы узнали, что нашу дочь нельзя вакцинировать и о том, что она более других подвержена риску? — Когда она была совсем маленькой. — Ей было восемь недель, когда нам запретили делать ей прививки. В тот же вечер я позвонила вам. Брай сглатывает, опасаясь того, куда все это может привести, но заставляет себя кивнуть. — Да, я узнала это, когда ей было восемь недель. — Итак, шесть лет и сорок четыре недели вы знали, что намеренно подвергаете мою дочь риску. Верно? — Я… — Семь лет вы провели рядом с ней: водили гулять, вместе ели, приходили на Рождество, дни рождения, праздники… Список можно продолжать. И даже тогда — во время купаний, объятий и угощений — вы никогда не задумывались о том, что вы, а позже и ваша дочь могут заразить ее смертельно опасным заболеванием? Брай поникла. Она чувствует, что ее организму требуется все больше кислорода. Но еще она внезапно ощущает себя невесомой и свободной, словно сила тяжести больше не властна над ней. — Вы любили мою дочь, вашу крестницу? — Да, конечно, я… Я все еще ее люблю. — Но недостаточно, чтобы не подвергать ее риску? Сердце выпрыгивает у Брай из груди. Дыхание перехватывает, как будто на него тоже больше нельзя рассчитывать, и Брай думает: «Ладно, Элизабет, ты его получила, вот он, момент твоего торжества». — Я… я не знаю… — Вы обсуждали эту проблему со мной или моим мужем — учитывая, что видели нас почти каждый день? Брай сжимает перила трибуны. — Нет, нет, не обсуждала. — Вы пробовали установить дистанцию между нашими дочерями или между моей дочерью и вами, чтобы защитить ее?