– Случилось. Кольцов, приглашающее, повёл рукой в сторону сторожки. – Саня и врач вернулись? Кольцов, молча, отрицательно помотал головой и приложил палец к губам. Тихо, мол. Когда вошли внутрь, Володарский увидел, что на кровати, лежит здоровенный босой детина в холщёвых штанах и рубахе без ворота. Руки и ноги у здоровяка были связаны. На голову парня была надета наволочка от подушки, которая, то надувалась, то опадала в такт его дыханию. – Это кто? – опешил Володарский. – Это наша проблема, – негромко сказал Кольцов. – Если не сказать больше. Глава одиннадцатая Участковый не приехал в Крюково на следующий день, как планировал. Дала о себе знать контузия, которую он заработал при разрыве близкого снаряда ещё в Гражданскую. Сутки он провалялся с таким головокружением, что не то, чтобы верхом, а и просто на ногах стоять не было никакой возможности. Однако, как только обрёл возможность ходить, он тут же засобирался в дорогу. И сколько его не отговаривала жена Варя ещё денёк отлежаться, часам к десяти утра он таки прибыл в Крюково. Привязал Орлика у коновязи рядом с сельсоветом, извлёк из ящика для обращения граждан несколько листков и вошёл внутрь, читая на ходу одно из заявлений. К его удивлению, председатель был на месте. Мало того, разглядев в окошко участкового, он сам выскочил из своего кабинета ему навстречу. Это был невысокий худой усатый мужчина в выцветшей гимнастёрке по фамилии Егоркин. – Здорово, Краюхин, – протянул он участковому свою большую ладонь. – Однако быстро ты. Я тебя раньше полудня и не ждал. – Случилось чего? – быстро сориентировался Краюхин, внутренне холодея. Он уже догадывался, что услышит. – Видать посыльный, что я к тебе направил, с тобой разминулся, – пробормотал председатель. Он взял Краюхина за плечо и потянул к выходу: – Пойдём-ка покурим. Участковый не сопротивлялся. Вместе они вышли на крыльцо, присели на скамейку справа от выхода, закурили. – Говори, – потребовал Краюхин. – СёмкаГолунов помер, – сказал председатель. – Когда? – тут же спросил участковый. – Как? – Позавчера, на вечерней зорьке, – ответил Егоркин. – Надо было ещё вчера к тебе человека отправить, да некого было. Срочно нужно было поле возле Красавкиной пущи заканчивать. Не дай Бог дожди. Думал сторожа деда Савелия послать, так он как на грех, занедужил. Спину ему так прихватило, что разогнуться не может. А сегодня Федьку Быкова к тебе направил, да вы, видать, разминулись… – Ты про это погоди, – прервал его Краюхин. – Ты про Семёна рассказывай. – Да что рассказывать. Грибовкина младшая возвращалась с пасеки, вдруг слышит – треск, потом удар. Будто упало что-то. И хрип. Стала осторожно на звук подходить, а тут он и лежит лицом вниз. На шее обрывок верёвки. А над ним – другой конец верёвки, к здоровенной ветке привязанный. Подошла ближе, глядь, а это Голунов корчится. Струхнула, побежала в деревню. Отца позвала, соседей. Пока мужики прибежали, он уже и кончился. Сперва подумали – верёвкой удавился. А как перевернули, так и увидели что у него нож в груди. Учитель Торопов сказал, что прямо в сердце попал. Потому и крови мало. Помолчали. – И что ты про всё это думаешь? – наконец спросил Краюхин. – Сам он? Или кто помог? – Да кому он нужен был? – в сердцах сказал председатель. – Шкоды от него много было – это правда. Но чтоб убить… Он помялся, потом спросил с затаённой надеждой: – Слушай, Краюхин, а может и в правду, это он сам? Повеситься не получилось, так он ножом себя в сердце и … того? – И с какой это беды он вешаться побежал? – спросил участковый. – Он, говорят, к Верке-вдове подкатывал, да она его отшила. Может из-за несчастной любви… – Несчастная любовь? У Голунова? – Краюхин с сомнением покачал головой. Председатель пожал плечами. – Всяко бывает. И пень трухлявый, и тот, бывает, расцветает. А Сенька был на голову слабый. Может, где и помутилось. Верка баба гладкая, ладная… – Ладно, – сказал Краюхин, вставая. – Время покажет. Кто, ты сказал, тело Семёна обнаружил? Младшая Грибовкиных? – Да – Зинка. К ней пойдёшь? – И к ней, и к учителю. Они в деревне? – спросил Краюхин, поднимаясь с лавочки. – Зинку я на сегодня от полевых работ освободил. Знал, что захочешь поговорить. На свиноферме её найдёшь. А на счёт учителя – куда он денется? Всё в школе своей возится. К учебному году готовится. – Тело Голунова где? – Так в леднике, где молоко с вечерней дойки хранится, – председатель махнул рукой в сторону молочной фермы. – И нож там. В тряпицу замотали, чтоб руками не хватали, да отпечатки не стёрли. И рядом с Сёмкой и положили. Учитель, Торопов, так посоветовал. – Он прямо у вас младшим милиционером подрабатывает, – хохотнул участковый. – Ладно, бывай, тогда, – сказал он, протягивая ладонь для рукопожатия. – Не буду тебя от дел отвлекать. – Если понадоблюсь, – председатель тоже встал и пожал руку Краюхина. – Я у Мышиной горки буду. Он помялся, потом попросил: – Ты уж там особо не усердствуй. Понаедут из района, народ перебаламутят. А нам сейчас каждый час дорог. Одного на час отвлекли, другого на допрос вызвали, а глядишь – уборочная и сорвана. У меня сейчас каждый человек на счету. Краюхин, молча, кивнул и двинулся в сторону свинофермы опрашивать Зину Грибовкину. Разговор с девочкой, обнаружившей тело, ничего нового не дал. Шла, услышала, увидела, «испужалася»… По всему выходило, что когда девочка, видела Голунова, тот был ещё живой. Как она сказала: «Хрипел, кашлял да горлом свистел…». На остальные вопросы участкового: как лежал Семён на боку или на животе, было ли что у него в руках, и не видела ли она там кого постороннего, девочка лишь пожимала плечами да твердила одно и то же: «Не помню, дяденька милиционер. Дюже испужалася!» Следующим на очереди был учитель. Краюхин, как и ожидалось, нашёл его в школе. Что бы сэкономить время, он предложил Торопову сходить в ледник, где хранилось тело Голунова, и поговорить там. Они вошли в холодный предбанник и одели каждый по видавшему виды кожуху, хранившиеся тут. – Я, конечно, не эксперт, – начал учитель, зажигая керосиновую лампу и, следом за участковым, входя в тёмное, без окон помещение, в котором хранились толстые пластины льда. На одном из них на грубой холстине, прикрытое какой-то дырявой тряпкой, лежало на спине голое, в одних портках, тело Семёна Голунова. – Но кое-что сказать по поводу этого… Кстати, как вы квалифицируете это происшествие? Как убийство или, как самоубийство? – Пока не ясно, – ответил Краюхин. – Похоже на самоубийство. Попытался повеситься – оборвалась верёвка. Тогда он сгоряча ножом в сердце себя и пырнул. – Ага, – кивнул на эти слова Торопов. – Откуда тогда, по-вашему, взялись эти две гематомы у него на голове? Он, приспустил тряпку до грудиГолунова и, повернув его голову на бок, указал на две здоровенные шишки на затылке у покойника. – Ударился, когда верёвка оборвалась, – предположил Краюхин рассеянно. – Два раза? – усмехнулся учитель. – Да и почва не до такой степени твёрдая, чтобы такую шишку заработать. – Может, камень какой из земли торчал, или корень. Вы хорошо место, где нашли тело, осматривали? – Признаться, на предмет камней или корней я не догадался посмотреть. Тогда не до этого было. – Вы вместе со всеми прибежали или позже подошли? – Вместе со всеми. – А как лежало тело, когда вы его обнаружили? – На животе, – начал учитель. – Одна рука… Он наморщил лоб, коснулся правой рукой своего левого плеча, вспоминая… – Точно! – уже уверенней продолжил он. – Левая рука была опущена вдоль тела, а правая, наоборот – протянута вперёд и в сторону. Будто тянулся к чему-то. «Или его тянули, когда на живот переворачивали», – подумал Краюхин. – Я думаю, что Семёна оглушили, потом попытались повесить, чтобы выдать всё за самоубийство. А когда не получилось, ударили ножом в сердце, – вдруг выпалил Торпов. Участковый удивлённо поднял бровь. – Это ж откуда такие мысли?