— Вы считаете, стоит заявить на этих людей? Он задумывается, а я достаю из сумки аккуратно сложенный флаер. Разворачиваю, разглаживаю. Сейчас будет, наверное, самый сложный момент в моей жизни. Никто мне не поможет. Никому я не нужна в этом городе. И если хочу добиться хоть чего-то, придется вертеться самой. Набираюсь смелости и выдаю: — Я вас не сдам, но при одном условии. — Вот как? — Одинцов чуть прищуривается. Ну, отступать некуда. Сую ему флаер, Максим пробегается глазами. — Кастинг в эту субботу. Приезжает фотограф из Парижа, Жан Рибу, я хочу к нему на съемку. Это сложно, но вы же депутат, вы можете все. Пропихните меня, я уеду в Париж, и больше мы с вами не увидимся. И ваша невеста обо мне никогда не узнает. Кстати, в сети нет ни одной вашей общей фотографии, что странно. Максим вновь бросает взгляд на флаер и произносит медленно: — Жан Рибу. Попасть к нему с улицы нереально, малая. Снисходительный тон раздражает предельно. — Ну вы уж постарайтесь что-то придумать, иначе мне придется пойти к полицию и все им рассказать! Ваши враги готовы еще и заплатить. Много. Если я буду в безвыходном положении... — Давай я тебе заплачу много. — Вы глухой? Мне. Нужен. Кастинг, — говорю смело, у самой же поджилки трясутся. Я в таком отчаянии эти десять дней прожила: Валерий Константинович грубил на фотосессии, называл бездарной страхолюдиной из задницы мира. Эти мужчины в костюмах угрожали. На других кастингах — полный провал. Вера в себя умерла сто раз, я держусь на одном желании — не возвращаться в Упоровку. Руки дрожат, когда снова лезу в сумку — за конвертом. Там несколько фотографий с фотосессии, которую я оплатила деньгами невесты с той злополучной яхты. Аккуратно разглаживаю уголки, протягиваю, как сокровенное: — Вот. Портфолио. Я начинающая модель. Мне нужен шанс. Максим достает фотографии, бегло проглядывает, слегка прищуривается. Если скажет гадость, я просто не вынесу. — А если тебя все равно не возьмут? — Я от вас отстану. Отсижусь в деревне до выборов. Наверное, потом уже станет неважно. У вас же появится неприкосновенность и все такое. — Точно отстанешь? Это больно. Очень больно. Не понимаю даже почему, но... какой-то адский кипящий котел — его тон, интонации, брезгливые взгляды. — Сто процентов. — Тогда поехали, расскажешь подробнее. Мне нужно знать, что происходило в эти десять дней, Аня. По минутам. Глава 13 Макс — Спасибо, — говорю веселому парню на выдаче. Протягиваю Ане Февраль стакан с чаем и бумажный пакет с кексом: — Горячо, осторожно. Она тянется, хватает. Я забираю и повторяю не без раздражения: — Горячо. Кивает, берет уже аккуратно, через салфетку, и тут же присасывается, потом отстраняется и шипит — обожглась. Качаю головой. Меня точно опоили, теперь в этом нет ни единого, блядь, сомнения. Не исключено, что специально. Сам бы я не повелся, и эта мысль на пару минут даже дарит гармонию. Следом осознаю, что Февраль младше моей сестры Эльвиры, Господи, прости меня, если это только возможно. Жму на педаль, отъезжаю от раздачи МакАвто и паркуюсь у обочины. Малая с интересом рассматривает кекс, зябко потирает ладони о стакан с чаем, а я нетерпеливо барабаню пальцами по рулю. С момента получения новых данных время ускорилось. Стоимость минуты возросла раз в тысячу. Каждая следующая — может стать последней для репутации и жизни. Терять их попусту — немыслимая роскошь. Февраль с аппетитом ест. Я же с трудом держу себя в руках, чтобы не начать орать и бить по рулю. Сука! Это же надо, какая сука Убейволк! Кто же, блядь, еще? Нас десять юристов в кресло Пупыша, но по партийному списку в Думу я пятый, через двадцать — позиция Убейволка. Остальные идут ниже тридцатого, и судя по тому, что Убейволк здравствует, дело не в них. Кому выгодно меня снять? Точно ему. Старый гондон. Компромат решил состряпать грязный. В глаза лебезит, падла, и пресмыкается, а сам посадить меня хочет. Девицу эту нашли. Я не нашел, правда, как следует и не искал, а они по разным адресам бегали. Пробирает от мысли, что она могла пойти не ко мне, а в полицию. Это был бы конец. Конец всему, я бы не отмылся. И как это все не вовремя! Огромный пакет документов по незаконной стройке для подачи в суд дымится — последнее дело Пупыша на много сотен лямов, которое нужно закончить с блеском и в котором я увяз последние дни. Блядь, ждал подвох от девочки, а враги в соседнем кабинете сидели. Опять же, напрямую бить — опасно. Надо подумать. Смотрю на часы — гадство. В три встреча с мэром, стройка не мое направление, подготовиться нужно лучше, я в ней плаваю. Мысли же теперь вообще не о том. Стискиваю руль, краем глаза отмечая, как Февраль поглядывает боязливо. Ладно. Будем решать проблемы по мере их поступления. Бросаю взгляд на флаер, затем на девицу. Отпускать ее нельзя точно — что в беспокойной рыжей головушке происходит, одному богу известно, девку мотает из стороны в сторону. Набираю первый номер из многих на сегодня. — Жора, привет. Ты квартиру на Малиновой сдал? Басов отвечает, что нет и пока не планирует. — Одолжишь ключи на пару недель? Дело есть. Он, конечно, соглашается. Если все получится, Жора станет судьей в Кале сразу после моего назначения, но, даже если бы не это — помог бы, мы дружим половину жизни. — Только между нами, хорошо? Ты сейчас где? Пересечемся? Ответ утвердительный, хотя по голосу слышу — вопросов у Жоры миллион. Коротко сообщаю: — При встрече. И номер Анхеля у тебя есть?.. Да, скажи, чтобы набрал меня. Спасибо, брат, буду должен. Девица тем временем втягивает чай через соломинку, обхватив ее губами. А потом бросает взгляд, будто исподлобья — дерзкий, вызывающий и какой-то одновременно убийственно ранимый. Размыкает губы, обескураженно моргает, оглядев меня с головы до колен, и вздрагивает. Это ее движение — отзывается внутри. Пресс поджимается, я чувствую внезапный нечеловеческий жар в паху. Февраль отворачивается, а я, словно пьяный, зависаю над тем, как вьются короткие волосы у ее лба, несколько длинных прядей выбились из пучка и убраны за аккуратное ухо. Оцениваю точеную шею, ладный профиль и длинные, нежные на вид пальцы с коротко остриженными ногтями. Как такими могла исцарапать? Поистине у ума стыда нет. *** — На той квартире будет безопасно? — спрашивает она, явно растерявшись. Выглядит совсем-совсем юной и беззащитной, вцепившаяся в этот кекс и пластиковый стакан. Отворачиваюсь. Достаю сигарету, отложенную как нз, зажимаю во рту и приоткрываю окно. — Да. Отсидишься до выборов, продукты тебе привезут. — Голос звучит хрипло. — Фотосессия у Жана? — упорствует мелкая. — Я подумаю, что можно сделать. — Снова смотрю на часы, выжимаю педаль газа. Выдыхаю дым и усмехаюсь перспективе отменить встречу с мэром, чтобы искать аудиенции у французского фотографа. — Эти люди с корочками тебе на мобильник звонили? — Да. Я телефон вырубила. Маме сказала, что сломался, отдала в ремонт. — Позвонят еще, значит. Я чуть позже дам инструкции, что говорить и каким тоном. Поняла? — Всем, кого пригласили на фотосессию, пришел номер очереди на почту, — твердит Февраль упрямо. — Я не участвовала в общем конкурсе, потому что на тот момент у меня не было подходящих фотографий. — Будешь сидеть в квартире и ждать свой номер.