В этот момент раздается стук в дверь и на пороге появляется Максим. Я смотрю на него испуганно, словно меня застукали за тем, что ябедничаю. — Что-то не так? — спрашивает он. — Аня? Пожимаю плечами. Врач ему показывает пальцами «чуть-чуть»: — Вот столько бы еще, и я бы вызвала полицию. Ане в этом году восемнадцать исполнилось, — заключает она. Пялюсь на нее, опешив. Не ожидала такой подставы! — Я знаю, сколько лет девушке, — в своей привычной, спокойной, чуть снисходительной манере произносит Максим, что, судя по реакции, бесит врача ужасно. — Почему вас здесь двое, мне стоит волноваться о девушке или ребенке? — Я здорова, — быстро говорю. — Вы кем приходитесь Ане Февраль, раз волнуетесь? — Психолог встает с места. — Идет прием, можно попросить вас выйти? — вторит ей врач. Максим чуть прищуривается, но просьбу выполняет. Дальше женщины пытаются в душу залезть, я им ничего не рассказываю, разумеется. Да и как таким поделишься? Трахнули на яхте на мальчишнике, и вот пожалуйста. Оглядываюсь на дверь, вновь смотрю на них. — Милая, тебе только-только восемнадцать исполнилось, взрослый мужчина, позарившийся на такую юную девочку... — Они переглядываются, будто мысленно завершая фразу. — Он выглядит старше, — спорю я. — Ему тридцать один только. — Это он тебе сказал? — Нет, я видела в интернете. — Кто он? Бизнесмен? Аня, Анечка, ты можешь ничего не говорить, просто кивни, если боишься его или если тебе нужна какая-то помощь. — И пялятся обе в упор. Едва не киваю машинально от такого внимания. Боюсь ли я его? Конечно да! Я всех боюсь и никому не доверяю. И этим двум дамам уж точно не особо. — Он сказал, что аборта не будет, — быстро говорю. — Я буду рожать. Выпишите мне витамины, пожалуйста, и я пойду. — А сама ты чего хочешь, милая? Женщина вправе сама распоряжаться своим телом. Молчу. Я хочу в Париж, но и о слоненке переживаю. — Мама знает о твоем положении? — Нет. Ей нельзя говорить, она... не поймет. Мы... небогато живем, она много работает. Я ей... деньги отсылаю. — Ты учишься где-нибудь? Работаешь? При твоем росте у тебя острый недостаток веса. — Я хотела стать моделью, в июне меня пригласили в столицу на съемки. Врач и психолог снова переглядываются. Я ощущаю раздражение. Да что у меня за язык-то такой! Что ни скажу, все не в тему. Они качают головами, языками цокают, задают новые и новые вопросы. Спустя время я понимаю, что завуалированно интересуются: не изнасиловали ли меня, хотела ли я того секса и что чувствовала потом. — Он ни о чем не узнает, — говорит врач. — Какое бы ты решение ни приняла, он ни о чем не узнает, я даю тебе слово. Глава 20 С психологом наедине мы разговариваем долго, причем на самые разные темы, в том числе не относящиеся к беременности. Даже о Кире. Отвечаю я неохотно, зачастую вопросы повисают в воздухе и медленно растворяются в тишине, пока я смотрю в одну точку. Когда разговор вновь заходит о модельной карьере, не выдерживаю и немного реву. Наверное, мне хотелось этого — оплакать встречу с Жаном Рибу, его похвалу и искреннее восхищение. Но на вопросе, какие ассоциации возникают со словами «мама», «беременность» и «роды», чувствую, что надоело. Встаю и, несмотря на просьбы психолога, выхожу из кабинета. — Извините, я голодная, — сообщаю напоследок важный аргумент. Закрываю за собой дверь и подхожу к Максиму, тот выныривает из мобильника. — Малая, все? Закончила? — Поднимается на ноги. Киваю много раз. Показываю ему бумаги, там список анализов, заключение, рекомендации. — Всё в порядке? — спрашивает. Смотрит сверху вниз внимательно. Максим вообще постоянно оценивает мои реакции, я как на сцене. — Проголодалась. Может, мы купим что-нибудь перекусить, а то голова кружится немного. — Обязательно. Посиди, пока я рассчитаюсь. Присаживаюсь на лавочку, Максим направляется к кассе. Платит за два часа объяснений медиков, что я не обязана рожать этого ребенка и что, если боюсь этого смуглого сурового мужчину — мне помогут. Интересная у Одинцова внешность, это правда. В некоторые моменты, когда улыбается или шутит, он выглядит молодым и забавным, иногда же, когда погружен в себя, — словно стеной отгораживается от мира. Такому можно дать и все сорок. Максим достает карту, прикладывает к терминалу. Он высокий. Широкая спина, крепкие плечи. Большой размер ноги, наверное, какой-нибудь сорок пятый. Двигается при этом легко и плавно, габариты ему не мешают. Я... мало того что рыжая, еще и длинная, как шпала, выше Кири. Метр семьдесят шесть ростом. Кобылой была всегда, чуть ли не с рождения. Кольца подружек мне не лезли, шлепки и кроссовки мама и вовсе покупала в мужском отделе — черные и страшные, стыдно ходить в них было. Я никогда не красила ногти ярко, чтобы лишний раз не привлекать внимание к большим рукам и ногам. В Упоровке не было ни одного парня, который бы нравился мне и которому приглянулась бы я. У Максима сильные, очень мужские руки. Когда мы выходим из клиники и случайно касаемся, мне хочется, чтобы он сжал мою ладонь. Рядом с его пальцами мои кажутся тонкими, длинными, их хочется украсить золотом и сфотографировать, а не спрятать в карманы. — Здесь есть кафе неподалеку, прогуляемся? — предлагает он. — На машине дольше парковку искать. — Без проблем. Вы говорили, у вас есть предложение? — Сначала повысим сахар в твоей крови. Какая-то бледная. Через пять минут мы действительно заходим в небольшой ресторанчик, занимаем место на отапливаемой террасе. Делаем заказ, после чего я достаю из сумки фотографии и раскладываю на столе. Вау. Максим берет одну из них. — Просто кружочек, — произношу вполголоса. — Надо же. Маленький кружочек, а столько перемен из-за него. — Это пока кружочек. — Да. Прикольно, что так мало времени прошло, а его уже видно. — Долго прием длился, Ань. Точно всё в порядке? — Он пробегает глазами заключения. — В порядке. У меня недостаток веса, сказали питаться лучше, витамины там всякие выписали. Но я и до этого не сидела на диете, так что не знаю, куда уж лучше. — Все купим. Аж мурашки по коже. Я таких слов ни от кого не слышала раньше. Максим вновь смотрит на фотографию. Долго смотрит. Не улыбается, но и не могу сказать, что мрачно. На миг задумываюсь. Вот бы он обрадовался и был счастлив моей беременности! Так бы сразу все стало просто и понятно. — У вас впервые такое? — спрашиваю еще тише, немного опасаясь привлечь его внимание. — Что? — Максим поднимает глаза. — Я спросила: это первый ваш ребенок? Извините, если личное, не отвечайте. У меня первый, признаюсь честно. — У меня тоже первый. И давай уже на «ты» как-нибудь, раз такое дело. Смущаюсь и быстро киваю. Почему-то его слова слышать приятно, я расслабляюсь и откидываюсь на спинку дивана. Приносят бутерброды, беру один и откусываю побольше, сыр тянется — вкуснятина. Максим вновь жует какую-то траву. — Они молодцы, конечно, — вещаю я, приободрившись от еды. — Сначала его на экране показали, фотосессию провели и фоточки распечатали на память. А потом начали на аборт убалтывать. Врачи, — закатываю глаза. — В смысле убалтывать? — Тон Одинцова окатывает холодной водой, вилка с укропом повисает в воздухе.